Ты здесь? (СИ)

Мы стали… стали еще ближе. Не знаю, насколько это возможно, но после случившегося границы теперь едва ли различимы. Страхи, секреты, потаенные желания вырвались наружу, как поток холодного ветра, что заставляет сухие листья разноситься по округе в дождливый день. Дом, который казался клеткой, стал частью наших сердец, словно ожив и сумев покрыться теплым светом. Паутина в чулане, жираф на стене, картины, все, что было привычным и до боли мрачным, стало казаться чем-то прекрасным. Или, думаю, я стал романтизировать эти мелочи, находя в них свое очарование.
Даже Мириам, которая периодически наведывается к Айви в гости, перестала казаться такой раздражающей и шумной. Слух больше не режет её высокий голос, чересчур громкий смех и попытки похвастаться своими достижениями. Я принял её как еще одно значимое лицо в жизни Айви и с упоением наблюдаю за тем, с какой стороны открывается мне Айви рядом с Мириам.
Будучи подростком я чувствовал те же перемены, но слегка по-другому. В них не было ничего светлого — того, что я ощущаю рядом с Айви. Они покрывались толстым слоем пепла, оседая в легких и мешая дышать; темнотой, которая сгущалась над домом, подобно грозе, что должна непременно начаться. Они были связаны не со мной, но с тем, кого я любил больше жизни и чувствовались острее, чем когда я рассек колено при падении со скейта; страшнее, чем принятие своего одиночества и веры в собственную смерть.
Мне едва стукнуло четырнадцать, когда я впервые ощутил насколько может быть быстротечно время. И дело далеко не в смене сезонов, скорее, в мгновении, которое легко упустить — стоит только оступиться и назад уже не повернешь. Понимание таких вещей может прийти не сразу или не прийти вообще, ведь чаще всего человек не задумывается о том, как в один момент может потерять все, что имеет, оставшись на краю пропасти с грузом своих чувств. Я осознал это далеко не из-за потери, хотя и она, в будущем, помогла понять, как ценно то, что дается с малых лет. Любовь, забота, возможность сказать важные слова, пока не стало поздно, держать чью-то руку до тех пор, пока она не исчезнет под покровом обстоятельств.
В тот день, словно предчувствуя беду, я спустился вниз и застал в гостиной маму, состояние которой показалось мне каким-то чуждым и несвойственным: бледность лица, мешки под глазами, что никогда раньше не вырисовывались на нежной коже, слабость, из-за которой она провела пол дня на диване, пытаясь прийти в себя. Раньше она такой не была — в маме кипела жизнь, тяга к возможности чем-либо заняться, вместо того, чтобы бесцельно проводить время перед телевизором и наблюдать за неинтересными ток-шоу. Лето было в самом разгаре, мы часто посещали пляж, выходили в город за покупками, не дожидаясь, пока папа решит отправиться туда с нами, гуляли по парку, что был усеян высокими деревьями, которые, казалось, делили небо пополам и залитыми солнцем газонами. Наша обыденность была простой, но приносила при этом кучу эмоций и впечатлений для ребенка, детство которого проходило беззаботно и вполне легко.
Но на этот раз — вместо привычной прогулки — она нежно мне улыбнулась, потрепала по голове, что уже слегка заросла, и попросила поиграть во дворе — недалеко от крыльца папа соорудил мне качели. Кататься на них мне наскучило уже через десять минут, да и солнце палило нещадно — не спасала даже панамка, и мне пришлось вернуться в дом, где работал кондиционер и где мама по-прежнему лежала на диване, так и не изменив своего положения. Это наводило меня на совсем нехорошие мысли, но я не нашел смелости сказать об этом вслух, решив, что могу еще больше расстроить родительницу — настроение у нее было не самым радужным. Пришлось притащить в гостиную комиксы и улечься возле дивана, краем глаза поглядывая за картинкой на телевизоре и периодически проверяя не спит ли мама.
Я желаю о том, что струсил. Если бы я только мог представить, чем это обернется, то без промедления заставил бы папу отвезти её в больницу. Нашел бы тысячу причин, чтобы уговорить маму проверить свое здоровье. Но смелости во мне не нашлось, а принимать важные и сложные решения всегда было страшно. Я думал, что это просто такой день, что это усталость от нашего времяпровождения, но интуиция, зов которой был громче всех звуков вокруг меня, твердил иное. Зря я не слушал. Все это время внутренний голос был моей путеводной звездой, а я умело обходил его стороной, думая, что если сумею прислушаться, то с легкостью угожу под мину.
 
