Бешеные псы

Бутылка в моей руке дрожала. Не кофеин был тому виной. И не ночная прохлада.
Неужели остальных тоже трясет? Завтра седьмой день, как мы не получаем лекарств. Не считая нашей нью-йоркской контрабанды.
Зейн предсказывал, что мы продержимся только семь дней.
Я видел, как возвращаюсь по бледно-изумрудному коридору мотеля. Как в кино.
Первая табличка качнулась, потревоженная моим возвращением.
Там, внутри, была Кэри. Вместе с Хейли. И может быть… Я приник ухом к дереву этой старой двери. Да, старое дерево слегка подрагивало от самого сильного звука — мужского храпа: Эрик; впрочем, его сонные рулады перемежались женскими вздохами, это давало мне основание надеяться на то, что они сладко спят.
Вторая табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ» дрожала еще до того, как я приблизился к ней. Мне не было нужды специально прислушиваться к доносившимся из-за старой двери приглушенным звукам. Зейн. Сколько лет в Мэне он боролся со своими кошмарами! Вот и теперь там продолжалась эта одинокая битва, скрипела кровать, в коридоре были слышны мучительные «Нет! Нет!» и нечленораздельное бормотание. Единственное, что я мог сделать, — это пройти мимо. Надеюсь, он преодолеет ужасы этой субботней ночи.
Третья табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Слишком поздно. Рассел уже был там.
Иди. В другой конец коридора. Встань часовым окон, глядящих во тьму, и запертых дверей. Руки трясутся. Но я знал, где я и что происходит, и это позволяло мне притворяться, что все это понарошку, как в кино.
Теперь в любую минуту зажгутся огни.
  
49
 
Клерк со щетиной на лице, что сидел за кассой «КОЙОТОВ», подождал, пока уймется звонок и я войду в его владения вместе с утренним солнцем.
— Это что? — спросил он.
— Кофе.
Я кивнул на белый бумажный стаканчик, который взял с серого картонного подноса, где стояло еще четыре таких же стаканчика. С потолка за мной свисал телевизор с огромной дырой в экране, крест-накрест заклеенной черной лентой.
— Продается в бутике вместе с горячим молоком, стоит столько же, сколько горсть патронов.
— Мог бы и мне захватить. — Кофейный аромат заставил его принюхаться, шмыгнуть носом.
— Мог бы — это сослагательное наклонение, — сообщил я, подходя к занавешенной лестнице.
Парень ничего не сказал, пока я не ступил на лестницу, и только тогда скрипуче произнес:
— Объясни, чего это.
Вместо объяснений я поднялся наверх, где меня уже поджидали Хейли и Эрик.
— Спасибо, — сказала Хейли. Потом кивнула в сторону окна. — По воскресеньям утром все медленно раскачиваются. Негр-управляющий появился около шести. Триш ввалилась в девять двадцать две. Поздновато. До трубы никто не дотрагивался.
Эрик сидел с чашкой кофе в руках, наблюдая за нами.
— Порядок, дружище, — сказал я ему. — Пей не спеша.
Эрик кивнул. Конвульсивно улыбнулся. Стал мелкими глоточками прихлебывать дымящийся кофе с молоком.
— Как спалось? — спросил я. — Я знаю, что ты перебрался к Хейли и Кэри. Зейну, наверное, потребовалась отдельная комната, особенно с его кошмарами.
Лицо Эрика приняло глубокомысленное выражение. Он даже открыл рот, чтобы что-то сказать.
— Эрик, принеси пончики, — оборвала его Хейли, — может, Виктор захочет.
Эрик послушно отошел на пять шагов.
Хейли тем временем обратилась ко мне:
— Когда Рассел привез нас, работала только круглосуточная пышечная на углу. Спасибо за хороший кофе. Где остальные?
Эрик вручил мне кулек с пончиками. Я взял шоколадный.
Мы смылись из комнаты, так что горничные, наверное, подумали, что у нас семейное собрание. Наша команда в прачечной самообслуживания. Они могут устроить постирушку и слоняться у всех на виду, оставаясь невидимыми.
— Эрик, — сказала Хейли, — ты до сих пор еще не был в туалете. Пойди умойся.
Не сказав ни слова, Эрик покинул нас, удалившись в маленький туалет рядом с черной лестницей.
Хейли намеренно отослала Эрика, чтобы тот не слышал, о чем мы говорим, поэтому я спросил:
— Как он?
— Держится… еле-еле. На любой шум реагирует крайне болезненно. Слишком много приказов, слишком много возможностей, слишком много голосов кроме наших и его собственного, идущего из глубины. Держаться за свою личность становится ему все тяжелее.
 
