1000 не одна боль
Часть 18 из 27 Информация о книге
Ускорил шаг, сгорая от нетерпения. Распахнул дверь и вначале застыл на пороге, увидев Альшиту лежащую на ковре, а рядом опрокинутый поднос и чайник с чашкой. Боль была мгновенной, парализовала, простреливая все тело адским спазмом догадки. Бросился к ней, холодея изнутри и не чувствуя собственных ног, не слыша собственного оглушительного вопля. Только лицо ее трогает, шею, пульс ищет и за плечи схватил, приподнимая, затряс, всматриваясь в бледное до синевы лицо и закатившиеся глаза, не пену стекающую с уголка рта. Он орал ее имя, орал что-то еще, помертвевший от панического ужаса… но собственного голоса так и не слышал. Словно оглох, тряс ее, к себе прижимал, вскочил с ней на руках и выбежал в коридор, глядя остекленевшим взглядом на бегущих к нему охранников и людей, прижимая к себе свою драгоценную ношу и чувствуя как онемели у него ноги и отнимается, заходится невыносимой болью сердце… снова взгляд на ее лицо, на приоткрытые синие губы и опять на бегущих людей. И понимание ударом под дых — если его белоснежная Зима мертва он превратит в руины этот дом, а потом пустит себе пулю в висок. Прижал к себе еще сильнее и взревел так громко, что у самого заболело в висках. — Врачааааа! ГЛАВА 15 — Следов яда мы не нашли. Но у нас есть все основания считать, что пациентка перенесла приступ эпилепсии — пальцы свело судорогой, возможно есть разрыв сосуда или внутреннее кровотечение, о чем свидетельствует низкий уровень гемоглобина и бледность покровов кожи и слизистой. Пока что трудно судить, нужно обследование. Серьезное и углубленное обследование на которое нет времени и состояние пациентки не позволяет его провести! Аднан вскинул голову, и дежурный врач одной из лучших частных больниц Каира, попятился назад, увидев мрачный, тяжелый взгляд бедуина. Посмотрел на девушку, увитую проводами, лежащую под капельницами и судорожно сглотнув, повернулся опять к сыну шейха, которого в городе знали все. Знали и его отца, которого уважали и смертельно боялись. Иногда в клинку доставляли людей Кадира и медперсонал хранил молчание о пациентах такого рода. — Поймите, мы не знаем, что послужило толчком для состояния полного паралича верхних и нижних конечностей, у пациентки сильно понижено давление, практически до критически точки, замедлено сердцебиение… Следующими могут отказать легкие. Ибн Кадир схватил врача за грудки одной рукой и приподняв впечатал в стену. От ужаса у врача закололо сердце, и он несколько раз втянул воздух широко открытым ртом. Проклятье! Почему именно в его смену привезли эту девушку?! Почему ему вечно везет как утопленнику и именно сейчас, когда впереди маячило повышение. — Вы знаете что с ней? И как это лечить? — хрипло прорычал мужчина. — Не знаем и трогать на данном этапе не можем, пациентка подключена к аппаратам жизнеобеспечения. Она в агонии. На данный момент мы бессильны, что-либо сделать. — Что это значит? — Аднан посмотрел на медсестру, и та вздрогнула от этого невыносимого и жуткого взгляда. — Это значит… — она откашлялась, — что пациентка при смерти. И нам остается только молиться. — Чтоооо? — он взревел, как дикий зверь, которого резали на живую. — Сейчас ТЫ у меня будешь молиться! Ты — врач! Сделай что-нибудь! — Медицина не всесильна. Мы не волшебники, — тихо ответил доктор и поправил очки на переносице. Бедуин отшвырнул врача в сторону и двинулся тяжелым шагом к постели девушки. Наклонился к ней несколько секунд смотрел на бледное до синевы лицо вдруг начал выдирать из ее рук иглы, сдергивать кислородную маску. — Вы что делаете? Вы с ума сошли? Вы