1000 не одна боль

Рифат коня по шее похлопал и снова на друга посмотрел, заслоняя глаза от вечернего солнца.

— Может ведьма сама б этим занялась?

Но тут же замолчал, когда посмотрел сверкнувшие глаза ибн Кадира.

— Сколько времени пробыть здесь собираешься?

— Пока не решу, что могу оставить ее одну.

— Асад…

— Подождет Асад. Успеет умереть.

— Как скажешь. Помощь нужна?

— Воды привези да побольше. Запасы Джабиры заканчиваются. И еды.

— Привезу. — потом посмотрел на пещеру и тихо спросил, — как она?

— Лучше.

И вдруг бросил повязки и быстрым шагом пошел в пещеру, Рифат за ним, но войти не смог, ему дорогу Анмар преградил злобным рыком. Так и смотрел издалека, как Аднан поит из фляги исхудавшую девушку, как укладывает аккуратно на подушки и прикрывает шкурами.





* * *


По вечерам он рассказывал ей притчи, которые когда-то в детстве ему поведал Абдулла. Не знал слушает она или нет. Но все равно рассказывал. Потом опять растирал ей руки и ноги, все тело, укутывал, поил молоком и ложился рядом. Когда засыпала выходил к Джабире. В эту ночь все было точно так же… а Аднан почему-то ощутил, как силы его покидают и отчаяние становится настолько диким, что хочется разорвать кого-то на части.

— Устал? Кто угодно устал бы. На вот выпей… знаю, что религия не позволяет, но иногда для восстановления сил сам Аллах велел.

Подала ему глиняную чашку с каким-то пойлом. Он хлебнул и скривился, ощущая, как обожгло горло.

— Не устал… у меня терпения хватит. Я ненависть ее видеть устал… в глаза смотрю и у самого душу выкручивает в узел. Боль ее душевную. То что на меня, как на зверя смотрит.

— Не простила значит… — пробубнела ведьма.

— Не простила, — и еще один глоток сделал, — больно мне от этого физически. Ее боль мне передается и дышать мешает, давит мне грудную клетку. Но она права… ненависть ее правильная. Не уследил и не уберег ее.

Поднял голову и посмотрел на ведьму.

— Если бы мог я бы ей свои ноги и руки отдал. Поменялся местами. Сердце отдал бы и душу. Только не нужны ей они. Ни сердце мое. Ни душа. Она была бы счастлива если бы я сдох…

— Знаю… вижу, что отдал бы. Никогда не думала, что когда-нибудь действительно узрею нечто подобное… Время надо. Оно все раны залечивает и любую боль притупляет. А ты иди ложись, отдыхать тебе надо. Сам на человека уже не похож. И, нет, не была бы она счастлива.

Пойло Джабиры растеклось по венам, притупляя внутреннюю боль. Он вернулся в пещеру, опустился на шкуры, закрывая глаза и прислушиваясь уже по привычке к ее дыханию. И вдруг от неожиданности вздрогнул, все тело замерло, напряглось до боли в каждом суставе и нерве. Ощутил легкие прикосновения к своей руке. И даже дышать перестал, чтоб не спугнуть. Тонкие дрожащие пальцы Альшиты долго пытались сплестись с его пальцами, пока ей это не удалось и она не сдала слегка его ладонь, и он все же не выдержал и не подскочил, чтобы склониться над ней, всматриваясь в бледное лицо с широко распахнутыми чернильными глазами.

— Ад-на-н, — едва шевелясь произнесли ее губы и у него все зашлось внутри, задергалось ходуном, задрожало. Схватил ее руки, прижал к губам, зверея от безумной радости, сходя от нее с ума, целуя каждый ее палец, стискивая запястье.

— Скажи еще, умоляю, скажи еще, — всматриваясь в глаза и срываясь на хриплый шепот.

— Ад-на-н, — уже более уверенно и уголки ее губ дрогнули в улыбке, а он застонал и не выдержав рывком к себе ее прижал.

— Ты не представляешь, как же звучит мое имя сейчас… как же невыносимо прекрасно оно звучит, Альшитаааа.





