1000 не одна боль

* * *


Аднан вошел в ее покои и одним лишь взглядом приказал служанкам закрыть рты и не сметь докладывать о его приходе. Перед тем, как войти в эту часть дома, где обитает его единственная и верная жена, ибн Кадир уже наведался туда, где отдыхают ее прислужницы и его люди выволокли оттуда Гузель, прикрыв ей рот платком. Они знали, что дальше с ней делать. Завтра утром полиция найдёт ее многократно изнасилованное и истерзанное тело где-нибудь на обочине. Неопознанный труп похоронят в безымянной могиле и дело будет закрыто. Он хотел их всех заставить выпить отраву, но это была бы слишком легкая смерть.

Сейчас Аднан стоял в шикарных покоях Заремы, отремонтированных специально для нее в огромном особняке отца. Избалованная роскошью и дорогими вещами, Зарема, лично выбирала сюда мебель и украшала свои комнаты. Она знала, что шейх не поскупится даже если суммы будут заоблачными. Жена принимала ванну. Он слышал шум воды за дверью с позолоченной ручкой. Вначале хотел ворваться и утопить суку, но передумал. Ему нужно насладиться каждым мгновением ее агонии. Не так быстро.

Зарема вышла из ванны в шелковом халате с мокрыми волосами разбросанными по плечам. Увидев его, вначале вспыхнула от радости, но она уже успела изучить своего мужа и тут же побледнела, сделала несколько шагов назад. Испугалась змея. В черных расширенных зрачках плескалась паника, а чувственные полные губы подрагивали. Ничего она быстро возьмет себя в руки. Зарема не из трусливых.

— Добрый день, жена. Как проводила время без меня? Скучала? Думала обо мне?

Зарема осмотрелась по сторонам и судорожно сглотнула, когда увидела, что у двери нет охраны и в просторной зале отсутствуют ее служанки. И в комнате завитал запах страха. Аднан ощутил его мгновенно, словно он действительно был осязаем на физическом уровне. Ее ужас доставил ему удовольствие, он даже ощутил прилив адреналина и предвкушение расправы. Былая уверенность Заремы и ее покорность куда-то исчезли и сейчас она еле сдерживала дрожь во всем теле и невольно пятилась назад, когда он наступал.

— Рада видеть тебя, мой любимый муж, — пропела она, стараясь взять себя в руки, — каждую секунду скучала по тебе.

Ибн Кадир усмехнулся.

— А если прекратить игру, Зарема, ты ведь знаешь зачем я сюда пришел?

Еще один выдох, и она потянула за поясок на халате, спуская его с плеч.

— Разве не затем, чтобы показать своей жене, как изголодался по ней?

Наверное, это стало точкой невозврата, и он бросился к ней разъяренным зверем, впечатал в стену и сдавил тонкое горло.

— Я изголодался по твоей боли и по твоей крови. Я слишком долго ждал того момента, когда ты ею захлебнешься. У меня на глазах. И не только у меня.

— Что? Что я сделала? Почему ты так зол на меня?

Сука! Притворяется невинной овечкой. Аднан сдавил ее горло еще сильнее.

— Я бы предложил тебе спросить у Гузель, но прямо сейчас ее тело дерут на части мои голодные ребята. В каждую ее дырку льют обжигающую жидкость.

Он достал из кармана мешочек, перевязанный красной тесьмой и ткнул в лицо Зареме. Она побледнела еще больше. А он медленно осмотрел ее с ног до головы.

— Я бы сделал с тобой то же самое, но ты жена Аднана ибн Кадира и шлюхой не станешь даже перед смертью. Но я обещаю, что твоя будет не менее ужасна.

Зарема быстро заморгала и у нее в глазах появились слезы, а Аднана передернуло от злости… он помнил те, другие слезы, которые лились из темно-синих глаз Альшиты, когда ее ломало от боли только потому что эта тварь возомнила, что имеет право причинять страдания и не понести за это наказания. И слезы Заремы распаляли в нем еще большую жажду заставить ее орать и молить о пощаде.

