Жена башмачника

Энца, сдержавшись, спокойно сказала:

– Ты права. Ткань чудесно идет к твоей коже. Возьми ее.

Щедрость Энцы тронула Лауру, и с этого дня они всегда обедали вместе. Через несколько месяцев Лаура начала учить Энцу читать и писать по-английски.

Письма Энцы к матери были полны историй с участием Лауры Хири – например, о том, как однажды в субботу они отправились в Атлантик-Сити, к Стальному пирсу. В тот день Энца попробовала свой первый хот-дог, с желтой горчицей и квашеной капустой. Энца в красках описала розовый песок пляжа, велосипеды-тандемы на променаде и как на Стальном пирсе играл человек-оркестр. Она рассказала о шляпах с широкими полями, украшенных гигантскими бантами, фантастическими фетровыми шмелями и огромными шелковыми цветами, о купальных костюмах, обтягивающих, с глубоким декольте, похожих на нижнюю рубашку с поясом. Все для нее было так ново, так по-американски!

Лаура стала Энце лучшим другом, но не только. Обе они любили модную, хорошо сшитую одежду. Обе стремились к элегантности. Обе с одинаковой тщательностью относились к тому, что шили, – будь то шляпа или простая юбка. Они стонали в голос, когда Уокеры купили у посредника дешевый хлопок и все сшитые из него блузки пришлось выбросить. Они были настоящими труженицами, добросовестными и честными. Письма Энцы доказывали, что ценности, внушенные ей матерью, остались неизменными.

– Выглядишь ужасно, – сказала Лаура, вручая Энце бумажный стаканчик с обжигающим кофе, посветлевшим от сливок, в точности как Энца любила.

– Я устала, – призналась Энца, усаживаясь.

– Синьора Буффа снова нализалась?

– Да, – вздохнула Энца. – Виски – ее единственный друг.

– Мы должны тебя оттуда вытащить, – сказала Лаура.

– Ты не обязана решать мои проблемы.

– Я хочу помочь.

Лауре было двадцать семь, у нее за спиной была школа секретарей и работа по ночам в офисе. Это Лаура показала Энце, как заполнить бланки для приема на работу, куда пройти, чтобы сняли мерки для форменного фартука, где взять инструменты и как заслужить продвижение от оператора машины до мастера на отделке. Она учила Энцу, как заработать дополнительные деньги, взяв срочную работу во время аврала.

Лаура разломила надвое свежий гладкий пончик на пахте и дала Энце большую часть.

Энца произнесла на идеальном английском:

– Благодарю вас, мисс Хири.

– Прелестно, – рассмеялась Лаура. – Ты говоришь как королева.

– Сердечно благодарю, – ответила Энца с безупречной интонацией.

– Продолжай в том же духе, скоро к тебе и относиться будут как к королеве.

Энца рассмеялась в ответ.

– Готовься. Дальше я намереваюсь тебя учить, как отвечать на вопросы на собеседовании при приеме на работу.

– Но у меня уже есть работа.

Лаура понизила голос:

– Мы достойны чего-нибудь получше этой свалки. И мы всего добьемся. Но держи эти мысли при себе.

– Обязательно.

– А синьора Буффа еще ни о чем не подозревает, правда? Знаешь, они ведь именно так тебя и удерживают на железной койке в холодном подвале. Если ты не учишь английский, ты от них зависишь. Совсем скоро ты вырвешься из этой кошмарной ловушки.

Энца призналась:

– Я слышала, как она говорила ужасные вещи обо мне своей невестке. Думает, что я не понимаю.

– Ты видишь этих девушек? Милли Кьярелло? Отлично делает петли. Мэри-Энн Джонсон? Лучше всех на этаже владеет паровым прессом. Лоррен ди Камилло? Ей нет равных в отделке. Они знающие, усердные работницы, но у тебя-то подлинный талант. У тебя есть идеи. Ты придумала обшивать белую блузку витым шнуром, и магазины дважды заказывали новые партии, так блузки были популярны. Нам не нужны эти машины. Настоящие кутюрье все шьют на руках. Я как раз навожу справки, – шептала Лаура. – Мы можем получить работу в городе.

В городе.

Сколько бы Энца ни слышала эти слова, каждый раз у нее перехватывало дыхание от открывающихся возможностей.

Лаура родилась в Нью-Джерси, но всей душой стремилась в Нью-Йорк. Она знала поименно всех, кто построил себе дома на Пятой авеню, знала, где в Маленькой Италии найти лучшие канноли, где в Нижнем Ист-Сайде маринуют лучшие пикули и когда в Шведском коттедже в Центральном парке очередной раз дают шоу марионеток. А кроме того, Лаура знала свои права и как нужно просить о повышении. В мужском мире Лаура думала как мужчина.

