1000 не одна боль

— Как же я голодал по тебе, моя Зима.

И насторожился в ожидании ее ответа и даже в страхе, за который хотелось себя презирать. Но его слишком трясло от возбуждения и вело от того как ее пальцы перебирали его волосы, от того как ее грудь упиралась в его грудную клетку, а напряженный член терся о ее живот через грубую ткань штанов. Сжал челюсти, чувствуя болезненность эрекции и как просачивается это неуправляемое желание ему под кожу пробуждая того самого зверя, который так жаждет ее плоти. Ядовитое адское желание, врывающееся острыми шипами ему в вены и вскрывая их словно острыми лезвиями. И сильнее вдавил ее в себя накрывая губы своими, и выдыхая ей в рот, когда на поцелуй снова ответили… какое горячее у нее тело. Оно впервые отзывается на его призыв. Склонил голову и прошёлся жадными губами по кромке выреза джалабеи, оставляя влажные следы на матовой коже… но ему не хочется жадно отбирать у нее свое, он сходит с ума от возможности наконец-то ласкать ее и чувствовать, как она тает в его руках.

Медленно потянул материю вниз, обнажая грудь и в изнеможении обхватил губами маленький острый сосок, обвел его кончиком языка, так же медленно поднимая подол джалабеи вверх, скользя ладонью по бедру, вверх, по нежной коже и сатанея ощущая мурашки под пальцами. Продолжая ласкать ее грудь голодными, но осторожными поцелуями, гладить ее ноги и ощущать, как несмело тонкие пальчики путаются в его волосах и слышать ее тяжелое дыхание.

До безумия хочется ворваться в ее тело, до упора, толкаться в него как умалишенному, но вместо этого Аднан подхватывает ее за талию и опускает в песок уже не раскаленный, а теплый как парное молоко и от ее белоснежной красоты на фоне «золотого» ковра захватывает дух.

— Ты невозможно красивая, Альшита… такая красивая, что я совсем обезумел…

А она тянет к нему руки и привлекает его к себе, окончательно лишая рассудка и Аднан рывком поднимает подол наверх, на живот и касается пальцами скрещенных ног, осторожно разводя их в стороны и не прекращая нежно целовать ее губы, отрываясь от них, чтобы смотреть в ее глаза, когда его пальцы накрывают влажные лепестки, чувствуя, как катится пот по спине от напряжения, как все клокочет внутри, а он сдерживает рвущегося и стонущего от нетерпения зверя. Ловит каждый ее вздох, каждый тихий стон и тонет-тонет сам в ее подернутых дымкой пьяного возбуждения и удовольствия, глазах. И ощущает как по венам с потрескиванием течет горячая лава триумфа, от ее реакции, от мольбы во взгляде. Наконец-то отвечает, наконец-то она горит вместе с ним, отзывчивая, нежная и застенчивая в своих желаниях. И в эту секунду он с дикой радостью по истине мужской уже точно знает, что больше не он ее раб, а она в его полной власти. И он использует ее, использует каждую возможность выдрать из ее губ стон, вздох и крик. И скулы сводит от желания ощутить свою власть кончиком языка, приподнялся на локтях, всматриваясь в раскрасневшееся лицо, на то как сильно вздымается ее обнаженная грудь и подрагивает живот. Впервые видеть ее возбуждение и не видеть борьбу с ним, а лишь испуг на лице и ожидание… его маленькая невинная девочка. Сколько бы не брал ее никогда не запачкать. И выдохнул раскаленный воздух, сходя с ума от восхищения контраста ее белой кожи с темно-золотым бархатом песка. Склонился к ее животу и покрыл его короткими поцелуями, поглаживая стройные ноги, удерживая их разведенными и наклоняясь между ними, чтобы поддеть ее плоть кончиком языка, впиваясь пальцами в песок и издавая стон удовольствия от ее вкуса на губах.

Стыдливо пытается сжать колени, но он не дает, покрывая поцелуями внутреннюю сторону бёдер и шепча ей о том как безумно он желает ласкать ее языком и губами.

— Ты, — скользя губами над приоткрытой плотью, щекоча ее своим дыханием и улавливая ее запах и трепет, — вкуснее воды в самую жуткую засуху.

