Живой проект

2




Федор Иванович пробивался в международные организации по правам человека. Он писал Александру все реже и ответы не радовали его. Профессор знал, что у его живого проекта просто физически нет времени на переписку, но в тех двух-трех строчках, что приходили в ответ, не было и намека на былую теплоту, уважение и любовь, кои прежде сквозили в каждом слове, каждом знаке препинания. Иногда ученому казалось, что ответы на его письма пишет нанятый для этого человек, а то и вовсе робот. Это подавляло ученого даже больше, чем неконтролируемые процессы, прямым виновником которых он являлся. Никогда в жизни Федору Ивановичу не была нужна поддержка так сильно, как в эти месяцы. И никогда в жизни он не оказывался в таком абсолютном и враждебном вакууме, как сейчас. В конце июля профессор позвонил последнему человеку, от которого мог услышать хоть одно теплое слово, получить хоть каплю так необходимой ему уверенности и силы.

Голос женщины был по-прежнему необыкновенно мягок и доброжелателен:

— Слушаю вас.

— Ларочка, здравствуйте. Это Высоцкий.

— Не ожидала, что вы решитесь позвонить мне после всего, что сделали против нас.

— Я начал эту борьбу не против кого-то, а «за» — за человечество, Лара!

— Ох, перестаньте, Федор. Я помню ваш доклад, не повторяйтесь.

— Это правда, и вы знаете, что именно этого хотел Юрий.

— Федор, вы всегда витали в каких-то своих, лишь вам видимых иллюзиях. Не пытайтесь спровоцировать меня на спор: я плохой оппонент и не умею говорить так же красиво и убежденно, как вы. Зачем вы звоните мне?

Федор Иванович никогда прежде не слышал в голосе супруги Юрия Николаевича ноток усталой скуки и безразличия. Почувствовав, что теряет почву под ногами, он положил ладонь на столешницу и погладил полированную поверхность. Он отчаянно нуждался хоть в какой-то подпитке и вдруг понял, что женщина на другом конце провода не просто не друг ему, но и никогда им и не была. Он чувствовал инстинктивно, словно лев в стране Оз: позаимствовать сил и уверенности можно и другим способом…

— Хотел поинтересоваться, не догадались ли вы уничтожить подшивку проекта за номером двести восемь, один? Нам так мало осталось, Лариса Сергеевна, нужно заботиться о наших любимых проектах.

На другом конце провода установилась продолжительная пауза. Профессор не мог знать, что Лариса Сергеевна не имеет понятия о содержании подшивки за этим номером. По манере собеседника женщина поняла, что услышала угрозу.

— Федор, вы пытаетесь мне угрожать? — поинтересовалась Лариса Сергеевна глухим, незнакомым голосом.

— Что вы, Ларочка, господь с вами! Просто я считаю, что нужно заботиться о тех, кого мы любим, пока у нас еще есть такая возможность.

— Что ж… в таком случае не беспокойтесь.

— То есть вы уничтожили подшивку и все копии?

Во время возникшей паузы Федор Иванович почувствовал себя лучше. Там, на другом конце провода кому-то чужому стало так же страшно, как и ему. Легонько улыбнувшись, он поспешил успокоить собеседницу:

— Ларочка, не молчите. В нашем возрасте молчание может означать что угодно. Я спросил на всякий случай, вдруг где-то были копии?! Вы же должны были это знать? Было очень приятно снова услышать ваш голос. До свидания, Лариса Сергеевна.

Положив трубку, ученый глубоко вздохнул. В это мгновение в нем поднялась и опустилась волна презрения к себе: накатила и отошла. Всю жизнь единственной его гордостью и достоянием был собственный мозг, светлый ум, способность искать и находить решения. Теперь же он поспешил налить себе рюмочку, чтобы заглушить рой агрессивно нападающих и осуждающих мыслей. Впервые в жизни он желал, мечтал и пытался — не думать.