же ее убьете! Врач хотел было броситься к обезумевшему бедуину, но медсестра удержала его за рукав. — Не надо… — прошептала она и замерла, когда ибн Кадир подхватил девушку на руки и понес ее к выходу из палаты. — он сумасшедший, не связывайтесь с ним. — Она умрет в ближайшие полчаса-час. Он не должен ее трогать, — простонал врач, провожая сумасшедшего бедуина расширенными от удивления и шока глазами. — Может так и лучше… пусть умрет у него, а не у нас. Нужно позвонить господину аль Саиху и предупредить об инциденте. У нас здесь есть люди этого человека, внизу на минус первом. — Он считал, что это яд. Но мы не нашли в ее крови никаких следов отравления. Я до сих пор уверен, что никакого яда не было. — Не знаю… это могло бы показать только вскрытие. А в таком состоянии мы не в силах провести полную диагностику. Вы все правильно сделали, Азар. — А девушка на русскую похожа и никаких ее документов не было, ничего не было. — Это не наше дело. С этими страшными людьми лучше не связываться. Он вез ее в пустыню, гнал на полной скорости, как одержимый. И сам не понимал, что именно чувствует. Это даже не было не чувством, это было его физическое состояние — сам на грани агонии. Одной рукой руль держит, другой ее тонкое запястье и палец на пульсе. Про себя удары отсчитывает и жмет на газ. Рифат должен его встретить с лошадьми у двух красных барханов, а там в пустыню к Джамиле. Только на нее вся надежда. Снова на Альшиту посмотрел и сердце болезненно сдавило в камень, с такой силой, что казалось оно вот-вот остановится. А перед глазами похороны матери, горящий дом. Нет, он не видел, как он горел, но эта картина всегда возникала у него перед глазами. Потом, спустя годы, Аднан поднимал это дело, рылся в архивах, находил людей, которые занимались расследованием. Как написано во всех бумагах — поджога не было. Возгорание произошло из-за сгнившей проводки. Только как могла сгнить проводка в новом доме, где ее только недавно провели? Палец сдавил запястье и ему показалось, что его собственный пульс бьется так же, как и ее. С той же частотой. И осознание, что в этот раз его сердце перестанет биться вместе с последним ударом ее сердца. Без пафоса, без преувеличения. Осознание собственной надвигающейся смерти и пульсация голоса медсестры у себя в голове. «Она умирает». Черта с два! Он не давал ей такого разрешения. Умереть слишком большая роскошь. Переплел свои пальцы с ее, выскакивая на дорогу, вьющуюся серпантином над обрывом. — Моя ледяная, девочка, не смей уходить… смерть — это не свобода, смерть — это ничто. Слышишь? Ты помнишь, что сказала мне? Помнишь, когда мы смотрели на горизонт? Ему казалось, что ее пальцы стали еще холоднее и он замерзал вместе с ней. Когда наконец-то выскочил из машины, подхватив ее на руки снова и побежал к ожидавшему его Рифату, показалось что прошла целая вечность. — Аднан, скоро начнется буря, надо переждать и … — Нет времени ждать. Она умирает, понимаешь? Умираееет! — В ураган ты не доскачешь до пещеры старой ведьмы. — Значит не доскачу. Они посмотрели друг другу в глаза и Рифат отшатнулся назад. — Ты безумен! Эта женщина сводит тебя с ума. Но он его не слышал, передал ему свою ношу, вскочил в седло и ппротянул руки, чтобы подхватить бесчувственное тело и прижать к себе. — Молись Аллаху, брат. Молись так искренне, как только сможешь, если я вернусь один много смертей увидит он. Так много, что песок в этой пустыне станет красным от крови. И пришпорил коня, подхлестнул по крупу сзади. * * * — Я… хотела бы учиться доверять любимому… а не Господину. Сказала и прикусила губу. Рука Аднана сжала ее лицо