Раздвигая мягкую плоть и ощущая, как она выгнулась, когда Аднан втянул в рот набухший пульсирующий узелок. Нашел ладонью упругую грудь, сдавил сосок, а пальцами другой руки медленно вошел в нее, не переставая трепетать кончиком языка на самой чувствительной вершинке. Хрипло рыкнув, когда сдавила его пальцы изнутри и подалась бедрами навстречу ласке. Толкнулся в ней пальцами и тут же быстрыми ударами обласкал трепещущий клитор. Ощущая, как стекают капли пота по вискам, сцепив зубы, чтобы не рычать от похоти, бурлящей в венах как разогретая серная кислота, вытаскивая палец снова проникнуть в тугую дырочку легким толчком, заставляя ее расслабиться и дать ему взять ее уже двумя.

— Лед бывает таким горячим… я никогда не знал, — хриплым шепотом и ускоряя толчки, сдыхая от адской потребности войти в нее.

И снова медленными и тягучими ласками, ускоряя толчки и движения языка пока не впилась пальцами ему в волосы и не закричала, сотрясаясь всем телом, сокращаясь вокруг его пальцев сильными спазмами, всхлипывает его девочка, дрожит и его самого трясет от ее оргазма так, что кажется разорвет на части. Никогда еще чьё-то удовольствие не было для него дороже собственного настолько, чтоб его лихорадило словно он сам содрогается в спазмах наслаждения и ведет бедрами по песку, словно толкаясь изнывающим членом в такт ее сокращениям, её быстрым спазмам, сдавливающим его пальцы. И ему хочется кричать вместе с ней, вторить каждому всхлипу, который прорывается под кожу.

Приподнялся, развязывая верёвки на штанах, приспуская их, высвобождая дрожащий, каменный член, упираясь головкой у самого входа и тихо шепча ей в губы.

— Не будет больно… ты вся течешь для меня, впусти… сама… впусти меня.

И не сдержаться запрокинуть голову и взвыть, когда она подалась вперед и головка члена мягко погрузилась в горящую плоть. Посмотрел пьяным взглядом на ее лицо, на растрепанные волосы и искусанные губы и ощущая как всего трясет от едва сдерживаемого желания брать ее быстро и беспощадно… но он хочет продолжать видеть эту сладкую удивленную истому на ее лице, эти глаза, которые закрываются веками и она расслабляясь принимает его еще глубже, чтобы снова сжать изнутри так, что он адским усилием воли не дает себе кончить от первого же толчка. Запрокинул голову и стиснул челюсти в оскале, чтобы вытерпеть эту пытку и продолжить медленно входить в нее. Склонился к ее лицу и поймал губами легкий стон.

— Брать тебя — это рай… брать тебя вот так это адский рай. Скажи мне… скажи то, что сказала сегодня.

И осторожно толкнулся внутри нее, очень осторожно слыша, как буквально хрустят и трещат от самоконтроля его кости. И стонать вместе с ней с каждым толчком, ускоряясь все быстрее, позволяя себе двигаться резче и впиваясь в ее губы каждый раз, когда она приоткрывает их для нового стона, сплетая свой язык с её, жадно глотая каждый выдох, чтобы наполнить им свои лёгкие.

Она впивается ноготками ему в спину, и он шепчет у ее уха.

— Скажи мне… скажиии.

— ХабИб Альби…

— Дааааа…

И больше нет сил сдерживаться, сумасшествие рвется наружу, и он ускоряет темп своих толчков, сжимая ее бедра, стискивая их и буквально насаживая ее на себя, рыча как зверь и кусая сладкие губы, которые ищут его рот и этим превращают его в безумца, в счастливого безумца.

— Скажи, что ты моя, Альшитааа, скажи, что моя. — все быстреее и быстрее, вбиваясь в ее тело, всматриваясь в закатывающиеся глаза, растирая по стройным ногам горсти песка, выдыхая ей в губы свои стоны.

— Твояяяяя, — закрывает глаза и на секунду замерев бьется в оргазме утягивая за собой и его, заставляя кричать вместе с ней от бешеного наслаждения, изливаясь в ее тело.