— Не хочешь сказать мне о любви прежде чем умрешь?

Он протолкнул ногу между ее ног.

— Не возбудилась, как раньше? Не мечтаешь, чтоб я взял тебя? Страх убивает все эмоции. Страх он такой. Он оставляет после себя выжженную пустыню.

Сдавил пальцы еще сильнее, и она захрипела, размахивая руками.

— Не дергайся. Сейчас ты не умрешь, и я не удушу тебя. Ты умрешь совсем иначе. Я даже не дам тебе ни единого слова, чтобы оправдаться. Я не хочу знать и понимать от чего ты это сделала. Я лишь хочу спросить, чего тебе, суке, не хватало? Кажется, ты получила от жизни все, что хотела, и я давал тебе не мало… а может и больше, чем получали другие женщины на твоем месте! Ты думала я не узнаю кто отравил Альшиту и ты избежишь моей мести? Или на что ты надеялась, когда посылала свою служанку подсыпать ей яд?

Она захрипела и Аднан чуть осллабил хватку, чтобы услышать хриплое:

— Это не я… не я… отравилааа. Клянусь не я! Пощадиии, Аднан! Пощадиии!

В эту секунду двери в покои распахнулись и Аднан обернувшись увидел сывоего отца, Фатиму, своих сестер и братьев.

— Что здесь происходит? — рыкнул ибн Кадир, — Что, черт возьми, происходит в моем доме, Аднан? Что за провосудие ты решил здесь вершить без моего ведома?

Аднан схватил Зарему за волосы и дернул к себе, а потом потянул вниз, принуждая стать на колени.

— То правосудие, отец, которое не свершил ты, когда в твоих стенах отравили мою женщину, посмели это сделать в твоем доме. И если за время моего отсутствия ты не нашел виновных, то их нашел я всего лишь за несколько часов.

Седые брови Кадира сошлись на переносице.

— Я искали и многие наказаны!

— Но не истинные виновники! — вскрикнул Аднан и потряс мешочком с ядом, — Вот это служанка твоей невестки пронесла на кухню и подсыпала Альшите в чай. А подослала ее она!

Дернул Зарему за волосы еще сильнее, и та упала на четвереньки.

— Так кого ты наказал, отец? Тех, кого тебе подсунули моя жена и твоя? Или кого? Кто ответил за страшные мучения Альшиты!

Кадир выпрямил спину и посмотрел сыну в глаза.


— Мне жаль, что твоя женщина умерла. Я наказал тех, кого счел виновными. Но ты в праве наказывать и тех, кого считаешь виновными сам. Ты просто должен был поставить меня в известность… но ярость не лучший советчик.

— Альшита жива, — Аднан бросил триумфальный взгляд на мгновенно подобравшуюся Фатиму, — она жива, а я выношу приговор тем, кто осмелился ее тронуть в доме моего отца. Они понесут свое наказание там, где и вершили преступления.

Кадир бросил взгляд на Зарему, потом перевел его на сына. На лице не дрогнул ни один мускул и в черных зрачках не появилось проблеска жалости. Аднан даже не представлял насколько в эту секунду они похожи с отцом.

— Твое право, сын. Наказывай. Знал бы — не пришел бы сюда. — быстрый взгляд на первую жену, — разбирайся сам со своей супругой. Она принадлежит тебе. А насчет остальных мы еще поговорим.

Развернулся, чтобы уйти, но Зарема заорала истошным голосом.

— Отееец! Не бросайте! Пощадите! Не подсыпала я яд! Мне его подкинули! Не я это! Аллахом клянусь!

— Мой сын будет решать сам виновата ты или нет!

Он прошел мимо стоящей на коленях и воющей от ужаса Заремы вместе со своей свитой. Никто из женщин не посмотрел на несчастную. Упавшие с пьедестала уже не волнуют семейство Кадира. Так было всегда с тех пор, как Аднан себя помнил.

— Фатимаааа, ты мне как ать! Помогии! Не брала я яд! Клянууусь! Не я это! Ненавидела русскую тварь, но не травмла. Не я… ну не я….

