Идеальная девушка (СИ)

За время, что мы не виделись, от своих планов Тахипши не отказалась, они лишь обрели более четкую форму, вылившись в весьма посредственный, на мой взгляд, план.
Мы шли по большому коттеджу, в котором чем ближе к комнатам Тахипши, тем больше оказывалось розового. Слишком много розового. Малявка несколько лет жила на Лэтэтоне, дом переделали под ее вкусы. И на месте ее слабовольного опекуна, я бы этого не разрешила.
Если прихожую просто украшали огромные статуэтки попугаев, искусно вырезанные из розового кварца, смотревшиеся, в общем-то, неплохо, то дальше сами стены дома скрылись под живыми обоями, напоминавшими внутренности. Хорошо, хоть отсутствовал соответствующий запах.
С задумчивым видом, я похвалила обои и Тахипши по-настоящему заулыбалась, принявшись рассказывать, что можно включить пульсацию, словно мы внутри сердца, или заставить стены вздыматься пузырями.
Начало разговора, который должен предоставить доказательства о ее психическом состоянии, положено. И если от любой другой темы можно отбрыкнуться, заявив, что я раньше ей все это рассказывала, а потом заставила повторять — такая у нас с ней странная игра, то свои дурацкие обои она на меня никак списать не сможет.
Тахипши повествовала о дикой фантазии — о том, что представляет дом внутренностями поверженного великана, где она может творить что вздумается, причиняя побежденному страдания. Запись с крошечной камеры исправно записывалась на блок памяти в мобиле, а я улыбалась, думая, сколько психиатров захотят написать диссертацию о малявке. Возможно, фантазия, о которой она говорила, порождена тем, что вокруг полно раздражающих Тахипши взрослых, не подчиняющихся ее капризам. Интересно, что она сама об этом скажет, если перед тем дать ей почитать какую-нибудь книгу по психологии?
Вдоволь наболтавшись, малютка почувствовала, что в горле пересохло и вспомнила о плане угостить меня напитком с неким наркотическим средством, способным сделать человека легко внушаемым. Как только это произойдет, Тахипши прикажет мне прыгнуть вниз с балкона. Камеры, установленные там, запечатлеют, как несчастная девочка умоляет меня остановиться, но, получив приказ не слушаться ее команд следующие несколько минут, я не стану внимать ее отчаянным крикам и слезам.
Между тем, не встретив привычной реакции после откровенного разговора, малютка немного сожалела, что придется меня убить. Но что поделать? По плану, моя смерть поможет, наконец, сблизиться с Марком, который и лишней минуты ей не уделил ни разу. Но теперь-то ему никуда от нее не деться. Пусть только посмеет оставить несчастную девочку, сраженную ужасным событием одну! А если посмеет сделать не так, как она хочет, то Тахипши подстроит, будто Марк ее домогался, создаст ему такую «славу» что предыдущие россказни о нем померкнут. Самоуверенность малявки потрясала. Казалось, ей вообще нет никаких границ.
Тахипши повела меня дальше, в просторную комнату на втором этаже, где невероятно как, но все еще просматривался былой облик лэтэтонского коттеджа, угадывавшийся за живыми обоями и затянутыми мутно-розовой пленкой окнами. Большой проем, завешенный тонкими розоватыми занавесями, вел на балкон, пол которого устилал омерзительный ковер в виде высунутого языка, пронзенного тонкими перилами. Тахипши не повела меня на балкон, а предложила присесть в вполне нормальное кресло, но я знала — любимое развлечение малявки предлагать гостям выйти на балкон, наблюдая при этом, как забавно они морщатся, ступая по реалистичному языку, который к тому же прилипал к обуви и издавал противные звуки. Его кончик свешивался за перила, и если дойти до балконного ограждения, с него начинала капать «слюна». Некоторые гости оказывались слишком хорошо воспитаны, чтобы побрезговать пройтись по этому ковру, иные, сделав пару шагов, разворачивались прочь. Но, увы, вроде бы все воспринимали это как детские шалости. Да, если не знать, что в ее голове, то обстановка действительно выглядит нелепо и как-то по-детски глупо. Похоже, никто из побывавших здесь, не воспринимали Тахипши всерьез, чем она неоднократно пользовалась. Вот укрась она стены не тошнотворными обоями, а картинами с какими-нибудь зверствами и психоделикой — это, пожалуй, насторожило бы людей.
