Лгунья (СИ)

К этому моменту на морозе Алексей достаточно протрезвел, чтобы не только изумиться, но и вконец перестать ее понимать. Забава подняла взгляд и виновато пожала плечами.
- Она ждет вас, - произнесла едва слышно, в нос, сдавленно. – А так хоть перестанет. Думает, что на новом месте вы ее не найдете.
Он молчал, ощущая, как его всего потряхивает. И он не может определить отчего.
- Печет хлеб. На это живет, - Забава сглотнула, ощущая ком в горле. - Кормит голубей свежим хлебом и говорит, что запах родного дома укажет вам путь домой.
Забава села в такси, оставив оцепеневшего Алексея стоять на морозе. Он сел в салон своего такси погодя, впечатленный и темой беседы и самим собой. Ведь не это он планировал сказать, не это собирался сделать.
- Куда теперь? - спросил водитель, озадаченный молчанием пассажира.
- Домой, - отозвался тот, никуда больше не заглядывая, кроме как внутрь себя.
Пока ехал, он пытался вспомнить, когда перестал любить мать, когда начал ненавидеть. Обвинять ее во всем. Он забыл запах свежего хлеба. Возненавидел его аромат. Ведь когда-то он любил. Когда их забирали, вместе с Владимиром, он рыдал. Очень давно ему нравился запах свежего хлеба.
  
Глава 13
 
Шаров вошел в крошечный офис по улице Гагарина, ощущая невыносимое раздражение.
- Не хотел портить тебе праздник, - начал он, разглядывая щетину и круги под глазами проснувшегося партнера. – Но скажу.
Гребенкин встрепенулся в пьяном угаре, выпрямился, смерил партнера презрительным взглядом. Оскалился.
- Крысы бегут с корабля. Да-да, я знал, всегда знал.
- Все кончено. Теперь каждый сам по себе.
- Предатель.
Шаров посуровел лицом.
- Ты нас в это дерьмо вогнал. Ты нас топишь. Скаловым нет дела до нас. Я уже сто раз пожалел, что связался с тобой. Тьфу! На хрена ты меня вызвал сюда? На хрена пьешь здесь уже который день?! Что тебе за дело до Скаловых? А у меня семья дома. Мне это все разгребать зачем?
Мало того, что Гребенкин пил который день, и в офисе стоял бардак. Так теперь Шаров вынужден был бросить семью за новогодним столом, чтобы убедиться, что у бывшего партнера все в порядке.
- Катись.
- С новым годом, - Шаров поставил на стол бутылку водки, повернулся и вышел из кабинета.
Гребенкин некоторое время разглядывал пузырь, затем помещение вокруг себя, вспоминая, как уснул здесь. Мутным взглядом уперся в настенные часы, показывающие одиннадцать вечера, помрачнел. Все сволочи. Все гады. А ведь он знал, что эта рыжая сука подведет его. И ведь даже то, что он обличил ее, не помогло. А он всего-то хотел справедливости. Хотел вернуть, отыграть позиции обратно. Разве не бывает у людей слабостей? Все вокруг него святыми ходят? А он что? Он всего лишь боролся за себя и свое место под солнцем. Скаловы жадные твари. Как все. Но он, Гриша Гребенкин, отомстит. Он не из простого теста сделан. Он знает, куда нужно бить, и ударит. Ударит так, что мало не покажется.
Чем больше он об этом думал, тем больше трезвел. Отодвинул принесенный пузырь в сторону, почесал щетину и, оглядев кабинет, сощурил глаза. А ведь все крайне просто решалось. Если он не в силах получить назад место в компании или часть прав на Слободу, или хотя бы имя, тогда он вправе мстить. И он отомстит. Он начал сгребать все черновики, что нашел в офисе в большую коробку из-под бумаги, складывая все подряд. Затем вызвал такси.
***
Забава смотрела, как баба Лара уминает тесто. Последний заход. Ловкие старческие руки легко обмяли нежную дрожжевую пышность, с любовью укрыли его в деревянной кадке тканью. По телевизору показывали «Голубой огонек». А Забава резала картошку на оливье. Это был первый ее такой необычный новый год. В компании почти незнакомки, в чужом доме.
- Не жалеешь? – спросила старуха, подойдя к стулу и в очередной раз теребя в руках платок и две пуховые шали.
- Нет.
Как же, как же она плакала, когда Забава вошла в дом с двумя свертками и рассказала, как накануне почтальон принес извещение о посылке. И так как социальный работник заболел, Забава сама сходила за ними на почту.
 