Аднан приподнял ее за волосы.

— Ты умрешь так же, как умирала она. Ты сама выпьешь этот яд. Красиво и добровольно. Имела смелость убивать, имей смелость и умирать.

— Не убивала я! Слышишь! Не я это! …

От ярости из-за ее лжи у него глаза кровью налились.

— Не зли меня, не вынуждай поступить с тобой, как с Гузель. Ее смерть намного страшнее, чем твоя. Умри достойно жены сына шейха. И будешь так же достойно предана земле никто не узнает за что тебя приговорили.

Отпустил ее волосы, переступил через рыдающую Зарему и подошел к столику с графином с водой и хрустальным бокалом. Налил в него воды и открыл мешочек с порошком. Насыпал несколько крупинок, потом еще несколько, — глядя как Зарема всхлипывая смотрит на его действия и тихо просит пощадить. Но его не трогали не ее слезы, ни мольбы. Он хотел видеть ее мучения. Видеть их так же, как видел страдания Альшиты.

Когда поднес стакан и сунул его в дрожащие руки Заремы, она вся содрогаясь в истерике и в паническом ужасе, схватила бокал и вдруг простонала:

— Не убивай… ребенка твоего под сердцем ношу… Пощади. Аднан. Если не меня, то дитя свое пощади. — и зарыдала навзрыд.

У него вся кровь от сердца и от лица отхлынули сгреб ее снова за волосы с пола и тряхнул.

— Лжешь, тварь! Смотри мне в глаза! Лжешь ведь!

— Не лгу… сама только узнала. Можешь у Дании спросить. Она проверяла, она календарь мой ведет. Пощади! Сына тебе рожу, Аднан. Сошли ….избавься, НО НЕ ГУБИ!

Пальцы разжались сами собой. Выхватил у нее стакан и швырнул на пол. Несколько секунд в красные и опухшие от слез карие глаза смотрел.

— За город поедешь к тетке Заире. Под стражей там будешь сидеть до самих родов. А потом решу, что с тобой делать. И если солгала, — наклонился к ней и прошипел в лицо, — я все твое нутро руками вытащу через то место откуда мне сына рожать собралась. Поняла?

Отшвырнул от себя и брезгливо руки вытер о джалабею.

— Сегодня же уберешься отсюда. И моли Аллаха, чтоб я не передумал.





ГЛАВА 19




Он ехал к ней. Нет, не ехал, он мчался, как одержимый. Все эти сплетни, грязь, склоки, которые окружали его годами насточертели до зубовного скрежета. Рядом с Альшитой он успевал забыть, что это такое, а сейчас как с головой окунулся в болото и только шагнув ногой в песок ощутил эту свободу и запах чистоты и соленой свежести. И его несло к ней адское желание смыть всю грязь прикоснувшись к ее лицу, и это желание словно подталкивало в спину, и он стискивал поводья в кулаки и гнал коня все быстрее. И внутри скручивается невидимая железная спираль и ему кажется, что когда она распрямится то разорвет ему все внутренности от взрыва эмоций. Потому что соскучился по ней. За несколько дней так соскучился, что казалось вечность не видел. Еще не видел даже барханов, но уже словно чувствовал ее запах. Он возрождался у него в памяти и дразнил изо всех сил пробуждая все рецепторы орать от предвкушения встречи. Ощущал ее присутствие все ближе и ближе всем своим существом. А потом дернул поводья на себя, не веря своим глазам — увидел, как идет вдалеке белая фигурка, которую не спутать ни с кем. Как утопает в песке и ускоряет шаг, завидев его и сам не понял, как хлестнул коня по бокам и помчался во весь опор, выбивая пыль и песок из-под копыт. Не веря собственным глазам, что она действительно вышла к нему навстречу, что бежит по песку и ветер нагло стянул с ее головы платок и отшвырнул назад. Серебристые волосы сверкнули в лучах садящегося солнца. Приблизился, не выдержал, спрыгнул с коня и быстрым шагом навстречу, чувствуя, как задыхается, как саднит в горле и в груди, как хочется закричать и в то же время он уверен, что не издаст ни звука. Смотрел на нее жадно, подойдя уже вплотную и тяжело дыша то ли от быстрого бега, то ли от чудовищного волнения и исчезая полностью в ее влажном темно-синем взгляде.