ГЛАВА 18




С этого момента она начала постепенно возвращаться. Каждый день делая успехи она училась чему-то новому, такому обыденному, но ставшему для нее недоступным. Вначале сгибать и разгибать пальцы, говорить слогами. Потом поднимать и опускать руки, держать ложку, чашку, тарелку. Им помогал Анмар, точнее ей. Он, словно, улавливал ее настроение и желания, бросался по первому шороху. Толкался носом ей в колени или прыгал рядом и вилял хвостом, стараясь не сбить ее с ног. В чудовище, которое скалилось по поводу из повода проснулось море нежности и Аднан был уверен, что стоит кому-то сделать неверный шаг в сторону Альшиты — Анмар разорвет на части. А вот чем была вызвана такая любовь и преданность не понимал даже сам ибн Кадир. Уважение и любовь своего пса он заслуживал годам, дрессировкой и уходом, а девчонке удалось приручить лютого зверя всего лишь раз погладив его за ушами… Впрочем, разве его самого она не покорила с самого первого раза, когда дотронулась до него?

Альшита трогала его шерсть, трепала за ушами и к ней возвращалась чувствительность пальцев, а пес млел от счастья и Аднан понимал этого мохнатого, звероподобного засранца, укрощенного тонкими пальчиками маленькой Альшиты он и сам млел, когда она трогала его волосы по вечерам или сжимала его руки, позволяя поднять себя и поставить на ноги. Смотрела на него с такой надеждой и… дьявол его раздери и утащи в самое пекло, она ему улыбалась. Добровольно. Сама. Улыбалась так, что он готов был убить любого за эту улыбку, наконец-то подаренную ему. Искреннюю, настоящую. Он никогда раньше не видел, как она улыбается, а сейчас ему казалось, что он уже не сможет прожить без этой улыбки и без такого выражения ее глаз, где больше не было места ненависти, не было презрения… Она смотрела на него так, как никогда и никто раньше… То самое хрупкое доверие появилось в ее глазах. И они светились радостью, когда он появлялся после поездки в деревню и привозил запасы пищи и воды. Ее взгляд вспыхивал и тонкие крылья носа трепетали от счастья, а ему хотелось в этот момент просто разорваться от неверия, что видит это не во сне, а наяву. Что ему не кажется и маленькая Зима начала оттаивать и вместе со льдом, который исчез из ее глаз она преобразилась для него еще больше. Она стала для него в тысячу раз прекрасней.

Джабира поглядывала на них и даже эта старая ведьма не могла скрыть улыбки на тонких испещрённых морщинами губах. Смотрела, как Альшита делает первые шаги, как цепляется за плечи Аднана, когда подгибаются колени и смеется, когда он ставит ее себе на ноги и идет вместе с ней по песку, а злобная тварь Анмар плетется следом и виляет хвостом. Иногда кажется, что пес готов защищать ее даже от своего хозяина.


— Эй, Джабира! Смотри!

Знахарка оборачивается и невольно усмехается, когда девушка делает несколько шагов сама.

— Упрямец! Добился-таки своего! — ворчит себе под нос и как всегда помешивает что-то в чане. На самом деле она в этом не сомневалась, что добьется… омрачали радость только ее видения и сны, но она о них молчала и надеялась, что все это происки ее воображения, да и стара она уже стала. Может быть неверно толкует свои сновидения.





* * *


Он смотрел, как она уже самостоятельно расчесывает волосы, как пока подрагивает рука и ему хочется перехватить ее и сделать это самому, но он не хочет надавить, не хочет сделать то, о чем она не просила. Чем лучше себя чувствовала Альшита, тем больше начинала чувствоваться та самая пропасть между ними, которая разделяла их раньше. Молодая женщина переставала нуждаться в нем и в его помощи, а он… он смотрел на нее с такой же тоской, как смотрел бы преданный пес, которого вдруг выставили за дверь.