 
Усевшись в кресле поудобней, я принялась неторопливо считывать малявку, пока она болтала о коллекции безалкогольных напитков, собранной со всех планет. К сожалению, я не знала ни об одной цивилизованной планете ничего, что могло бы впечатлить Тахипши и тем самым затянуть разговор.
Но малявка сама того не желая, отлично справлялась с этим без меня, подкинув хорошо знакомую тему:
— Жаль, из азетумских слизней не готовят ничего, — вздохнула она, перелистывая картотеку.
— Воображаю, что это вышел бы за напиточек, — мечтательно улыбнулась я.
И без малого полчаса пересказывала общеизвестные сведения про человека, взявшего себе псевдоним Лотос и основавшего секту, культ которой создал вокруг жгучих азетумских слизней. Всеобщий интерес к этому проходимцу угас еще до рождения малявки, так что многого она не слышала, а вот моя бабушка любила рассказывать нам с братом ужастики про его последователей-идиотов. Мне же оставалось только переворачивать столь поучительные истории, сокрушаясь, как не везло настолько отважным и прогрессивным людям.
— Недопонимание и страх неискоренимы, — высокопарно закончила повествование я.
— Да! Люди не должны соваться не в свое дело! Я считаю, только я должна решать, что делать и чем наслаждаться, несмотря на возраст! Кто вообще сказал, что детство — это обязательно? Лично для меня это пустая трата времени, я не нуждаюсь в сюсюканье и сказках! — горячо воскликнула Тахипши. — Разве справедливо, что ради консервативного общества, в котором мы родились, нужно отказывать себе в том, что приносит радость и настоящее удовольствие? Хотя… без всех этих дураков, старающихся быть добренькими и жить по нелепым правилам, жизнь стала бы скучной.
— Полностью согласна. А что твой опекун?
— О, это дурак из дураков, — Тахипши сделала пренебрежительный жест. — Я могу делать почти все прямо у него под носом. Два года назад я сделала ожерелье из живых ящериц, нанизав их на леску, и этот старый осел только печально покачал башкой. Для эксперимента я подарила ожерелье одному мальчишке. Родители наверно, до сих пор таскают беднягу по мозгоправам и держат на железном поводке.
Малявка мерзко расхохоталась, и я прижала кулак ко рту, изображая, что тихонько посмеиваюсь.
В шесть лет этот ребенок уже обладал расчетливым умом и тягой ломать чужие жизни. Достаточно ли просто послать запись разговора с ней семье мальчика? Тахипши не знала их адреса, не интересовалась, куда они уехали.
Она еще что-то говорила, но я не слушала, долистала чужую память до конца. Ничего со мной не случилось, никаких истерик, искаженных ощущений, когда звуки исчезают, или чего-то еще подобного. Ужас тоже не торопился охватывать, лишая разума. Просто отвращение на всех возможных уровнях достигло предела. Я легко поднялась из кресла, под удивленным взглядом малявки.
— Извини, вспомнилось кое-что важное. Я на несколько минуток.
Ковра-языка, к слову, приобретенному в магазине детских развивающих игрушек, на полу балкона не оказалось. Верно, для сегодняшней задумки требовалась более приличная обстановка. Зато внизу простиралась каменистая пропасть, замаскированная под стильный сад и добавлявшая к высоте второго этажа коттеджа еще этак один с половиной. Если бы Тахипши впрямь удалось опоить меня, по ее команде я бы безошибочно выбрала место, куда прыгнуть, чтобы не выжить.
Если где-то во вселенной и существовало воплощение Зла, то сейчас, по крайней мере, одно такое капризно надувало губы за моей спиной, в комнате, полной напоминаний о внутренностях. Тахипши даже приготовила дыхательную маску, на случай, если придется пускать в комнату усыпляющий газ. Она ожидала — сейчас я заявлю, что должна уйти.
К счастью, служебный передатчик — тонкая и прочная пластинка, показывала, что Марк на Лэтэтоне. Я набрала ему сообщение, отправила и стала ждать.