Ему казалось, что время остановилось и… и он впервые ощущал, что можно жадно ласкать взглядом, можно им жрать кого-то живьем. Касаться ее …касаться там, где невозможно пальцами. И вопить беззвучно от восторга видя его отражение в ее блестящих зрачках.

Тяжело дыша, смотрел на ее растрепавшиеся белые волосы, на подрагивающие светлые ресницы, спускаясь ниже к приоткрытым влажным губам и к вырезу джалабеи открывающему тонкую шею и ключицы. И он больше не в силах сдерживать адское желание прикоснуться к ней. Убедиться, что она не мираж, которым так любит дразнить усталых путников Долина смерти, что его ледяная девочка на самом деле ждала его и вышла к нему навстречу. Протянул руку и провел кончиками пальцев по ее скуле, лаская щеку и завидуя сам себе, что наконец-то прикоснулся, вздрагивая от наслаждения этим долгожданным прикосновением и буквально чуть ли не застонать вслух, когда она прикрыла глаза и потянулась щекой к его ладони… И все же застонал, прижимая ее к себе, зарываясь обеими руками в струящееся серебро волос, растворяясь в ее запахе, который кружил голову и сводил с ума. Дышать им так жадно, что от собственной алчности сводит скулы и болит грудная клетка. И ошалел окончательно, когда ощутил, как ее руки обхватили его шею, а тело льнет к нему и ее сердце колотится в груди.

— Вечность не видел тебя… вечность. Ты знаешь, что значит вечность умирать от жажды?

— Знаю, — медленно подняла голову и обхватила его лицо ладонями, заставляя задрожать от неверия, замереть, чтобы не спугнуть.

— ХабИб Альби*1

У него сердце дернулось и остановилось, чтобы тут же пустится в такой скачь, от которого он начал задыхаться. И губы дрогнули то ли в улыбке, то ли в болезненной гримасе. Оказывается, признания даже самые сладостные могут причинять боль. И все тело обдало кипятком, даже сердце, согревая его всего до самых костей.

— ХабИб Альби, Аднан, — и притягивает его к себе за шею, почти касаясь своими губами его дрожащих губ.

И он улыбается как последний идиот все шире и шире. Это ощущение оно сводит его с ума, наполняет всего и стирает то самое ощущение грязи. Он впервые чувствует, что счастлив….До дикости, нагло, неописуемо счастлив и это ни с чем несравнимое сумасшествие. Ему хочется сдохнуть от переполняющих его эмоций. И весь мрак рассеивается… он растворяется в тех лучах, которыми ослепляет его девочка тьму. И сойти с ума окончательно, когда она сама нашла его губы, обхватила своими сначала верхнюю, потом нижнюю и он с хриплым стоном впился в ее рот, дрожа всем телом, прижимая ее к себе сильнее и сильнее, сталкиваясь языком с ее языком и содрогаясь от неописуемого восторга — Альшита впервые его целует сама и целует в ответ. Впервые ее пальцы сплетены на его затылке и впиваются в его волосы. И голод возвращается с новой силой, окутывает его пеленой, маревом все той же непреодолимой жажды, а робкие движения ее языка у него во рту отдает едким возбуждением в паху. Отрывается от ее губ и скользит жадным широко открытым ртом по ее шее, по ключицам и дрожит всем телом, пытаясь все сильнее и глубже втянуть в себя запах ее тела. Теперь он точно знает, как пахнет счастье, как оно звучит ее голосом. И ему страшно сорваться и спугнуть это чудо… но так хочется так невыносимо хочется ощутить его всем телом. Выдыхая в нежную кожу у мочки уха, скользить пальцами по ее тонкой спине, сминая ткань джалабеи и ощущая, как у него в самом прямом смысле слова кружится голова от ее близости.