за скулы и дернула к себе, но глаза я она так и не открыла. — Сняла повязку, но держишь закрытыми глаза. Разве это не покорность? Отрицательно качнула головой. — Тогда что это, Альшита? — Это мое решение сделать так, как ты попросил… а не страх и покорность перед Господином. — Какая же ты строптивая и упрямая девчонка, — выдохнул ей в губы, — с ума меня сводишь. * * * Первые клубы пыли носились в воздухе и забивались в ноздри. Он прижал девушку к себе, пряча ее лицо на своей груди, прикрывая ее своей накидкой от ветра и впиваясь пятками в бока коня. Иногда он останавливался в ужасе, чтобы проверить дышит ли она, чтобы касаться губами ее губ, улавливая дыхание и снова мчаться, как оголтелый вперед, оглядываясь на клубящуюся позади пыли, которая словно жуткие тучи из грязи и песка, кудрявилась и неумолимо надвигалась на него, грозясь поглотить под собой. Прав был Рифат, не успеет он до пустыни доехать, и конь устал, ноги вязнут в песке и ветер дует прямо в лицо, бросая песок в глаза с такой силой, что их разъедает. И перед глазами лицо ее, как увидел в первый раз там, сразу за КПП у разрушенной заправки. Увидел и током полоснуло по всему телу. Захотел ее. Мгновенно, неудержимо сильно. Даже противиться этому зову плоти не стал, он бы ее все равно забрал насильно. — Я научу тебя мне доверять, научу, моя девочка. Ты даже не представляешь, как много я могу дать тебе… Только выживи. Все что захочешь получишь… все… Я тебе родню твою сюда привезу, в доме своем поселю. Голову ее запрокинул и дернулся от того насколько безжизненным выглядело ее лицо, синеватые веки и приоткрытые сухие губы. Достал флягу и смочил их водой. * * * — Любимому, говоришь? — оторвался от ее рта, тяжело дыша и заставляя дрожать от того, как его сильные ладони сжимают ее хрупкое тело, как путаются в серебряных волосах, удерживая ее за затылок, не давая отстраниться. А я до безумия хочу открыть глаза, но не открываю… — Любимому, — повторила она, а потом сама прижалась к его губам своими, нашла их безошибочно, подавшись вперед, и он застонал, вздрогнув всем телом, не ожидая поцелуя и тут же возвращая ее наглость жестоким натиском, кусая сладкие и желанные губы до боли… — Открой глаза, Альшита… смотри, что я хотел тебе показать. Она медленно подняла веки и увидела, как они поднялись на вершину самого большого бархана, и перед ними открывался весь каньон и наслоения всех оттенков песка, резко контрастирующего с синим небом. — Смотри на горизонт… долго смотри, не моргая… Скоро начнет садиться солнце, и ты увидишь нечто необыкновенное. Если, конечно, захочешь увидеть. Когда я был маленьким, отец привозил меня сюда вместе с моей матерью. Тогда они были неразлучны. Он везде брал ее с собой. Мы жили с мамой именно в этой деревне. Однажды вечером, когда отец не приезжал к нам уже который день, мама взяла меня за руку и повела сюда. На вершину. После того как я сказал ей, что наш отец плохой и не любит нас, поэтому так долго не возвращается обратно, что он наверняка со своими старшими сыновьями и другими женами. Мама сказала, чтоб я долго всматривался в горизонт, и тогда я увижу тот самый замок, который построил для нас отец, и куда мы непременно отправимся однажды все вместе, и будем там счастливы вечно. У того замка золотые башни, а окна сверкают миллионами бриллиантовых граней… а за высокими стенами раскинулся диковинный сад с экзотическими деревьями… Но едва садится солнце… замок исчезает и растворяется в сумраке ночи. Отец нарисовал для нас с мамой красивый мираж. Мамы не стало, а мираж остался. Только мне кажется, что никто кроме меня его так и не видел.