Ты здесь? (СИ)

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — шепчет она, пытаясь щекой потереться об мои волосы. — Найдем способ. Я повела себя безрассудно, когда позволила эмоциям затуманить здравый смысл. Решила, что нашла самый простой и верный способ в тот раз, но ошиблась. А потом еще и сбежала, из-за чего наше молчание затянулось и привело к таким последствиям. Мне жаль, Лео. В тот момент я чувствовала себя разбитой, но эта ссора помогла мне понять, почему я люблю тебя и не могу так просто сдаться.
Я поднимаю взгляд, на миг встречаясь с её блестящими от слез глазами. Мир в этот момент застывает, будто кто-то извне поставил его на паузу.
— Я хочу жить и хранить в сердце то хорошее, что было и есть между нами. Без сожалений, извечных поеданий совести и мук из-за того, что не успела что-то сказать или сделать. Может, ты и умер, но ты все еще живой, Лео. Борешься со своими страхами, мыслями, чувствами. И как бы эгоистично это сейчас ни прозвучало, но… я рада, что я тебя вижу. Что ты здесь, передо мной, открывающий для меня мир совершенно удивительных эмоций и ощущений. Да, они не наполнены прикосновениями, да, мы не можем держаться за руки, обнимать друг друга и делать то, что делают взрослые люди друг с другом. Но мы пытаемся, делаем шаги, боремся с этой болью ежедневно. Это важно. Быть с тобой — важно. В этом смысл всех моих попыток, моих надежд, моего рвения двигаться дальше. В этом смысл моей любви к тебе. Поэтому… не уходи.
Айви, словно боясь, что я исчезну, осторожно касается моих губ своими, после чего являет вымученную, усталую улыбку. Я не в силах ответить хоть что-нибудь, потому молча утыкаюсь ей в плечо, продолжая вздрагивать от нахлынувших чувств.
Ветер, колышущий замерзшие ветви, усиливается.
— Давай вернемся в дом, — просит она, вновь утирая лицо. — И попробуем поговорить на холодную голову. Я больше не хочу ссориться.
Я киваю, но не спешу подниматься на ноги. Ощущение, будто силы, остатки которых помогали мне двигаться, стали талой водой, что каплями блестит на волосах Айви. Непреодолимое желание смахнуть их вновь возвращает меня к мысли, что я не могу. Вместе с тем возвращается и боль, но в отличие от прошлого раза побороть её становится легче — рука сама машинально тянется к слегка влажным локонам, пытаясь прикоснуться к ним. Айви, замечая это, пытается накрыть мою руку своей.
— Все хорошо, — ровно произношу я, пытаясь выдавить из себя улыбку. — Мы снова поддались чувствам. В такие моменты думается, что я и правда жив, пускай и не могу в полной мере ощутить тебя кожей. Прости, что вечно обрываю все на корню, когда ты веришь в нас намного сильнее.
Айви качает головой, медленно поднимается на ноги. Вижу, что дрожит — не только от эмоций, но и от холода. Я поднимаюсь вслед за ней, будто бы тень, и шагаю внутрь дома — туда, где тьму разрезает свет. Где свет её души рушит тьму моих подпорок.
— Чувствую себя… слегка странно.
— Почему? — интересуется Айви, лицо которой покрылось румянцем — пухлые щеки, на которых видны капельки воды, приковывают взгляд больше, чем скрытые пеной точеные плечи и ключицы. Я отворачиваюсь, стараясь не задерживать на ней взгляд.
— Последний раз я был здесь, когда ты была одна и упорно делала вид, что меня здесь нет, — голос, отскакивая от кафельной плитки, кажется мне жалким и до одури тихим. Но Айви слышит, и я краем глаза замечаю легкую улыбку на её губах.
— Только подумать, сколько времени прошло с тех пор…
— Вечность, — усмехаюсь, взглядом цепляясь за творящийся вихрь за окном — то слегка запотело и картина искажена, но очертания снежинок все равно погладываются сквозь прилипший к стеклу пар.
Айви снова в ванной, снова перекатывает меж пальцев невесомую белоснежную пену и ждет, пока я займу место напротив, вместо того, чтобы сидеть на полу. Но и мне здесь, по правде говоря, удобно. Неловкость витает вокруг нас, ложась на плечи тяжким грузом — думаю, попробуй я сделать вдох и точно бы задохнулся. Все немного иначе, чем прежде, а слова, сказанные до ссоры, всплывают в сознании настолько ярко, что мне стыдно за свои не самые хорошие желания сейчас. Даже после смерти позволять себе думать о чем-то подобном — неправильно, но я, как ни странно, продолжаю.
 
