Жаркий август

Прежде чем плыть обратно, Монтальбано осмотрел берег, выискивая, где поменьше людей, а значит, и вода, возможно, чище. Правда, в результате пришлось полчаса брести до дома вдоль моря.

Ребята уже ушли. И на веранде было прибрано.

Под душем, который так и не стал ни капли прохладнее, комиссар подумал об ударе, которым вырубил парня. Неужели он все еще силен? Потом понял, что дело не только в силе – так, одним махом, вышло все напряжение, скопившееся за этот долгий праздничный день.





15




Поздним вечером семьи с хнычущими и орущими отпрысками, поддатые драчуны, парочки, прилипшие друг к другу так, что между ними и ножа не просунуть, мачо-одиночки с телефоном у уха, еще парочки с гремевшими на всю громкость радио, СD-плеерами и прочей звуковой аппаратурой наконец-то покинули пляж.

Они ушли, но весь мусор остался.

«Мусор, – подумал комиссар, – это теперь верный знак, что здесь ступала нога человека: говорят, и Эверест давно превратили в помойку, даже из космоса сделали свалку».

Через десять тысяч лет о том, что когда-то на Земле жили люди, можно будет догадаться лишь по гигантским кладбищам битых автомобилей – дошедшему из глубины веков памятнику нынешней цивилизации.

Посидев немного на веранде, Монтальбано почувствовал запашок: хотя скопившегося на пляже мусора в темноте было не видно, на жаре он ускоренно разлагался, и вонь явственно ощущалась.

На улице теперь не посидишь. Впрочем, в доме тоже: если задраить окна, чтобы не проникало зловоние, от накалившихся за день стен тоже будет не продохнуть.

Поэтому комиссар оделся, сел в машину и поехал в Пиццо. Доехав до последнего дома, остановился, вышел и зашагал к лестнице, что вела на пляж.

Сел на верхней ступеньке и закурил.

С местом он угадал – здесь было высоко, и запах гниющего мусора, которым наверняка был завален и этот пляж, сюда не долетал.

Помимо воли он думал об Адриане.

Просидев так пару часов, Монтальбано решил для себя, что чем меньше будет с этой девушкой видеться, тем лучше. Встал и поехал в Маринеллу.



– Что там вчера сказала синьорина Адриана? – спросил Фацио.

– Сказала одну вещь, которой я хоть и не знал, но о которой догадывался. Помнишь, Дипаскуале заявил, а Адриана потом подтвердила, что Ральф набросился на Рину, а Спиталери ее спас?

– Конечно, помню.

И комиссар рассказал ему все: как Спиталери с тех пор ходил за Риной по пятам, как накинулся на нее в машине, как ее спасло лишь появление крестьянина. Рассказал и как из бедняги вытянули все кишки из-за найденной у него дома сережки, хотя к преступлению он отношения не имел. Но ни слова о поездке с Адрианой в Пиццо и о том, что там случилось.

– В итоге, – резюмировал Фацио, – у нас вместо версий шиш с маслом. Убийца не Ральф, потому что он импотент, не Спиталери, потому что он был в отъезде, не Дипаскуале, потому что у него алиби…

– У Дипаскуале, по сравнению с прочими, положение довольно шаткое, – заметил комиссар. – Такое алиби несложно и подстроить.

– Это верно, но поди докажи.



– Синьор комиссар, там до вас прикурор Домазева.

– Соедини.

– Монтальбано? Я решился.

– Да, слушаю.

– Я ее сделаю!

И с этим он звонит ему?

– Кого?

– Пресс-конференцию.

– А какая в ней нужда?

– Есть нужда, Монтальбано, есть!


Единственная нужда состоит в том, что Томмазео хлебом не корми – дай посмотреть на себя по телевизору.

– Журналисты, – продолжал прокурор, – что-то пронюхали и начали задавать вопросы. Я не могу допустить, чтобы они представили общую картину в неверном свете.

Какую еще общую картину?

– Да, это серьезная опасность.

– Ведь правда же?

– Вы уже назначили время?

– Да, завтра в одиннадцать. Придете?

– Нет. А что вы им скажете?

– Поговорю о преступлении.

– Скажете, что ее изнасиловали?

– Ну так, намекну.

Ха! Журналистам и полнамека хватит, уж они на эту тему развернутся.

– А если они спросят, есть ли уже подозреваемые?

– Ну, тут надо будет отвечать дипломатично.

– Задача как раз для вас.

– Благодарю… Скажу, что мы отрабатываем две версии: во-первых, проверяем алиби строителей, а во-вторых, не исключено, что девушку затащил на нижний этаж некий заезжий маньяк. Поддерживаете?

– Целиком и полностью.

«Заезжий маньяк»! И откуда ж этот заезжий маньяк узнал про подземный этаж, если стройка была огорожена?

– На вторую половину дня, – продолжал Томмазео, – я вызвал Адриану Морреале. Хочу сломить ее сопротивление, проникнуть в сокровенные глубины, допрашивать долго, долго, обнажить ее тайны…

Голос у него дрогнул. Монтальбано испугался, что еще пара слов, и он примется постанывать, как в порнофильме.



Это уже вошло в привычку. Перед тем как идти в тратторию к Энцо, он переоделся, а потное отдал Катарелле. Потом, пообедав, а точнее, едва поклевав, поскольку аппетита не было совершенно, поехал в Маринеллу.

О чудо! Четверо муниципальных служащих заканчивали уборку пляжа! Монтальбано натянул плавки и бросился в море в поисках прохлады. После этого часик вздремнул.



В четыре он снова был в отделении. Делать ничего не хотелось.

– Катарелла!

– Слушаю, синьор комиссар.

– Без предупреждения никого ко мне в кабинет не впускай, понял?

– Так точно.

– Ах да, а из Монтелузы звонили по поводу опросного листа?

– Так точно, синьор комиссар, я его выслал.

Монтальбано запер дверь кабинета, разделся до трусов, сбросил с кресла на пол груду документов, придвинул его к вентилятору и уселся так, чтобы ему дуло на грудь, в тщетной надежде выжить.



Где-то через час зазвонил телефон.

– Синьор комиссар, тут до вас капрал, который сказавшись из налоговой, а звать его Лабуда.

– Соедини.

– Не могу я вас соединить, поскольку вышеупомянутый присутствует тут персонально самолично.