Возможно, именно по этой причине я стал делать то, чего не следовало, в будущем. Опасался, что недостаточно решителен, недостаточно продумал ситуацию и снова сумею ощутить это рвущее на части чувство. Обжегся на молоке и стал дуть на воду — пожалуй, именно это то, что я делал на протяжении того времени, пока был жив.
Но сейчас все иначе. Сейчас мне не тринадцать, мамы больше нет, как и меня самого, а танцевать на граблях уже слишком поздно. Пора взрослеть и прекращать бегать от проблем, думая, что так будет лучше. Я не герой, не мальчик, который способен изменить мир, не изменившись сам, не тот, кто волен решать за других. Это больше не имеет никакого смысла, равно, как и то, что осталось за гранью моей не самой хорошей жизни.
Я больше не хочу оставаться на краю пропасти, истерзанный собственными чувствами.
— Ты здесь, — Айви осторожно заглядывает в гостиную, что утопает в лучах пробудившегося солнца. Я оборачиваюсь, замечая, что она выглядит слишком бодрой для того, кто проснулся в такую рань. — Я думала, что мы еще немного поговорим прежде, чем ты ускользнешь от меня.
— Кажется, сегодня будет жаркий денек. Не хочешь выбраться на пляж? — улыбаюсь уголком губ, ловя её взгляд. Тихий треск половиц под тяжестью стопы разбивается о стены.
— Я планировала отредактировать главу. Перетащу ноутбук на крыльцо, сделаю себе чай и погружусь в работу.
Айви подходит к двери и приоткрывает её, запуская внутрь свежий майский воздух. Пачка сигарет, что покоится на низеньком журнальном столе, вмиг оказывается в руках.
— Дедлайн? — интересуюсь я, наблюдая за тем, как дым от сигареты кружит вокруг лица Айви. Она кивает. — Я думал, что ты давно уже закончила главу.
— Нужно отредактировать перед тем, как скинуть её Чарльзу. Я тоже не в восторге, ведь мы могли бы провести этот день вместе, но выбора нет. Я постараюсь закончить ближе к обеду, а затем мы снова посмотрим фильм, м?
— Может, — произношу я, не зная, как правильно сформулировать свою мысль, — тебе стоит… ну, не знаю, собраться с друзьями?
Айви недоуменно вздергивает бровь.
— Мириам была здесь неделю назад. Я думала, что её компании вполне достаточно.
Я же вижу, что недостаточно, — набатом стучит в голове, стараясь вырваться наружу. Я не против того, чтобы проводить все свое свободное время вместе, но умом понимаю, что существует еще и реальная жизнь, помимо призрака и четырех стен, в которых Айви приходится находиться.
Я задумываюсь об этом уже не в первый раз. Знаю, что не должен давить или переубеждать её поступать иначе, однако мир не сужается до того, что есть сейчас. В нем должны присутствовать и другие — наслаждаться жизнью так, как сейчас через время не выйдет.
Айви сомневается, ищет смысл в сказанном мною, ожидая, пока я снова подберу слова. Мы молчим. В тишине слышны цикады и шум волн, что сливается в одну симфонию звуков. Я подхожу ближе, едва ли ладонями касаясь её плеч, что в свете лучей отливают молоком, и безумно хочу губами почувствовать их мягкость. Но приходится раз за разом отдергивать себя, возвращаться в жестокую реальность.
 
Легкая улыбка трогает её лицо, сигарета тлеет меж пальцев, а взгляд невообразимо лучистых и теплых глаз ловит мой — жидкая ртуть плещется, подобно талой воде. Не передать словами, насколько я очарован этой картиной.
— Я хотел сказать, что тебе нужно развеяться. Необязательно покидать дом. Позвони Мириам, попроси её позвать ваших общих друзей, проведи вечер в компании и почувствуй себя хотя бы на миг свободной. Я буду рядом.