*1 — Любимый моего сердца (арабский)





ГЛАВА 20




Все изменилось… Для меня и для него. Те дни, когда я мучилась от диких болей и металась на кровати я все слышала и все чувствовала. Никогда и никто не делал для меня того, что сделал Аднан. Но я осознала это не сразу… А лишь потом, когда выхаживал меня как маленького ребенка. И у меня внутри все щемило от нежности к нему, такому огромному, непримиримому и страшному и в тоже время ласковому и упрямому. День за днем, час за часом, минута за минутой он завоевывал мое сердце, он отбирал его огромными кусками и жадно присваивал себе. Каким-то образом он вдруг заменил мне всю Вселенную и стал ею сам. Здесь, на краю мира, где все остальные блага меркнут перед человеческими качествами и искренностью я поняла, что он на самом деле меня любит так, как никто и никогда не любил… и я… и я люблю его. Давно люблю. Только сейчас эту любовь больше не омрачает лютая ненависть и желание сбежать от него за тысячи километров. Нет, сейчас мне хочется прятаться за его сильной спиной, и я точно знаю, что он никогда и никому не позволит меня обидеть и причинить мне зла… Есть конечно еще очень много всяких «но» очень много того, с чем мне тяжело смириться и принять, но я уже готова об этом подумать.

И каждый раз, когда Аднан уезжал у меня внутри поднималось ненавистное ощущение пустоты. Мерзкое сосущее чувство тоски и страха. Без него было слишком тоскливо, слишком не так. Около месяца мы прожили в той пещере, если не больше. Я не могла считать там дни да мне и не хотелось. Джабира оставила нас вдвоем, уехала, не сказав куда. Конечно Аднан знал, я в этом уверена, а я не интересовалась. Мне стало слишком хорошо, чтобы думать о других. Я эгоистично наслаждалась теми крупицами счастья, о которых даже не подозревала и ни разу не испытывала.

Но иногда это счастье все же омрачало понимание, что эта жизнь похожа на разноцветный мыльный пузырь, который может лопнуть в любую секунду.

Аднан живет иной жизнью. Он постоянно воюет, постоянно рискует жизнью, уезжает далеко в пески и возвращается через несколько дней, приставив ко мне охрану… И мне всегда страшно, что там, где меня нет рядом с ним может что-то случится и на этом мое счастье исчезнет и растает. Но он этим жил, а я живу с ним и значит должна научиться принимать его таким, какой он есть. Я больше не думала о возвращении домой. Я вдруг осознала, что изменилась за это время и прежней уже не стану и не захочу стать….А еще я точно знала, что хочу быть рядом с ним. Не смогу больше без его зеленых ядовитых глаз. Без его нежности и порывистой страстности. После того как Джабира вернулась к пещере приехал Рифат и целый отряд бедуинов. Они разбили лагерь недалеко от барханов. И я понимала по обрывкам разговоров, что скоро грядет тот самый бой с Асадом. Тот, который Аднан пообещал своему отцу.

И я ужасно боялась этого боя. Не знаю почему. До суеверной дрожи во всем теле. Мне не хотелось отпускать его. Не хотелось отдавать войне, которой могло и не быть. Аднан много рассказывал мне в эти дни о своей жизни здесь, о вражде с Асадом и о ее последствиях и я была безумно ему благодарна за то, что он доверял мне то, что обычная бедуинская женщина не должна знать.

Днем, когда отряд уходил куда-то вглубь пустыни Джабира учила меня готовить на углях, печь лепешки, доить верблюдиху и стирать вещи так, чтобы экономить как можно больше воды. Первые лепешки я сожгла, вторые получились твердыми, как камень, но Аднан грыз их и запивал чаем из трав, а Джабира посмеивалась, куря свою вонючую трубку и потряхивая седыми космами над огнем.

— Что смеешься, старая? — спрашивал Аднан и сжимал мою руку, поглаживая своими пальцами мои.

— Смеюсь над тем, какими дураками становятся влюбленные мужчины.

— Ну мне хватит ума склонить тебя над этим костром и слегка подпалить твои волосы.


— Для этого много ума не надо.