– Ты правда считаешь, что мы можем получить работу? – нервно спросила Энца.

– Мы будем браться за любую работу, пока не найдем место швеи. Я могла бы работать секретарем, а ты – горничной. Представляешь нас в ателье на Пятой авеню?

– Почти, – взволнованно ответила Энца. Разговаривать с Лаурой – это было как рыться в ларце с сокровищами.

– Что ж, мечтай о великом!

Лаура нуждалась в товарище, который помог бы ей покорить Манхэттен. Семья поклялась отречься от нее, если она осмелится отправиться в город одна, но теперь, когда Энца была в игре, они могли сделать рывок к своей цели.


– Где же мы будем жить?

– Обязательно что-нибудь найдем. Существуют пансионы. Мы могли бы вместе снимать комнату.

– Как мне это нравится!

Энца побывала в гостях у Лауры и ее родных в Энглвуд-Клиффс. Большая семья жила в маленьком чистеньком домике, полном племянников и племянниц Лауры.

Почти каждые выходные Лаура отправлялась на Манхэттен на пароме, полюбоваться витринами. Особенно ее вдохновляли витрины на Мэдисон-авеню, полные хрустальных флаконов с духами, кожаных сумочек и серебряных перьевых ручек. Лаура представляла себя хозяйкой всех этих изящных вещей. Она останавливалась, чтобы восхищенно поглазеть на автомобили длиной чуть ли не в целый квартал, на светских дам в шляпах и перчатках, выходивших из этих авто и садившихся обратно при помощи швейцара. Она смотрела вверх на их окна и представляла, что живет в просторной квартире с тяжелыми портьерами, лежащими красивыми волнами, и картинами в рамах, украшенными резьбой и позолотой.

Всякий раз, когда Энца слушала, как Лаура описывает Нью-Йорк и все его соблазны и возможности, ей хотелось тоже стать его частью. Что бы ни случалось на работе, Лаура всегда была в хорошем настроении, она умела поднять дух Энце, поддерживала в ней храбрость и присматривала за ней. Лаура была островком изумрудной зелени посреди серого мира.

– Мы просто должны вместе накопить денег, – сказала Лаура. – У меня есть кое-какие сбережения. Как ты думаешь, сможешь тоже отложить немного?

– Я возьму дополнительную смену и буду брать больше сдельной работы. И напишу маме, чтобы она не ждала, что я буду присылать почти всю зарплату, – до тех пор, пока я не найду новое место.

– Отлично! – Лаура взглянула на Энцу, на лице которой явственно отражались сомнение и страх. – Не бойся. Мы справимся.

Покидая фабрику после ночной смены, Энца и Лаура часто спускались со второго этажа по пожарной лестнице.

Оттуда они видели, как из-за Манхэттена встает солнце. Безмятежную тишину нарушал лишь перестук колес ранних поездов, а в отдалении спокойная поверхность Гудзона блестела как зеркало. Казалось, что вздымавшийся за рекой Манхэттен погрузили в серебро.

Город, их цель и мечта, был сделан из стекла и камня. Увидят ли они за этими окнами добрые лица? Ждет ли их работа за этими дверями? Найдется ли для них место где-то на широких авеню и пересекающих их улицах или в сплетении продуваемых ветром переулков Гринвич-Виллидж?

Лаура вдохновляла Энцу на то, чтобы представлять новую жизнь, мысленно создавать то, о чем она мечтала. И однажды Энца узнает свою мечту – когда та будет уже у нее в руках. Каждая деталь будет знакомой, и будущее просто встанет на свое место, как стежки на подоле, один за другим.

Они мечтали всего лишь об одной-единственной комнате, одном-единственном окне, двух кроватях, кресле, горелке, чтобы готовить, лампе, чтобы читать. Лишь самые простые потребности – место, где жить, место, которое можно будет назвать своим домом.





6

Нить мишуры

Una Cordia di Orpello




День Колумба в Маленькой Италии был настоящей феерией. Уличные фонари украшали гирлянды красной, белой и зеленой мишуры. Итальянские флаги, шелковые полотнища из полос ярко-красного, изумрудно-зеленого и кипенно-белого цвета, шелестели на шестах над магазинами и жилыми домами. В петлицах у мужчин тоже были маленькие бумажные флажки, ими же были украшены шляпки женщин. Дети носили небольшие флажки на палках, засунув их в задний карман брюк, как засовывали бандану. Осенний воздух пах мятной свежестью, а солнце блестело в небесах как золотой слиток.

