Евгений, Джек, Женечка (СИ)
Теперь глаза блестят задором. Но надолго ли? Раз пошла такая пьянка… Раз мы говорим начистоту…
— Лучше не будет, — пыталась я удержать голос ровным. — Влад не собирался меня отпускать, он до сегодняшнего дня был уверен, что через год я вернусь. Ну… И мы будем жить, как жили. Поэтому он и попросил меня никому не говорить про развод. Чтобы потом разговоров лишних не было ни среди родственников, ни среди знакомых. Уверена, что только поэтому мы развелись без скандалов и без суда. Потому что он наш развод разводом не считал.
— Выходит, — хватка на моих руках стала чувствительней, — это мы его самолюбие жалеем, а не хрупкое равновесие детской души сохраняем. Ты дура совсем, да? Дура? Очнись! Ты замуж за меня вышла. Все, точка. Дай мне его телефон, я сам с ним поговорю, раз ты такая мямля!
— И чего добьешься?
Джек проигнорировал вызов в моем голосе и ответил спокойно:
— Разрешение сказать его сыну правду. Я не хочу наломать дров ещё больше. Вы с твоим бывшим два дурака. Не хочу становиться третьим. Я не хочу, чтобы ты плакала. Я не хочу, чтобы плакал Ярослав. В восемнадцать я боялся не справиться с ответственностью. Хотел усыпить бдительность отца, чтобы тот подстелил мне соломки, и в итоге разбился еще сильнее. Сейчас я уже ничего не боюсь, но понимаю, что мы взрослые люди, и на нас лежит ответственность за детей, и мы не имеем права предавать их доверие. А своей ложью ты именно это сейчас и делаешь.
— Только я, да?
— Да, только ты! Потому что не смогла убедить мужика, что у него нет с тобой никакого шанса. Ты ему врала и ребенку врала. Со мной этот номер не пройдет. Я ложь на дух не переношу. Я за свою с лихвой заплатил. Не впутывай меня в очередную, поняла?
И он отпустил меня — так резко, что я пошатнулась. Или все же он меня оттолкнул от себя?
— Завтра ты звонишь своему Владу и рассказываешь про меня. И про то, что ради Ярослава мы готовы жить в Москве. И запомни: условие, что он живет с нами, не обсуждается. Твой сын живет с тобой и точка.
Вот так — приказ поняли? Выполнять приказ!
— То есть ты ждешь, что Влад на все согласится?
— Если он адекватен, как ты говоришь, то да, потому что так лучше для его ребенка.
— Или для тебя? Потому что тебе приспичило в Москву?
— Мне не приспичило! — повысил голос Джек, но тут же вернулся к шепоту: — В твоей Москве мне ощутимо тяжелее будет прокормить вас, но я готов крутиться. Но я должен знать, ради чего рву себя. В любом случае, спать до сентября на диване из-за твоей трусости я не собираюсь.
Но сейчас он туда пошел. На диван. С подушкой и простыней. А я села на застеленную им кровать и уставилась в пол. Потом протерла влажными салфетками лицо, разделась и легла. Ни о каком душе не могло идти речи — я не хочу спускаться вниз и видеть его, своего мужа. Он не изменился. Нет. Остался прежним — я могла часами сотрясать воздух, но он все равно поступал так, как считал нужным. И сейчас требует, чтобы я поступилась всеми взрослыми принципами ради спокойствия его души. Но я не хочу говорить с Владом. Не хочу.
Под одеялом я свернулась калачиком и заняла совсем мало места на широкой двуспальной кровати. А ведь покупая ее, думала, что буду на ней королевой. Лежала, прислушивалась — ничего не слышала. Все уснули? До утра? Или Джек все же поднимется ко мне?
Шаги. Слишком легкие. И сопение, тяжелое. Это Берька пришел под дверь. Не хочет спать с Джеком. Я пустила его к себе. Он с ходу забрался на кровать, хотя никогда этого не делал, только изредка восседал на диванах. Я не стала его сгонять — места ведь много. А потом даже подползла к собаке и обняла шерстяного засранца — давно мне не было так безумно одиноко.