* * *


Митинги были назначены на первое августа. Сочувствующих было немало, но митинги привлекли не столько людей обеспокоенных, сколько желающих развлечься, а так же тех, кому не лень было выйти на улицы семи столиц за скромную, просто смешную плату. Еще полгода назад Александра покоробила бы необходимость платить людям за создание эффекта массовости. Но после отснятых корпорацией и запущенных в эфир роликов с живыми проектами, поливающих грязью как профессора, так и Александра за то, что он пытался лишить их устроенной и спокойной жизни и подверг все «сообщество живых проектов» смертельной опасности, Саша был готов играть по новым правилам. Кроме того, его ресурсы в сети периодически атаковались, а в офисе росло напряжение, хотя никто не делал и не говорил против него ничего конкретного.

К концу июля в недокументированном штате Александра значилось пятьдесят шесть человек, от программистов до агитаторов и социальных работников, говорящих на всех основных языках, входивших в список подготовки живых проектов. Часть этих людей помогала на добровольных началах. Бухгалтерию вела Липа. По началу Александр опасался доверять LLS LPI, но потом понял, что она в любом случае будет в курсе и это раз, а так же он давно стал замечать некую почти невесомую, прозрачную помощь то там, то сям, то с проверками СБ корпорации, то с поиском нужных людей… и это два. Точку в решении довериться ИИ корпорации поставило воспоминание о разговоре с профессором во время короткой прогулки в Арктике. У Александра был свой писатель и pr-менеджер, потому что заниматься этим самому больше не представлялось возможным. У него не было времени просматривать форумы, не было времени лично отвечать на почту, не было времени даже спать.

Двадцать седьмого июля, это была последняя среда месяца, Александр проснулся как обычно и вышел на пробежку. На аллее никого не было. Трава сверкала каплями росы; вдали, в низине перед лесом, клубился туман. Было необыкновенно свежо и солнечно. Такому утру сложно было не радоваться, но живой проект, чей взгляд был обращен в себя, не замечал окружающей красоты.

Слишком много нужно было сделать в ближайшие дни, и Саша пытался оптимизировать процессы и раскидать задачи на работающих на достижение его целей людей. Он давно уже покидал офис, как и большинство сотрудников, ровно в семь. Он ложился глубоко за полночь, а просыпался до восхода. Но сколько бы времени он не уделял вопросу признания живых проектов людьми, этого все равно было мало. Казалось, время ускользает от него. Эффекта же не было.

Тысячи людей по всему миру открыто или неявно поддерживали начинания Александра, сотни тысяч высмеивали и протестовали, миллионы оставались безразличными. Сотни живых проектов всеми доступными средствами, иногда столь изощренными, что это казалось криком о помощи, обращались к Александру со словами одобрения. Общественное телевидение смаковало сцены расправы над собственностью корпорации и выпускало в эфир знакомые каждому обывателю лица живых проектов, спокойно и четко — и тем более убедительно — повествующих о своей повседневной деятельности, устроенности, обеспеченности и удовлетворенности.

Начатая против трансконтинентальной корпорации деятельность отвлекла обывателей от многих серьезных и животрепещущих проблем. Госкорпорациям стал необыкновенно выгоден перенос внимания на войну против «корпорации клонов» и этот интерес активно подогревался. Следить за деятельностью Александра в какой-то момент стало модным. Быть «за» или «против» значило иметь свою позицию. Высказывать свое мнение значило идти в ногу со временем. К моменту активного выражения протеста, а именно к первому августа, Александр более не имел возможности оставаться в тени в буквальном смысле. Живой проект получил сразу несколько приглашений принять участие в «независимых телепередачах».

Александр бежал второй километр. В нем бурлило волнение, звенящими волнами накатывала усталость — не физическая, не усталость человека, много сделавшего и с блаженной гордостью наблюдающего результаты своего труда, нет. На него накатывала неприятная усталость человека, осознающего тщетность усилий, усталость от окружающей глупости и безразличия, усталость от неповоротливости и нечистоплотности служащих госкорпораций. Это была усталость человека, бегущего из тюрьмы по канализационным каналам, захлебывающегося в испражнениях, задыхающегося в миазмах, гребущего сквозь густую массу нечистот.