– Время бархата, – сказала Энца. – Достаточно прохладно, чтобы носить мою любимую ткань.

– Бархат – это вареная шерсть, у которой завелись деньги, – откликнулась Лаура.

Каждый выходной, если только они могли себе это позволить, Лаура и Энца проводили в Нью-Йорке, пытаясь найти работу и подходящий пансион. Они уже значились в очереди на комнату в Розмари-хаус, в монастыре Сент-Мэри и в «Апартаментах Эванжелины».

В поисках места они обошли весь город – спрашивали, не нужны ли сиделки в Воспитательном доме, кухарки и официантки в публичных клубах Верхнего Ист-Сайда или горничные в особняках на Парк-авеню. Они предлагали свои услуги в нескольких ателье и у модисток.

Новая жизнь не могла наступить слишком быстро – даже когда они приняли твердое решение покинуть фабрику Меты Уокер. Лаура каждый день торопилась домой, надеясь, что почта принесет им хорошие вести. Энца нигде не оставляла свой адрес, зная, какой поднимется шум, если Анна Буффа поймет, что личная служанка может ее покинуть. Сегодняшний день, однако, не был посвящен анкетам или обходу пансионов. Это был день праздника. Все улицы между Нижним Бродвеем и Бауэри были заполнены гордыми итальянскими иммигрантами в лучшей одежде, приличных перчатках и шляпах, стекавшимися сюда из всех районов города, чтобы вместе с толпами ньюйоркцев попробовать деликатесы Южной Италии и отпраздновать День Колумба.

Пока Энца и Лаура пересекали Гранд-стрит, им смотрели вслед: на Лауру – из-за высокого роста и яркой внешности, типичной для ирландки, а на Энцу – из-за ее южной красоты и точеной фигуры. Они щеголяли в нарядах собственного изобретения. Энца сшила себе юбку из чесаного серого бархата и палевый жакет со светло-лавандовой отделкой. А Лаура надела зеленую шелковую юбку и того же оттенка парчовое полупальто, подпоясанное широкой золотой лентой. Шляпка Энцы была из серого и бежевого атласа, широкополая шляпа Лауры – из золотистого фетра. Они выглядели ничуть не менее элегантно, чем дамы, заказывавшие себе туалеты в ателье на Пятой авеню.

Девушки присоединились к толпе, спешившей насладиться едой, ощутить связь с родиной и прочувствовать дух товарищества, возникающий, когда вокруг близкие тебе люди. Торговцы расставили вдоль улиц незамысловатые киоски: высокие выбеленные шесты поддерживали полотняные тенты над узкими дощатыми прилавками.

Покупателям предлагались все неаполитанские угощения, которые только можно было представить. Они готовились прямо на их глазах – свежие, горячие, сладкие, невыразимо вкусные. В баках с кипящим маслом плавали пышные облака белого теста, постепенно покрывавшиеся коричневой корочкой. Потом их окунали в сахарную пудру, и получались цепполе – пончики. Сладкие квадратики томатного пирога, напоминавшие кусочки итальянского флага, сбрызнутые оливковым маслом и украшенные свежим базиликом, были разложены по бумажным кулькам и раскупались один за другим.

Киоски со свежей выпечкой выставляли целые подносы с трубочками канноли, наполненными свежими сливками и обсыпанными сахарной пудрой, сфольятелле в форме морских раковин, с сыром рикотта, рулетиками бискотти с кедровыми орехами, миллефолье – тонкими листами теста, прослоенными клубничным кремом и украшенными сахаром, и всеми видами джелато и граниты[54]. С навеса свисали связки лесных орехов. Большие пластины торроне, сделанные из меда, миндаля и яичных белков, были разложены на мраморной столешнице, подвешенной на веревках, будто ее подняли из шахты. Торговец разрубал сладость на части, продавая голодной толпе щедрые куски.

– Синьора Буффа любит торроне. – Энца остановилась около прилавка.

– Ты собираешься покупать этой ведьме сладости? – воскликнула Лаура.

– Я все надеюсь, что она изменится, – ответила Энца.

– Ну-ну, давай. Покупай. Надеюсь, она сломает зуб.

– Знаешь что? Я не собираюсь ей ничего дарить, – сказала Энца.

– Ну, это уже лучше. Не падай духом перед лицом деспота!

Девушки никак не могли решить, какое лакомство попробовать первым. Энца повела Лауру к прилавку с сосисками и перцем. Они наблюдали, как повара кидают блестящие ломтики зеленого перца и ленточки лука на решетку, одновременно укладывая пахучие горячие сосиски, полопавшиеся над открытым огнем, в свежие хрустящие булочки.