Когда-то там были волки
— Нормально. Поехали домой.
Когда мы добрались, она спала. Гас отнес ее в дом на руках. Наша горячность прошла. В воздухе больше не носились молнии, чувствовалась только усталость и грусть. Я принесла Эгги стакан воды и анальгин и нашла Гаса на диване в гостиной. Его друзья-хирурги разъехались по домам, и он сидел в темноте один.
Со звоном в ушах, выжатая как лимон, я села рядом с ним и сказала:
— Это уж было слишком. Ты перешел всякие границы.
— Знаю.
— Эгги не сделала ничего плохого.
— Ты считаешь, это нормально, что она напилась в стельку в доме у чужого мужика?
— Они друзья. У нее есть право иметь друзей, так же как и напиваться.
Каменное молчание довольно красноречиво выражало его несогласие.
Я встала. Это бессмысленный разговор.
— Пора повзрослеть, Гас.
— Я не знал, что в тебе это есть, Инти, — сказал он, останавливая меня.
— Что?
— Способность драться. Я думал, ты слишком нежное создание для этого.
Я повернулась, чтобы он мог видеть мое лицо.
— Когда речь идет о моей сестре, я способна на что угодно. Не забывай об этом.
Следующим утром, когда Гас уехал на работу, я пришла в супружескую спальню и присела на кровать с его стороны. Эгги была бледная, глаза пустые, но с улыбкой поблагодарила меня за кофе и приподнялась, чтобы насладиться им.
— К этому времени ты обычно уже уходишь, — заметила она.
— Сегодня опоздаю. Нам надо поговорить.
— Я уже в курсе, что произошло, Инти.
— Я все равно скажу тебе, это нужно мне. — Я облизала губы, глядя в окно на залитую солнцем улицу» — Давно следовало это сказать, но я не хотела… не хотела вмешиваться, однако это пора прекратить. Ты должна бросить Гаса.
— Знаю.
— Он плохой человек.
— Значит, мне он идеально подходит. Я тоже кусок дерьма.
Я удивленно взглянула на сестру.
— Ты меня пугаешь.
— Что я собой представляю, кроме твоей бледной тени? Что еще я делаю, кроме того что всю жизнь таскаюсь за тобой? Без тебя я вообще ничто. У меня отвалилась челюсть.
— А я уверена, что я без тебя ничто.
Эгги испустила смешок.
— Так кто же из нас прав?
— Не знаю.
— Я скучаю по тебе, — сказала я.
— Я тоже по тебе скучаю, — отозвалась она.
— Я соберу вещи. Мы можем сегодня же уехать. Эгги покачала головой, и я поняла: она и думать не захочет об отъезде, пока не случится что-то совершенно ужасное. Потом она ошарашила меня:
— Хотя ты, пожалуй, и правда собери свои вещи. Найдешь где-нибудь жилье, может поближе к работе.
Я потрясенно взглянула на сестру.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе совершенно не нужно мириться с нашей поганой жизнью. Все эти скандалы. Ужас, да и только, я замечаю, как ты ненавидишь появляться здесь.
— Я тебя не брошу.
— Это не значит бросить, — закатив глаза, возразила она. — Не драматизируй. Ты можешь снять квартиру для себя одной. Тебе нужно личное пространство.
Предложение казалось бы разумным, если только не принимать во внимание, что мы никогда не жили отдельно и никогда не хотели этого, и уверенность, что мы всегда были единодушны в этом вопросе, пробудила у меня в душе тревогу. Гас вставал между нами, и Эгги позволяла ему, и в этом что-то сильно настораживало.
И тогда идея начала приобретать форму.
21
Вечер четверга. Я топчусь на холодной улице около магазина пряжи, пытаясь собраться с силами, чтобы войти. Что я делаю? С местными жителями я общаться не хочу, так какой черт принес меня сюда? Наконец я решаюсь и открываю дверь. Над порогом звенит колокольчик, и несколько лиц поворачиваются ко мне.
— А вот и она, — говорит Дуглас. — Входите, милочка.
Старик встает, предлагая мне свой стул, и берет себе другой.
— Спасибо, — благодарю я, садясь рядом с миссис Дойл, которую Дункан навещает почти каждый день и у которой я покупала тест на беременность.