Выходил наружу и стискивал руки в кулаки. Думая о том, что не позволит ей отдалиться и она будет принадлежать ему… будет, ибо иного не дано. И если захочет вернуть их былую вражду, то он попросту свихнется и совершенно потеряет голову. К безумной нежности снова начала примешиваться дикая жажда подчинять себе насильно. Но пока что она была слаба и мешалась с его страхом потерять ее навсегда. Пока что она была зыбкой и пряталась где-то в недрах его подсознания. Нет, он не стал бы брать ее насильно. Ему хватило тех раз… хватило сполна видеть ненависть в ее глазах и слышать ее в каждом слове. Он больше не хотел суррогатов… он хотел того самого счастья, которое испытал, когда она впервые ему улыбнулась, он хотел этого же счастья, когда захочет взять ее… хотел взаимности.

Аднан держал ту дистанцию, которую считал нужным на данный момент. Давал ей ее свободное пространство… Но с каждым днем ее выздоровления эта дистанция становилась все невыносимей, он изнывал от жажды прикосновений, от безумного желания касаться ее волос и губ. Видел ее уже округлившееся после болезни тело, под привезенными им же нарядами и сходил с ума от возрождающегося наваждения. Но Альшита не торопилась подпустить его к себе ближе и именно сейчас Аднан ощущал, что между ними не просто стена, а еще большая пропасть, чем была раньше, ведь тогда было намного проще заломить ее тонкие руки за спину и взять то, что он хотел, а сейчас… сейчас, когда появилось то самое хрупкое доверие он не мог так поступить и пока не хотел. От чего ощущал себя самым настоящим подростком.

Смотрел на свое отражение и называл себя идиотом. Последним идиотом, который превращается в тряпку и не может справиться ни с собой, ни со своей женщиной без жестокости или насилия. Наверное, ему все же придется смириться с тем, что Альшита никогда не сможет его полюбить и ее радость в глазах и улыбки — это всего лишь благодарность и …даже жалость в какой-то мере. Потому что у него на лбу написано, что его корежит от безумной страсти к этой девчонке.

И он злился, сжимал руки в кулаки, стискивал их до хруста в суставах. Черта с два он даст ей держать его на расстоянии, если вынудит, то все вернется на круги своя… или он убьет ее сам… А иногда смотрел как она спит и думал о том, что, если убьет и сам жить не сможет. Тогда может отпустить ее? Посадить на самолет и отправить обратно в ее Россию?

Но от одной мысли об этом на него наваливалась такая тоска, что сдохнуть хотелось вдвойне. И причинить ей боль он тоже больше не мог. И он неосознанно пытался сводить ее с ума так же, как и она сводила его… Ведь он ей нравился. Это чувствует любой мужчина. Ей было что вспомнить о том, как кричала под ним в его постели.

Выходил из пещеры, когда она мылась и зверел от бешеного желания ворваться туда и взять ее прямо там в воде, ласкать ее, слизывать капли с молочно-белой кожи, вспоминать какая она на вкус там внизу, где все такое нежное и маленькое. Дожидался пока она закончит мыться… оглядываясь и стискивая руки в кулаки, кусая губы и слыша, как трещат собственные кости от адской похоти. Дожидаться, когда уляжется на шкуры и натянет на себя одеяло, а потом уснет… и лишь тогда входить в пещеру и смотреть на нее чувствуя, как мучительно болит в паху, как напрягается член при виде ее груди под тонкой материей и ноги, согнутой в колене и выглядывающей из-под одеяла. Такая нежная и чувственная даже во сне, даже после смертельной болезни до безумия красивая. Представлял, как наклоняется над ней, распахивает ее стройные ноги и вбивается горящим членом в ее тело. Иногда не выдерживал, дергая тесемки широких штанов и обхватывал каменный ствол пальцами, двигая мозолистой ладонью вверх и вниз, скалясь и запрокидывая голову, стараясь представить, что это ее руки, что это она касается его добровольно, ласкает его… Сжимал член сильнее и с трудом сдерживал рычание рвущееся сквозь стиснутые зубы, глядя на ее грудь, вспоминая какая она полная и мягкая, когда он сжимает ее своими голодными руками, вспоминая какой упругий и тугой у нее сосок, когда он втягивает его ртом и какой вкус ее плоти там между ног, как твердеет бархатный узелок, когда его язык трепещет на нем, как сжимаются стенки ее лона и обхватывают его пальцы, сокращаясь в первом оргазме, а затем и стискивают его член так же плотно, как и кожаная перчатка, сдавливают его спазмами наслаждения и он воет от удовольствия. Прислоняясь к каменной стене пещеры, двигает рукой все быстрее, не сводя остекленевшего взгляда с ее лица и сдерживая хриплый стон, когда напряжение выплёскивается наружу острым ядом разочарования.