Александр не сразу понял, что произошло, когда мышцы парализовало. Вскрикнув от боли, он не успел испугаться, скорее удивился. Падая на гравий, он видел две отдельные, находящиеся в противоположных сторонах от него картинки: человек в форме СБ корпорации с ДЭШО в руке и окованное ребро стремительно приближающейся лавки.





* * *


— Ну, неужели ты не можешь просто заменить меня кем-нибудь?! — в голосе Ольги слышалось отчаяние.


— Я тебе сотый раз повторяю: ты на контрактной службе вооруженных сил России, а не в шарашкиной конторе. Скажи спасибо, контракт на год, а не на все четыре года подготовки живого проекта, — генерал Карпов начинал терять терпение.

— Его подготовку сократили до двух лет, тебе ли об этом не помнить.

— Оля, разговор закончен. Ты работаешь на станции до тридцатого сентября включительно, а потом делай что хочешь. Я устал от твоих «буду — не буду». Ты взрослая женщина, веди себя соответствующе.

Отец отключился, а Ольга зажмурилась от беспомощности и негодования, но потом взяла себя в руки. В конце концов, осталось всего два месяца, — думала она. Это совсем немного.

В самом низу, под жилым, административным, лабораторным и инкубационным этажами станции размещались учебные сектора. Здесь располагались огромные аудитории на сотни персон и еще более вместительные залы для физической подготовки. Здесь же находился тир, но когда Ольга вошла в помещение и привычно направилась за наушниками, сотрудник тира остановил ее:

— Ольга Петровна, сегодня Валет занимается наверху.

— Почему мне не доложили?

— Вам доложили, — качнул головой служащий. — Возможно, вы не проверяли последние сообщения.

Стремительно развернувшись, Ольга направилась обратно к лифтам, проверяя на ходу входящие сообщения. Действительно, последняя запись была о переносе места стрельбищ: «Ольга Петровна, мы решили перенести сегодняшнее занятие по стрельбе в открытый полигон. Если ты планируешь присутствовать, выходи в девять к вертолетной площадке. Слава».

Славой звали инструктора по стрельбе: неординарного, даже странного типа. К любому сотруднику станции, включая руководство и обслуживающий персонал, он обращался по имени отчеству и на «ты». Он помнил всех, с кем встречался и все, что они делали и говорили. Он с необыкновенной легкостью и спокойствием игнорировал добрую половину правил поведения на станции, включая правила безопасности. На регулярных выволочках он методично и спокойно объяснял логику своих поступков, с легкостью доказывая не просто верность принятого решения, но также необходимость и неоспоримую пользу от его принятия. По мнению Ольги, он был слишком молод для занимаемого места, но «профессионализм» и «устойчивость», фигурирующие в досье, не оставляли шансов для сомнений в его компетентности.

Кроме всего прочего, Ольгу беспокоило неестественное доверие, какое Слава вызывал в людях и скорость обрастания друзьями на новом месте. Ей не нравилось, как он относится к Валету. Если все сотрудники, инструкторы и тренеры намеренно держали четкую дистанцию с живыми проектами, для Славы слово «дистанция» существовало только при факте наличия оружия в руках.

Скосив взгляд на часы, Ольга выругалась и прибавила шагу. С него станется увезти Валета за территорию станции. Это исключено, это немыслимо, за этим должно следовать мгновенное прекращение контракта, но почему-то Ольга была уверена, что сделав это, Слава снова выкрутится.

Было без минуты девять, когда Ольга поднялась к вертолетной площадке. По ее лицу несложно было понять настроение, и Слава поспешил помахать перед собой сложенным листком бумаги. Забравшись в вертолет, Ольга протянула руку к документу. Это было разрешением начать эксплуатацию полигона, построенного для дальнейшей подготовки живых проектов. Похоже, он специально распечатал его, чтобы помахать перед носом надоедливого куратора.