Если только в первую ночь в московской квартире моих родственников. Единственное, там я спала на диване, а не на кровати. Укрывшись с головой, чтобы Генка, если вдруг войдет, не увидел моих слез и не стал расспрашивать, что же случилось в Питере на самом деле. Я ведь просто сказала, что поругалась с родителями и сбежала на праздники в другой город. Наши семьи не особо дружили: где Москва, а где Питер! Мы виделись очень редко. Только один раз они приезжали к нам на Новый год, и пару раз уже в сознательном возрасте меня отправляли к ним на ноябрьские каникулы. По телефону мы с Генкой не общались никогда, зато наши мамы перемывали нам кости. И все равно я не слишком близко знала своего троюродного брата, поэтому, оставшись с ним один на один в пустой квартире, сильно стеснялась.
Генка из вежливости спросил, хочу я завтра погулять с ним по Москве или все же помогу девчонкам накрыть стол. Собираются в его квартире, потому что выставить на дачу смогли только его родителей. Я ответила, что, конечно, лучше помогу с хавчиком. Мне нужно было хоть как-то отработать их гостеприимство. Готовили на ораву, орава и пришла. Такое количество людей в обычной трешке я никогда не видела. Ну и такого количества выпивки. Наши дачные посиделки показались мне тогда детским садом, и я сказала себе и Генке, что крепче мартини с соком пить ничего не буду.
Другие так не решили и набрались довольно быстро, хотя до лозунгов «Мир, труд, Первомай» так и не дошли. Зато некоторые дошли до поцелуев и не только их, не беря в расчет количество комнат. Ну а один не принял в расчёт, что я достаточно трезвая, чтобы дать отпор. Впервые пришлось применить приемы, которым обучил меня Джек, зная, что не всегда может проводить меня ночью до самого дома. Но все же основной удар нанесла не я. Затем последовали слова «да тише вы, тише…»
Но тише стало лишь на улице, куда меня выволок мой спаситель.
— Сейчас поймаем тачку и поедем ко мне. Если завтра все уберутся отсюда, верну тебя Генке. Нет, будешь жить с моей бабушкой.
— Бабушкой? — переспросила я того, чьего имени не могла вспомнить.
— Ну да… Я живу с бабушкой. У предков слишком тесно.
Он был трезв. На удивление. В каком состоянии сейчас Генка, проверить я не успела. Заодно решила не думать, с каким лицом вернусь завтра в теткину квартиру. И не понимала, почему безоглядно доверилась другому Генкиному приятелю, когда первый почти стащил с меня штаны.
— Что ты у Генки забыла? А, сестренка из Питера… Лучше б на концерт уличный пошла — безопаснее.
Приятеля звали Андреем. Ехать пришлось долго — на другой конец Москвы. Ну и разговорились по дороге о всяком — о моем больном.
— А меня девушка из армии не дождалась, — выдал Андрей на выложенные мною на нервах все мои проблемы.
А потом все их решил с помощью бабушки, взяв с меня обещание, что я своего парня обязательно дождусь.
Меня отправили домой получать аттестат, а потом запихнули в московский вуз без экзаменов. Я бы никуда не прошла по конкурсу. Сколько ни пыталась собраться с мыслями, думала только о разлуке с Джеком. Даже зная, что когда он вернётся из армии, я закончу второй курс и успею присмотреться к Москве, безумно скучала. Особенно без писем. Первое перечитывала перед сном, как молитву. Москва, конечно, слезам не верит, но мы и не собирались плакать — мы собирались строить наш мир, новый, без родителей.
Не построили. А сейчас у нас второй шанс. Только как бы не вышло — до основанья, а потом ничего…
57. Офисный кактус
Я схватила телефон, чтобы выключить будильник — тот, который запасной: он звенит на всякий пожарный, чтобы мне не открыть глаза в полночь следующего дня. В комнате светло. В доме довольно тихо. Что такое?
Закутавшись в халат, я вышла к лестнице, но не успела на нее ступить, как меня шепотом окликнул Ярослав.
— Они еще спят.
— Кто это они? — не поняла я, потому что шнауцера у меня под боком не оказалось.
— Женька спит на диване с дядей Женей.
Я обернулась на дверь дочкиной комнаты — открыта.
— Я гулял с Берькой, но они не проснулись.
— А где ты взял собаку?