— Он никогда не будет свободен, — сказал я. — Ты это знаешь.
Хейли потупилась.
— Я надеялась, что, когда он выберется оттуда, прежде чем я умру, мне, может быть, удастся помочь ему стать сильнее, чтобы однажды…
— Это его лучшие, пусть и немногие дни. С тобой.
Глаза Хейли затуманились.
— Вы все знаете, что у него блестящий ум, но много сделать он не сможет. Кто он — идет от его сердца. Из самой сути его натуры. Наша природная суть всякий раз настигает нас. А его природная суть — в любви. Чистой любви. Неколебимой любви, готовой на самопожертвование.
— Поэтому он служил своей родине как шпион.
— Да. И его природная суть отдала его в руки идеального истязателя, в идеальный частный ад. Словно и нет самосознания. Словно и нет высшей справедливости.
— А как ты? — сказал я, делая вид, что кофейная чашка подрагивает у меня в руке просто потому, что мне нравится смотреть на водоворот коричневой жидкости.
— С каждым днем я умираю все быстрее. Я надеялась, что, по крайней мере, смогу быть с вами до конца. Увижу все собственными глазами. Но пока мы не очень-то продвинулись.
— Брось! — решительно возразил я. — Мы уже здесь. Успели так далеко забраться.
Хейли улыбнулась мне притворной улыбкой, какой улыбается ребенку мать, чтобы смягчить неизбежное.
— Меня трясет, но я держусь.
Я бросил взгляд через улицу. Труба стояла на прежнем месте.
Отвернувшись от окна, я поймал на себе взгляд Хейли.
— А как ты? — спросила она.
— У нас все в порядке, — сказал я. — И с Кэри…
— Забудь о ней, — покачала головой Хейли. — Она не для тебя.
Это был чувствительный удар, придавший особую интонацию моему тону.
— О чем это ты?
Хейли улыбнулась, губы ее дрожали.
— Жизнь уж точно не ласково с тобой обошлась, — сказала она. — Подбросила мертвеца в психушку, где ты чувствовал себя в безопасности. Добавила к безумию боль. Это нечестно. Неправильно. Снова. Ты знал, что из-за убийства в конечном счете придется плохо нам, невинным. Дать случиться этому — все равно что сделать это самому. Так что, выходит, именно ты нажал на спусковой крючок. Знаешь, почему ты ухватился за Кэри? Потому что она — это ты. Спокойная, жесткая, безжалостная. Стрелок. Она вторглась в твою жизнь как раскаленная комета. Она была тобой, затерявшимся в Малайзии. Убийственной стороной твоего «я». Твоей подспудной тягой к любви. Это все сделало ее больше, чем обыкновенной женщиной… и боль от потери Дерии придала Кэри еще больше власти. В один миг там, в «Каменном пони», ты вбил себе в голову, что она — ходячая высшая справедливость. Твоя искупительница. Либо она загоняет тебя до смерти, либо поможет нам скрыться от легавых… плюс она любит тебя. Так или иначе, ты вообразил, что, подцепив ее, сам сможешь сорваться с крючка. Но учти вот что, киллер: не такой уж она ангел. Для тебя это пистолет без патронов и светловолосая головка.
В туалете шумно спустили воду.
Мне хотелось сказать Хейли, как она ошибается. Однако произнес я совсем другое:
— Ты же знаешь, что случилось с нашим последним психиатром.
— Я и так уже в похоронной процессии.
В туалете вода полилась в раковину.
— Эрик, можешь выходить, — позвала Хейли.
Она оберегала его, не давая пространно высказываться о чем бы то ни было, пока не пришел Рассел и не сказал, чтобы оба спускались: их подберут Зейн и Кэри, они в «кадиллаке».
— Придется удвоить караул, — сказал Рассел. — Каждый раз, как мы разъезжаем на этой белой бестии, все на нас так и пялятся.
— А что остальные будут делать весь день?
— Понятно. — Рассел посмотрел на окно. — Держать ушки на макушке.