— В тот день я молилась о том, чтобы ты исчез как можно скорее, — мокрыми пальцами Айви проходится по лицу, убирая прилипшие волосы назад. — Злилась на себя за то, что так бездумно приобрела этот дом — жить с призраком под одной крышей, казалось, могло стать для меня настоящей пыткой! Но… знаешь, когда ты попросил меня остаться, я… — кусает нижнюю губу, упираясь взглядом в рисунок, что извилистыми линиями изображен на плитке, — согласилась не из безысходности и нежелания носиться с бумагами. Думаю, в тот момент я увидела в тебе что-то, что отличало тебя от других призраков. Не было корысти, желания втереться в доверие и использовать. Ты свыкся со своей судьбой, но одиночество по-прежнему пугало тебя. Я поняла, что знаю это чувство как никто другой — слишком уж близким оно тогда казалось.
Она неожиданно улыбнулась — искренне, с тем же горящим взглядом, от которого я бы с удовольствием покрылся мурашками, с той же теплотой, которой хочется укрыться с головы до пят. Сердце, шум которого давным-давно уже стих, кричит только одно и то же слово, будто через рупор.
Люблю. Люблю. Люблю.
Мне не удается собрать воедино мысли, не получается оторвать взгляда, ни улыбнуться в ответ — все мое естественно желает ответить ей тем же. Настолько сильно, что внутренности с каждой секундой выворачивает наизнанку. Все идет по кругу, больше похоже на карусель, но от этого не менее приятно. От этого появляется ощущение, словно я опять оживаю. Без тела, без возможности подарить то, что мог бы при жизни, но с душой, в которой полыхает пламя.
— Я всегда думала, что со временем начинаешь понимать насколько ты одинок, будь у тебя даже огромная семья, куча друзей и знакомых. Наверное, на этом сказался мой не самый веселый опыт, перенесенный в детстве и подростком возрасте — я ведь, по правде говоря, всегда и со всеми чувствовала себя одинокой. Ну, знаешь, словно человек под куполом. Слышит слова, может общаться, наблюдать за происходящим, но, когда дело касается его самого, он… видит только эти едва видимые стены. Вроде хочет прорваться сквозь них, но никак не получается — что-то сдерживает. Я никогда не пыталась прорваться, потому и приняла это все легче, чем могла бы — смирилась, научилась искать в этом свои плюсы. В одиночестве неплохо получается поговорить с самим собой, разобрать свою жизнь на отдельные эпизоды и попробовать не совершать тех же ошибок впредь. Но ты… — Айви приподнимается, пена, что остается на коже, начинает стекать вниз, — ты всегда пытался прорваться. И я восхищаюсь тобой, потому что не каждому дана эта внутренняя сила, способная двигать дальше. Ты ведь и не пытался ни разу причинить себе вред, чтобы намеренно уйти вслед за теми, кого потерял, я права? По тебе это видно, Лео. И рядом с тобой, кажется, будто этот барьер, сдерживающий порыв оказаться снаружи, исчезает. Отступает одиночество. Я начинаю смотреть на мир совершенно другими глазами, словно наконец прозрела…
Я внимательно наблюдаю за попытками Айви приблизиться ко мне, не находя слов, способных выразить весь тот ураган, что бушует под ребрами. До чего же легко ей удается дотронуться до моей души, чтобы вынуть наружу все мои чувства, страхи, ощущения. Порой это сводит с ума, но я знаю, что таким образом она дарит мне освобождение не только от собственных мыслей, но и освобождает при этом себя. Больше похоже на процесс, когда весной на подтаявшей земле появляются первые ростки, что должны превратиться в прекрасный букет цветов. По-другому я это не ощущаю.
 
Влажной рукой она приобнимает меня сзади, щекой упираясь об бортик. Я слышу, как дышит, представляю, насколько горячее сейчас её лицо и пытаюсь побороть в себе чувство попытаться её поцеловать.
Вот только не получается: стоит нашим взглядам встретиться вновь, как мы оба, будто не зная себя, устремляемся друг к другу, касаясь столь желанных губ. И, наверное, из-за тепла, что царит в ванной, мне кажется, будто я и впрямь ощущаю её. Прозвучит странно, но это так.