Львёнок, который хотел выжить (СИ)

Ее тело было таким хрупким и болезненно худым, с выпирающими ребрами, на которых виднелись свежие синяки и кровоподтеки, а еще он заметил длинный тонкий шрам на левом боку. Он знал, от какого оружия бывают такие отметины, ведь он был весь усеян ими. Было понятно, что такое слабое создание, как она, которое должно было безвылазно сидеть в убежище, бежало от кого-то.
Машину дернуло в сторону, и она завалилась на стол. Леонардо не хотел, но рука сама потянулась к плечу, возвращая ее на прежнее место.
Прикасаясь к ней, он ожидал чего угодно: от брезгливого визга до потери сознания, но она беспрепятственно позволяла до себя дотрагиваться, опасливо наблюдая за каждым его действием.
То, что дальше он увидел, резкой стыдливой вспышкой отчетливо возникло в памяти. Он не мог оторвать взгляда от розового ореола на вершине ее груди, мелькнувшего из-под великоватого белья на ней. Лео знал анатомию строения человеческого тела, но не думал, что вживую это сможет так его смутить.
Она с самого начала появления беспокоила, тревожила и приводила в смятение.
В тот день, когда его семья оказалась под угрозой, и они не могли проехать сквозь толпу ходячих мертвецов, она вдруг пришла им на помощь. Леонардо злился тогда не меньше, чем был удивлен её опрометчивым поступком. Он еле успел прорваться в круг зомби и выдернуть Еву. Она оказалась совсем легкой, практически невесомой, он ощущал под пальцами только мягкость ее податливого тела, нагревающего ладонь. Ему удалось спасти ту, что пыталась спасти его семью. Продолжая прижимать к себе девушку, Леонардо даже на какое-то время забыл, что ее место вовсе не на его плече, которое, тем не менее, словно было специально создано под эти плавные изгибы.
Он вонзил в ствол дерева острие катаны, сорвал синюю маску и стал плескать себе в лицо холодную лесную воду.
Ему нужно перестать думать о ней. «Это неправильно», — напомнил себе Леонардо. Расплывчатое отражение лица в мерно текущей глади воды укоризненно смотрело в ответ. И он пытался понять — когда в нем вдруг возникла потребность быть рядом с нею.
Зачем-то ему взбрело в голову узнать — насколько хорошо она владеет клинком. И это была его ошибка.
В их первую тренировку Леонардо видел, как она опасается причинить ему вред, но при этом отчаянно пытается доказать свои способности. Но для чего?
Ему нравилось нахождение рядом с ней, и он хотел скрыть от самого себя то, что это в действительности и было главной причиной их занятий.
Он стыдился своего аномального влечения. Леонардо умудрился убедить себя в том, что он только хотел научить ее управляться с клинком, что таким образом он поступает правильно. Чтобы впредь, когда она покинет их, у нее была возможность самой позаботиться о себе.
И Лео понимал, что этот момент наступит, что ее место — среди людей, и они не могут оставить ее себе.
Так же, как и Сьюзан…
Да, она была дорога им. Сью — их последний оставшийся друг. Но Лео осознавал, что придет время, и ее тоже нужно будет отпустить.
И они с братьями навсегда останутся одни, только вчетвером. Так было уготовано для них с самого начала.
Отец это знал. Сэнсэй никогда не внушал им иную надежду. Родитель стремился дать им все, что требовалось: заботу, защиту и любовь, которой было переполнено все его сердце. Сплинтер находил к каждому свой подход и учил жить по своду правил Шиноби, искусству Ниндзюцу. Отец делал все, что только мог, посвящая себя всецело и без остатка сыновьям, ставшим для него смыслом жизни. Он надеялся, что его и тех знаний, которые он вложил, будет достаточно его детям.
И Лео было достаточно. Он давно смирился с тем, что они принадлежат нижнему миру, являясь незримыми защитниками тех, кто живет наверху. И это был негласный закон, черту которого нельзя переступать.
Но почему сейчас он желает большего? Почему он хочет ворваться в её мир и забрать в свой?
Лео знал, что не может позволить ни ей и ни Сьюзан остаться с ними, как бы ему этого ни хотелось. Они должны быть с людьми, такими же, как и они сами. Там их место, не с ними. Они ничего не смогут им дать.
 