- Не верится, – шептала женщина.
- Написано от Скаловых. Три платка. Значит, не забыли вас.
- Не забыли, не забыли. А я-то, дура старая, боялась, адрес не помнят. Теперь уж сколько всего утекло.
Она щупала шали, гладила, сжимала пальцами, словно пытаясь запомнить впитать в себя тканевую основу подарков. Светилась тихой радостью, смягчающей ее печальное лицо, разглаживающей глубокие борозды морщин. И плакала.
- Узнать бы какие они. Наверное, хорошие.
- О них в газетах пишут, - не удержалась Забава, прикусив собственный язык. Вот кто просил. Зачем сказала?
Но слово не воробей, баба Лара улыбнулась печальной улыбкой, подошла к ней, взяла за руку, ту, в которой нож. Пришлось поспешно отложить его в сторону.
- Расскажи, доченька. Не бойся. Я лишь узнать. Искать не буду.
Забава сглотнула, наблюдая, как дрожат руки старой женщины, больше чем обычно. Как вздулись изношенные синеватые вены на кистях.
- Да там пишут про общее.
- А ты все равно расскажи.
- Что?
- Что помнишь. Я любой вести буду рада. Ты не думай, моя вина, что они такие. Сама за свой грех перед Богом буду отвечать. Но ведь помнят, помнят меня. Пусть и не прощают.
Забава захлебнулась, вздохнула, покосилась на часы, почти одиннадцать.
- Пишут, что они успешные строители. Строят разные дома. Женаты. Есть дети.
- Алеша всегда любил играть в песочнице. Хотя, - баба Лариса покачала головой. - В войнушку с Володей часто играли. Давно было.
Она помрачнела, отложила подарки в сторону и пошла греть чайник. А Забава снова принялась резать салат. В этот раз жестче, остервенело. Да уж, строить, конечно, любит, но и разрушать при этом не забывает, думала она про Алексея. В Омске новый год начинался на три часа раньше, так что мама с Тимуром начнут звонить позже. Она планировала побыть у бабы Лары до часу, а потом взять такси и поехать домой. Завтра она с утра соберет вещи и первым же рейсом полетит домой. Тимур к этому времени уже улетит в Москву. Забава тяжело вздохнула, отложила нож.
- А знаешь, так надеялась увидеть их перед смертью.
Она замолчала, склоняясь над кадкой с тестом. Покачала головой.
- Зря, наверное. Праздник все-таки, - отругала баба Лара саму себя. – Давай будем хлеб печь.
Под «давай» имелось в виду, что это будет делать баба Лара, а Забава посмотрит. Будет смотреть и думать, как отточены ее движения за прожитые годы. Ведь она его всю жизнь пекла. Пекла и думала о своих. И хлеб каждый раз выпекался быстро, двадцать-тридцать минут и из печи - чудо готово. Свежий, ароматный, дух жизни. Полный несбыточных надежд. Теперь и ее, Забавы, тоже. Словно хлеб связал невысказанные мечты Забавы с мечтами бабы Лары. Ведь так в жизни бывает, разделяя хлеб, разделяешь беды, надежды, любовь. А еще горечь, по несбывшемуся, неслучившемуся, по тому, что хотелось и не сбылось. И не сбудется, не случится. Никогда.
***
- Мне кажется, в этот раз более шумно, чем обычно. Не находишь? Семья наконец вся в сборе. Тебе есть, что праздновать, - улыбнулся Владимир, видя, как Маша, Кейт и Снежана присоединились к ватаге пацанов и разворачивают подарки, приготовленные для них под елкой. - Прямо, как девочки.
Действительно, вся семья в сборе. Макс принял новость, стал отцом. Машу выписали из больницы, и они вместе с семьями присоединились в большом доме Скаловых к новогодним торжествам. Новые знакомства, семейные связи. Толпа разного возраста детей. Что интересно – одни мальчишки, не считая грудной дочери Макса и Маши. Дом украшен, в центре зала стоит нарядная елка со звездой на макушке. А он мрачен, как туча.
- Может зря ее не позвал? - спросил Владимир, поглядывая на брата.
- Она бы не согласилась. Если вообще не улетела домой. Как думаешь, их матери о них вспоминают?