Потом он уводил меня в пещеру и сводил с ума своей ненасытной жадностью. Заставляя забывать обо всем кроме его объятий и жадных поцелуев. С каждым разом он все меньше сдерживал свой темперамент, а все меньше хотела, чтобы он сдерживался. Я вошла во вкус, я превратилась в существо, жаждущее удовольствий и точно знала, что он может мне их подарить. Бывало мне казалось, что сейчас он превратится в дикого зверя и сожрёт меня… но Аднан никогда не причинял мне боли, хотя наша страсть и была всегда на грани удовольствия и страданий. Но мне нравилось… нравилось, когда он набрасывался на меня голодным хищником и рычал от нетерпения иногда терзая меня до самого утра, а потом мы лежали в темноте и он гладил мою спину и голые плечи, рассказывая о своей матери. Я любила, когда он говорил о ней, потому что он менялся и становился нежным в тот момент, менялся даже тембр его голоса.

— Когда я вернусь после вылазки на Асада ты примешь ислам и станешь моей женщиной по-настоящему?

Неожиданный вопрос, заставший меня врасплох и ощущение его цепких пальцев на своем плече.

— И буду второй женой? — тихо спросила и замерла в ожидании его реакции.

— Ты всегда будешь единственной, Альшита. Я разведусь с Заремой и очень скоро.

— Правда?

Я не верила, что он говорит мне это… не верила, что из-за меня готов так поступить.

— Я никогда не лгу, Альшита. У меня достаточно власти в руках, чтобы позволить себе всегда говорить правду.

Я приподнялась на локте и слегка покраснела, когда его взгляд вспыхнул, опустившись к моей груди.

— Я стану твоей женщиной по-настоящему.

И он опрокинул меня навзничь на шкуры, глядя мне в глаза своими безумно красивыми зелеными омутами.

— Я клянусь, что ты никогда об этом не пожалеешь… Поженимся и поедем в Россию, Настя. Знакомиться с твоими родителями…

Я вскинула руки и рывком прижалась к его груди. Неожиданно для себя расплакалась, а он засмеялся.

— Я счастлив, ледяная девочка. О, Аллах, свидетель еще никогда в жизни я не был так счастлив.

А утром он одевался на эту самую вылазку, и я снова ощутила прилив дикого ужаса от предстоящего расставания. Поправляла джалабею у него на груди, проводя пальцами по вышивке на вороте и нарочно оттягивая расставание.

— Я хочу родить от тебя ребенка…

И опустила взгляд вниз. Чувствуя, как кровь приливает к щекам, а Он заставил посмотреть себе в глаза и усмехнулся. В глазах заблесиели миллионы чертей.

— Если хочешь, значит родишь. Когда вернусь мы будем очень много стараться над его исполнением.

Я вдруг представила его с ребенком на руках, представила, как он улыбается так же как мне с той нежностью, на которую способен только Аднан.

— Мне страшно…

— Ты не останешься одна. С тобой останется с десяток воинов, готовых отдать за тебя жизнь.

— Мне не страшно оставаться одной. Мне страшно, что с тобой может что-то случиться.

Улыбается и гладит мое лицо большими шершавыми ладонями.

— Если ты ждёшь меня со мной точно ничего не случиться.

Я медленно выдохнула и прижалась к нему всем телом, обнимая заа шею, слыша, как он с наслаждением втянул запах моих волос.

— Я мечтал, что однажды ты сама обнимешь меня, что будешь ждать меня домой.

— Я люблю тебя, Аднан. — и на глаза навернулись слезы.

Почувствовала, как он прижал меня к себе сильнее, как заставил спрятать лицо у него на мощной груди.

— И я люблю тебя, моя ледяная девочка, моя белоснежная зима.

Я наслаждалась этими словами, но для меня были намного дороже его взгляды полные нежности или страсти, его сильная спина за которой он прятал меня от врагов и даже от самой смерти, его забота и его дикая страсть ко мне. И мне больше не хотелось спрятаться от него. Мне хотелось давать ему больше, чем он давал мне, мне хотелось возвращать и не только брать.

— Мне уже пора.

Я кивнула и разжала руки.

— Иди.

— нет, вначале я еще раз поцелую тебя.

И со смехом набросился на мой рот, терзая его и напоминая, как искусал ночью нижнюю губу, которая теперь саднила от его поцелуев.

Когда отряд исчез из поля зрения, а вдали остались лишь клубы песка я подумала о том, что так будет всегда. Если я действительно согласна быть его женщиной война для нас с ним никогда не закончится потому что он весь из нее соткан. Он живет войной и на войне. Мне придется с этим смириться и принять.