Люди сидят в круг, некоторые лица мне знакомы — Холли и Бонни машут мне, — а остальных, не только женщин, но и пару мужчин, я не узнаю.
Холли, оказавшаяся рядом со мной, передает мне чашку.
— Что это?
— Вино из крапивы, — отвечает она. — Дуглас сам его делает.
— Домашнее? — Я отхлебываю и издаю долгий свист.
— Да, это ракетное топливо, но выбора у нас нет — он заставляет нас пить свое зелье, — улыбается Холли.
— А где же ваше вязанье? — спрашивает меня миссис Дойл, но она говорит с таким сильным шотландским акцентом, что я не понимаю, и ей приходится повторить вопрос.
— У меня его нет. Я никогда раньше не вязала.
— Надо же, — удивляется пожилая дама. — Ну ничего, дорогая, я вас научу. — Это ей тоже приходится повторять, пока она не фыркает от смеха: — А я-то думала, это я глухая тетеря.
Холли переводит эти слова для меня, и мы все вместе смеемся.
Пока миссис Дойл учит меня вязать на огромных спицах, вытягивая нить из толстых мотков шерсти, которые, как я подозреваю, обычно используются, чтобы занять детей, Холли болтает — выясняется, что у них с Амелией есть дочери-двойняшки, которые не перестают их расстраивать. Узнав, что я тоже одна из девочек-близнецов, которые когда-то постоянно огорчали маму, она даже визжит от восторга.
— Помоги мне, Инти, пожалуйста. Они только и делают, что шепчутся друг с другом и потешаются над нами!
Миссис Дойл пытается распустить жалкий результат моих стараний, и оказывается, что даже семидесятитрехлетняя женщина, которая едва шевелит артритными руками, в состоянии сделать несколько рядов вязки, не спутав нитки. Я пожимаю плечами.
Холли я говорю:
— Тебе не понравится то, что я скажу.
— Давай, ошарашь меня.
— Ты никогда не сможешь стать им настолько близкой, как они друг для друга, так что брось пытаться прямо сейчас.
Она откидывается на спинку стула.
— Господи. Она сногсшибательна, а, миссис Дойл?
— Не упоминай имя Господа всуе, дорогая, — не поднимая глаз, отвечает старушка.
— Извините, миссис Дойл.
Затем разговор переходит к питомнику Дан-дрегган, расположенному к западу отсюда, окало озера Лох-Несс, — центру деятельности благотворительной организации «Деревья для жизни», предпринимающей усилия по спасению живой природы. Миссис Дойл, как выясняется, давно работает там волонтером и завтра отправляется туда на очередной этап посадок.
— Сколько вы им помогаете? — спрашиваю я ее.
— Уже много лет. В этих краях большинство людей время от времени сажают деревья. Нужно же заботиться о своем доме, правда?
Она медленно, чтобы я понимала ее, рассказывает мне о четырех тысячах гектаров земли, на которых воссоздан лес, о миллионах посаженных деревьев, а заодно и о проблемах, с которыми сталкиваются защитники природы.
— Березы каждый год разбрасывают огромное количество семян, но олени приходят и поедают молодые деревца, так что после них ничего не растет. Уж сколько десятилетий мы пытаемся уменьшить вред от оленей, это началось еще до вашего рождения, дорогая. Но в тех краях нет волков, которые могли бы сократить популяцию. Так что нам здесь очень повезло.
— Может, волки придут и туда, — шепотом говорю я. — Когда поймут, что там безопасно.
— Ах, как я на это надеюсь. Но пока знаете, что мы делаем, чтобы заставлять оленей менять места выгула?
— Что?
Она показывает на Дугласа и сипло смеется.
— Мистер Макрей иногда ездит туда со мной и вместе с несколькими женщинами помоложе выходит в лес ночью с волынками. Разрази меня гром, если это не самый ужасный звук на земле, но он прогоняет с места наглых вредителей.
Я смеюсь вместе с ней, а Дуглас выпрямляется на стуле.
— Теперь я вижу, что вы не хотели оскорбить мое исполнение, миссис Дойл.
— Вовсе нет, мистер Макрей, учитывая обстоятельства, я была довольно деликатна.
Хохоча, Дуглас держится за живот, и вскоре весь кружок подхватывает наш смех. Мне кажется, два старика слегка флиртуют друг с другом.