Лгунья (СИ)

Алексей спрашивал Владимира, наблюдая, как дети разворачивают подарки. Тот бросил на него удивленный взгляд.
- А наша мать, как думаешь, вспоминает? – спросил в лоб.
Алексей кивнул.
- Вспоминает, - ответил и сам удивленно посмотрел на Владимира.
- Откуда знаешь?
- Забава сказала, - он отвел взгляд. – Печет хлеб и вспоминает.
На губах Владимира появилась еще более широкая улыбка.
- Хм, хлебные крошки. И запах покажет вам дорогу домой. Это же моя любимая сказка была, помнишь?
- И моя.
- Она пекла хлеб, чтобы продавать. А я завидовал пацанам, которых отправляли за ним в магазин, - Владимир рассмеялся. – Я помню. А ты?
- Тоже.
Они оба замолчали, разглядывая гостей, домочадцев. У них были общие воспоминания. И под действием праздника, семейного тепла, их немного развезло.
- Столько лет боли. Ты собрал нас вместе. Может пора простить и ее?
Алексей некоторое время молчал, словно боролся с собой, а затем, будто пересилив в себе нечто, кивнул.
- Поехали, - предложил Владимир, с надеждой многозначительно разглядывая брата.
Он знал, что тот, скорее всего, откажется. Скажет – нет. Слишком часто он не хотел о ней говорить, злился на него за поднимаемые темы. А Владимир ждал, ждал, когда тот дозреет, как он сам когда-то.
- Мы выпившие.
- Поехали на такси.
- Вот так, как снег на голову?
Алексей слегка раскачивался, думал. Сжимал и разжимал кулаки. Смотрел на приемных сыновей, на жен братьев, на Снежану, снова сомневался.
- Скажем, запах привел домой.
Покраснел весь с головы до пят, а затем словно лопнул. Владимир победоносно улыбнулся.
- Наконец-то, - выдохнул он, не скрывая собственного облегчения. – Поехали.
Они вышли из дома незамеченными.
***
Горели в новогодней ночи старинные зодческие постройки, и пьяный народ повыскакивал, разгоряченный, из старого жилья кто в чем. Хватая ведра, вытаскивая убранные с осени замерзшие шланги из сараев. Кто-то накидывал снега.
Забава поняла, горят соседние дома, совсем близко, когда открыла форточку, чтобы выпустить скопившееся от печи тепло, а вместе с ним и переполнивший дом аромат горячего испеченного хлеба. Новогоднего, свежего, румяного. Вместо прохлады ощутила острый запах гари. Накинув пальто, она выскочила на улицу посмотреть и обмерла.
Все дома вокруг горели. Хуже того, она видела возле сарая баба Лары человека. Небритого, перепачканного в саже, он обливал из канистры забор. И понятно, что два плюс два четыре. Она бросилась к нему, не думая о последствиях.
- Эй, ты! Убери канистру! Люди! Помогите!
Человек обернулся, замер, разглядывая ее. А затем снова принялся плескать жидкость. Она подлетела к нему, вцепилась. И узнала.
- Ты!
Гребенкин грубо толкнул ее так, что она отлетела на снег.
- Дура проклятая.
Он рванулся к забору, а затем к ней.
- Тут поджигатель! – закричала она. – Помогите!
Схватил ее за руку и попытался облить голову. Поняв, что он делает, она выворачивалась в ужасе. Закричала во все горло по-дикому. Рванулась, пытаясь выскользнуть. Она царапалась и кусалась. Мужчина, не церемонясь, навернул ее несколько раз канистрой, и девушка обмякла в его руках. Осела в сугроб, теряя сознание.
И все что она видела, как он уходит, после того, как облил ее, подтащив к забору.
Она пришла в себя спустя секунды, и в этот раз Забава увидела Алексея, а с ним и Владимира. Удивленно моргая, она пыталась встать, хотя бы сесть.
- Он там, в доме. В доме. С вашей мамой.
Она наблюдала, как пламя занимается по стенам дома, как яркие оранжевые искры летят от одного забора к другому. Как живописное пламя, добираясь до сухого сена в амбарах, пожирает его, вздымаясь яростными факелами. Слобода пылала. Мужчины бросились в дом. По занесенным сугробами улицам пробивались скорая помощь, пожарные машины, полиция. И слезы катились по ее щекам, мешаясь на подбородке с кровью, капающей с разбитого виска. Она рыдала по Слободе. Горело прошлое города, его сокровище, его наследие. И было страшно подумать, что там происходит внутри дома. Их так долго не было слышно. Когда Забава добрела до двери, в калитку вбежал расчет пожарных в сопровождении бригады врачей.
