Львёнок, который хотел выжить (СИ)

Когда она перевела свою ладонь на оголённый участок кожи, поглаживая его бок, в его глазах на долю секунды все потемнело и расплылось.
Его тело, годами оттачиваемое, привыкшее к любым нагрузкам и боли, способное выдерживать многие испытания, сейчас предавало его.
Кровь резкими толчками приливала в пах, заставляя пульсировать его орган. Он чувствовал, что еще немного, и он сорвется. Лео испугался того, что она сможет увидеть его выпирающее желание. Он впервые в жизни захотел человека. Эту девушку.
Да, люди казались им привлекательными. Некоторых они находили даже красивыми. Но у него и в мыслях не было испытывать к ним такое страстное влечение. И зная это, он чувствовал себя в безопасности, уверенным в себе и в своем самообладании.
Но рядом с ней прятавшаяся внутри него звериная сущность хотела обладать ею, несмотря на запреты. Она скулила, билась и скрежетала когтями о стальную клетку и желала ее, вопреки всем доводам его рассудка.
Остатки разума кричали о срочной необходимости отодвинуться от нее. Но это маленькое создание так увлеченно и трепетно изучало его, что Лео не мог пошевелиться и противиться ей. Каждая мышца, которую она касалась, напрягалась, как будто из кончиков ее пальцев вылетали разряды тока, пробивающие его насквозь.
Он и раньше имел контакт с людьми: Эйприл любила обниматься, Сьюзан — лечить их раны и теребить за щеки, но он не испытывал к ним ничего подобного.
С нечеловеческим усилием воли Леонардо смог отойти от нее. Та буря эмоций, которая его захлестывала, давала противоречивые сигналы: бежать от нее как можно дальше и быть рядом с ней как можно ближе.
Он провел быструю серию ударов о ствол дерева. Эти древние создания природы были вынуждены безмолвно сносить все побои. Но они не помогали ему простить и оправдать себя.
Его злило, что он не может себя остановить, что Ева вынуждена терпеть его руки на себе.
Его злило и то, что другие к ней прикасаются. Когда он увидел, как Майки ее обнял, то чуть не запульнул в него сюрикен. Лео не мог понять, почему любой другой интерес, проявляемый к ней, неприятно холодил под грудной клеткой.
— Хватит! — Он с размаху стукнул себя о грудь, пытаясь избавиться от неизвестного неприятно тягучего чувства.
«Контроль» — в сотый раз напомнил себе Лео. Он должен всегда себя контролировать. Он был обязан это делать, как лидер их клана, как старший из братьев. Это его прерогатива. Он должен подавать собой пример. А вместо этого он ведет себя, как идиот, не умеющий сдерживаться, как глупый подросток, только что вступивший в пубертатный период. Он всегда гордился своей выдержкой. Но эта девочка до основания разрушила так тщательно выстроенную им башню «самообладания».
И самое неприятное, что это заметил Рафаэль. Он язвил ему, указывая на его недозволительное поведение. Раф мстил ему за все его прошлые запреты и упреки.
Каждая его меткая завуалированная фраза с точностью достигала своей цели. Леонардо чувствует себя недостойным, опороченным, пристыженным. Укоры в его поведении всегда больно ранили его, и он с особой скрупулёзностью исправлял любые свои огрехи, приближая себя к идеалу собранности, ответственности, порядочности. Но почему сейчас он не может ничего с собой поделать?
Он знал, что есть только один выход: когда Лео найдет ей подходящую группу, он перестанет ее видеть, и все пройдет. Он согласился с собой, признал, что это верное решение.
А пока ему нужно стараться и дальше держать себя в руках. Стараться не выдавать к ней своего неправильного пристрастия. И всё обязательно пройдет, и к нему вновь вернется сон и здравость рассуждений. Всё станет, как и прежде — когда в его жизни не было ее.
Но сейчас, скрываясь за толстыми ветвями деревьев, он позволил себе наблюдать за ней. Он убеждал себя, что это последняя слабость, которую он допускает.
***
Эту ночь Леонардо провел в лесу, он не смог показаться тем вечером всем на глаза. Он знал, что не сможет прекратить пялиться на нее, и не хотел снова замечать усмешки своего брата.
 