— Когда его открыли? — удивилась Ольга.

— Месяц назад сдали работу, — ответил инструктор.

— И ты намерен отправиться туда без охраны?

Слава искренне рассмеялся:

— Ольга Петровна, если ты боишься, выпрыгивай. Уже девять часов, нам нужно работать.

— Ну, уж нет, одних вас я за забор не отпущу.

— Вот так, Валет, тоскующие по воле люди маскируют свои намерения.

— Ясно, — серьезно ответил юноша, будто получил объяснение для решения какой-то математической задачки.

В присутствии живых проектов категорически запрещалось выяснять отношения. Ольга проглотила свое возмущение и, сжав зубы, отвернулась к окну. Вертолетная площадка поднималась на поверхность. В глаза ударил солнечный свет, заставив Ольгу поморщиться и отвернуться. Слава затемнил стекла своих иночей и широко улыбнулся куратору. За пятнадцать минут перелета в салоне не было произнесено ни слова.

— Не маленький, — прокомментировала Ольга, глядя на открывающийся взору полигон. — Но какой смысл был строить его здесь, где девять месяцев зимы?

— Именно здесь его и было правильным построить.

— Это бесчеловечно… — проговорила Ольга, осматривая окрестности. По возникшей паузе женщина поняла, что сказала что-то не то и обернулась. Инструктор смотрел на нее с еле уловимой усмешкой, глаза были спрятаны за темными очками.

Вход под купол ожидаемо охранялся, к вертолету мгновенно подъехал внедорожник охраны. Если в офисах корпорации нередко работали гражданские или бывшие работники силовых структур, то на станциях практически все сотрудники СБ являлись военными. Генеральская дочка была привычна к этой братии, к проверкам, к холодной требовательности. Единственным, что смущало Ольгу, была форма — везде одинаковая, для всех сотрудников СБ корпорации, в любом уголке мира, для любой должности и чина. Никогда нельзя было понять, с кем именно ты говоришь: создавалось впечатление, что каждый сотрудник СБ отражает совокупность многорукой и многоглазой структуры контроля и обеспечения безопасности. И за тобой следят беспрерывно.

От вертолетной площадки прибывших отвезли к малому контрольному пункту. По ходу движения Слава вел инструктаж. Ольга смотрела по сторонам. Полигон занимал лишь часть огороженного пространства. Они ехали мимо покрытых сажей полуразрушенных зданий, обвалившихся многоэтажек.

— Что это?

— Для спасателей, — коротко ответил Слава и продолжил инструктаж.

Дальше виднелись свежие лесопосадки, даже озеро.

Когда куратор и инструктор вошли в малый контрольный пункт в секторе полигона, Слава принялся активировать оборудование на полигоне: камеры, датчики, выводил необходимую информацию, перекидывал на рабочую панель необходимые для работы данные.

— Мы здесь первые, Ольга Петровна, — пояснял инструктор, — тут будут нормативы. Это трасса, — указывал он в самый большой, разделенный на шесть квадратов блок, появившийся на правой стене.

Задрав лицо к Солнцу, Валет стоял в расслабленной позе недалеко от здания. Когда инструктор спокойно скомандовал: «Пошел», тот мгновенно подобрался и стремительно двинулся вперед. Слава вывел на прозрачную стену перед собой отображение жизненных показателей с чипа Валета. Ольга наблюдала за продвижением живого проекта. Сбор винтовки, стрельба, километр трассы с препятствиями, снова сбор…

— Что это за оружие?

— Ольга Петровна, при всем уважении, я не твой инструктор.

Стрельба по движущимся и прячущимся за развалинами кирпичных домов голограммам, и снова по кругу.

— Я все детство на полигонах провела, Слав. Что это за оружие?