 
- Внутри дома, - шептала она, цепляясь за старые доски в попытках сохранить ускользающее сознание. – Там…
Дом пожирал огонь. Она с облегчением увидела, как из дома выходит Владимир с матерью на руках, а за ним Алексей, тащит скрученного Гребенкина.
- Девушка, мне требуется осмотреть вас, - обратился к ней один из медицинских работников.
Забава разглядывала на лице Алексея кровавые ссадины, пока он передавал пьяного Гребенкина полицейским. Скорая с Владимиром и бабой Ларой уехала. Алексей подошел к ней. И теперь она разглядывала его иначе. Он пришел к матери. Вернулся. И внутри Забавы что-то защемило от радости. На губах пробилась робкая улыбка.
- Ты все-таки простил.
Пожарные начали проливать пламя водой. Люди помогали, как могли. Огненные искры метались в воздухе в попытках найти новую жертву.
- Вам нужно в больницу, - сообщил работник, оглядывая Забаву. – Вы с ней?
Спросил он Алексея, что стоял напротив девушки и смотрел на нее, не отрываясь. И в глазах его скользила нежность.
- Она живая? С ней все в порядке?
- Ей стало плохо.
- Она поняла, что это вы?
Алексей покачал головой.
- Поедем вместе.
Пару секунд он смотрел на нее в задумчивости, а затем шагнул к ней, прижал к себе, и Забава поняла, что он собирается делать. Он обхватил ее лицо руками, приблизил. Его губы коснулись ее губ. Он целовал нежно, трогательно, ласково. Так, что она не могла не чувствовать его благодарность. Он проникновенно заглянул ей в глаза.
- Я люблю тебя, - произнес совсем тихо, но она поняла, задрожала, и легкий румянец залил ее бледное, замерзшее на морозе лицо. Еще не все потеряно. Еще все впереди и все может быть. Ведь кто-то говорил, что нельзя терять надежды.
- Забава.
Она улыбнулась, готовая ответить на его чувства. Ощущая, как ее тело переполняется теплом и чувством горячего, нежданного счастья. Но только кивнула. И этого было достаточно.
-Ну, вы едете или как? – осведомился медработник, наблюдавший за ними.
Они сели в скорую и поехали вслед за вереницей машин. В приемном отделении их встретил Владимир.
- Как она? – по его лицу Забава поняла, что дело плохо.
Им выдали халаты. Они вошли в реанимацию.
- Ваша мама умирает, - сообщил врач, оставив семью наедине.
Забава с сочувствием посмотрела на Алексея и Владимира. Алексея трясло, его глаза расширились, плечи опустились. У нее на глаза навернулись слезы.
- Забава, - позвала баба Лара.
Она подошла к ней, тихонько взяла за руку.
-Я здесь, баба Лара, - прошептала, горячо сжимая негнущиеся от старости пальцы, холодные как лед. – И не одна.
Она полуобернулась к Алексею и протянула другую руку.
- Они оба тут, - взяла его руку и подняла к руке матери, помогая им прикоснуться. Ощутить друг друга.
- Алексей, - голос Забавы дрожал, слезы душили звук. – А это Владимир.
Кажется, старая женщина на секунду лишилась сознания. Замерла. Открыла рот, хватая беззвучно воздух. Руки ее затряслись с дикой силой, так что начало сотрясаться все тело в кровати. Она только вдыхала и выдыхала. По щекам на подушку покатились крупные слезы.
- Алешенька, мальчик мой. Володенька. Родной.
Забава не смогла сдержать слез, отступила, вытирая их, не в силах справиться с ними. Плача вместе с бабой Ларой и за них всех троих. Пока слепая мать обнимала своих детей. Дыхание застревало в ее груди. Тело оседало куда-то вниз. И она наблюдала, как те прощаются с ней, только встретившись спустя многие годы.
И слов больше не было. А когда прошел момент острых эмоций, баба Лара позвала ее к себе и попросила:
- Испеки, как я научила, доченька. Пусть запах напоминает.