Затем выходить наружу хлебнуть воздуха и испепелить взглядом старую ведьму, которая наверняка знала, что происходит под пологом пещеры и иногда ему казалось, что она усмехается его страданиям. Однажды она, не открывая глаза тихо сказала.

— Мужчины такие дураки… не видят очевидного и забывают, как обращаться с женщинами. А всего лишь стоит показать им насколько они желанны и красивы… всего лишь помнить, что женщина любит ушами. Любит мозгами прежде всего… Доведи до сумасшествия ее фантазию и тело само откроется навстречу.

И захрапела, переворачиваясь на другой бок, натягивая шкуру себе на голову.

Но как сводить с ума ту, что всегда была к тебе равнодушна? Он не знал. Рядом с Альшитой терял контроль, переставал быть самим собой… А еще он прекрасно знал, как заполучить ее тело, он не знал как заполучить ее душу. Старая ведьма впервые была не права. Ему было мало видеть, как загораются темно-синие глаза Альшиты, когда он касается ее руки, как вспыхивают щеки едва он входит в пещеру и как она натягивает одеяло до самых ушей, а он выскакивает обратно и бесится от бессильной злобы.

Ему нужен был перерыв… да и настало время наказать виноватых. Аднан направил к пещере ведьмы отряд своих людей во главе с Рифатом, а сам поехал обратно в Каир.





* * *


— Открой пасть, ублюдок и начинай разговаривать, иначе я превращу твою кожу в полосатую джалабею.

Аднан провел лезвием ножа по голому животу одного из охранников, в чьи обязанности входило сторожить кухню и не впускать туда никого без пропусков. На его руке уже появилось несколько кроваво-красных браслетов.

— Не надооо, пожалуйстааа. Не надо. Я ничего не знаю. Я отлучался на секунду я…

— Лжешь тварь! Не отлучался. Твой дружок отлучился, а ты стоял там и должен был внимательно смотреть кто выходит и, кто заходит на кухню. Кому отдали поднос с чаем для госпожи Альшиты?

— Я не видеееел, не видел.

— Неужели?

Аднан обрушил удар в солнечное сплетение, и мужчина задохнулся от боли широко распахнув глаза, испещрённые сеточками лопнувших от ударов сосудов. И едва нож Аднана прочертил полосу на груди мужчины между ребрами и кончик мягко вошел под совсем недалеко от сердца. В ноздри ибн Кадира ударило едким запахом мочи, и он брезгливо поморщился — ублюдок обмочился от страха.

— Будешь говорить? Или поиграем в игру — я буду втыкать в тебя нож за каждый неправильный ответ? Например, начнем с твоего члена? Ты никогда не хотел стать евнухом? Не думал об этом?

И опустил лезвие ниже к паху, резким движением вонзил в мякоть ляжки и слегка прокрутил под истошный вопль.

— Я скажу… все скажу. Не убивайте меня, господин… не убивайте. Это была Гузель… я впустил ее. Она относила госпоже чай. Гузель… да, она.

Аднан криво усмехнулся и поджал губы. Он и не сомневался, что это сделала Зарема, ведь Гузель это одна из ее служанок. Он просто должен был убедиться в том, что оказался прав.

— Что тебе пообещали за молчание? М? Открой рот.

— Не надо! Молю вас! Я же все сказал… не надоооо. Не убивайте!

— А кто сказал, что я хочу тебя убить… хотя, ты можешь выбрать: вечное молчание или смерть? Открой рот и вытащи язык… ты обещал молчать и будешь молчать до самой смерти или сдохнешь.

Конечно, он выбрал жизнь. И потом корчился на полу. Истекая кровью и дергаясь от боли. Невозможно предать Аднана ибн Кадира и не понести за это наказание.