Он надеялся, что, может, иногда им будет дозволено их навещать, скрытно и незаметно, только чтобы убедиться, что с ними все хорошо. Для них этого должно быть достаточно. Лео не верил в свои слова, но в любом случае у них просто не было другого варианта.
Вернув маску на законное место, он по-прежнему не мог выкинуть из головы девчонку. Особенно сейчас, после того, что было. Его кровь сильнее запульсировала в жилах, сводя на нет все потраченное время в медитации.
Она пахла так сладко: вкуснее, чем булочка с корицей. Он не смог удержаться от того, чтобы втянуть в себя этот лакомый аромат. Ее влажные губы немыслимым образом притягивали к себе, гораздо сильнее, чем гравитация Земли. Он хотел прикоснуться к ним, лизнуть их, почувствовать кончиком языка хотя бы на долю секунды, какова она на вкус.
Леонардо ожесточенно ударил себя в висок, пытаясь вытолкнуть это постыдное желание из своей головы. «Неужели ты думаешь, что она позволит прикоснуться к себе так, как ты этого хочешь? Неужели ты считаешь, что такой союз возможен?» — его внутренний голос стремился подавить недозволительные мысли этой жестокой реальностью.
Но, несмотря на все свои убеждения, он по-прежнему хотел к ней прикасаться: к нежной коже лица, обхватывать ее хрупкие плечи, вжимать ее тело в свой пластрон. Лео вновь хотел ощутить рукой тепло и мягкость ее живота, как ее тело прижимается к грубому торсу, как нежные руки касаются лица. Хотелось гладить ее волосы, ведь от них всегда так приятно пахнет.
Жалостный горячий комок где-то в районе солнечного сплетения молил его поддаться желанию.
«Нельзя».
И если бы он только мог, то выбил из себя это солнце, спутывающее мысли.
Как только самообладание давало трещину, Лео не мог сопротивляться этим доверчивым теплым шоколадным глазам, которые заставляли его тянуться к ней.
В голове загорались красные световые сигналы, предупреждая о приближающейся опасности — что сейчас его корабль теряет управление, выходя на орбиту планеты под названием «Ева», притягиваясь силой ее гравитации, и его, как пилота, совсем не беспокоило, что он неминуемо разобьётся о скалы своих несбыточных фантазий.
Он хотел этого сокрушительного падения так же сильно, как и жаждал поддаться напору своих желаний, но не мог себе этого позволить.
Он с размаху врезал кулаком в ближайшее дерево. Костяшки пальцев засаднило, но даже эта боль не смогла отвлечь его. Леонардо посмотрел на свою руку, где была сбита в кровь зеленая твердая кожа, разжал и сжал пальцы, удовлетворяясь этой болью, наказывая себя за свои бесконтрольные противоречивые чувства. Но рана на руке скоро затянется. На них заживает все гораздо быстрее, чем на людях.
Леонардо старался быть дальше от нее, особенно в те моменты, когда понимал, что вот-вот стальные звенья цепи, удерживающие его, разорвутся, и он снова потянется к ней, касаясь теплого непонятно желанного объекта.
Но когда она дотронулась до него, Леонардо понял, что не в силах противостоять ее тонким пальчикам.
Она трогала его, и от этого все тело странно реагировало, становясь покорным. Он до сих пор чувствовал ее прикосновения на себе, как они гладили его, поднимаясь все выше по руке, как нежно касались его татуировок, обводя узоры.
Когда она дотронулась до его шеи, он кое-как смог подавить рвущийся наружу стон. Единственное, на что у него оставались силы, так это — стоять неподвижно и запрещать себе тянуться к ней, наслаждаясь той её единственной захваченной частью тела, которая пока что находилась в его руке.
 
Теплая рука легла ему на грудь. Лео знал, что пластрон достаточно крепкий, чтобы выдержать выстрел мелкокалиберной пули, но когда ее пальцы проводили по изгибам его торса, спускаясь на живот, он обреченно понял, что даже твердые наросты не смогут его защитить от нее.
Она мучила его, но не понимала этого.