Утро принесло с собой облегчение, бурлящее тяготение улеглось, и он смог зайти в дом.
Кровать Евы была пуста, значит, она сейчас в ванной.
Майки колдовал на кухне, готовя напитки всей семье: Рафу — черный крепкий кофе, для них со Сью — травяной чай, для Дони — горячий напиток из сушеных сухофруктов и перца. Его умный брат всегда отличался специфическим вкусом. А для Евы — какао.
— Почему какао? — неожиданно для себя поинтересовался Лео.
Майки обрадовался, что Лео стал первым, кто этим утром им заинтересовался. Остальные были настолько сонные, что предпочитали молчать, давая себе время, чтобы постепенно проснуться.
— О-о-о мой любопытный «черепах», — Майки, как обычно, когда давал ответы на вопросы своего старшего брата, пародировал умудренного жизненным опытом старца, — поживи свое среди людей, и тебе откроются их тайны. — Он погладил невидимые длинные усы на своем лице и стал вынимать из духовки запечённые овсяные кексы.
Лео взял свою кружку и сел за стол. Краем уха он услышал щелчок замка открывающейся двери; ему навстречу шла Ева, он не смотрел на нее, но знал, что она все еще в пижаме: в длинной футболке Майки и белых ненавистных ему гольфах.
Леонардо не мог понять, отчего он так бесится, видя на ней эти вещи.
Белые гольфы, на которых были вышиты красные олени, особенно сильно раздражали. Тогда, в торговом центре, когда он выбирал для нее вещи, он не заметил, как Раф кинул этот предмет одежды в его сумку. И теперь она их носит, теребя пальчиками выпуклые красные носы рождественских оленей. Он всем сердцем ненавидел эти дурацкие гольфы. В них был только один плюс: они плотно облегали ее маленькую стопу, тонкую щиколотку и стройные икры. Но он все равно хотел изорвать и сжечь эти гольфы.
И эти мысли заставили задуматься о том, как за несколько недель рядом с ней он умудрился превратиться в неуравновешенную черепаху?
Леонардо с прискорбием понял, что ночь вдали от нее не помогла.
Майки поставил перед ней кружку с какао, она почему-то вздохнула, но сделала глоток этого горячего напитка.
— С добрым утром, Сэнсэй, — Ева развернулась к нему, салютуя ему кружкой.
Леонардо не знал, как теперь поступить. Он больше не может позволить себе находиться с ней в столь опасной близости, поэтому принял для себя единственно верное решение — как можно реже контактировать с ней, — и проигнорировал ее приветственное обращение.
Напряжение вновь вернулось к нему, и он решил сосредоточиться на жидкости, обжигающей его язык. Ему было сложно выносить эту желанную близость. Лео прочистил горло, которое внезапно запершило, и молча вышел из дома, сжимая горячий сосуд в ладони.
***
Я проводила удаляющуюся фигуру взглядом. У Леонардо явно было дурное настроение. Но что могло его расстроить — оставалось загадкой.
Этим утром к нам присоединилась Сьюзан, она была по-прежнему молчалива, но хотя бы уже не избегала нас. Майки взял на себя заботу о нашем завтраке и сейчас сервировал стол непохожими друг на друга разноцветными тарелками.
Приближалось время тренировки, и я поспешила переодеться. Мы совместно выполняли разминку, а затем и растяжку. Потом я наблюдала за тем, как они устраивают спарринги. Лео в последнее время выбирал себе в компаньоны Рафаэля, что не могло не радовать остальных его братьев. Но все же с Лео он вел себя иначе: не щадил его, как, например, Дони и Майки, но очень старался вывести из себя, и это его забавляло.
Произнесено заветное слово «Ямэ», обозначающее конец тренировки, и я встала с мягкого травяного настила в ожидании, когда он обратится ко мне. Но он не спешил, уделяя на этот раз больше времени тому, чтобы протереть лезвие катаны, в задумчивости растягивая свои действия.
 
Леонардо тщательно заботился о каждом своем оружии: отчищая, полируя и смазывая сталь гвоздичным маслом, и от него всегда исходил этот тонкий, еле уловимый аромат. Он нравился мне.