Жареные зеленые помидоры в кафе полустанок

    От заколоченного досками железнодорожного вокзала Смоки перешел на другую сторону улицы, к отелю, который, возможно, и мог бы сойти за новейший лет тридцать пять тому назад, но сейчас в его комнате стояли только кровать и стул, а с потолка на шнуре свисала маленькая пыльная лампочка в сорок ватт. В комнатушке было почти темно, лишь бледно-желтый свет сочился из фрамуги над дверью, покрытой толстым слоем блестящей коричневой краски.
    Смоки Одиночка курил, смотрел в окно на холодную, мокрую улицу внизу и вспоминал о старых добрых временах, когда в лунном ореоле танцевали маленькие звезды, и все реки были сладкими, как виски. Когда он мог глубоко вдохнуть свежего морозного воздуха, и кашель при этом не пробирал его до кишок. Когда Иджи, Руфь и Культяшка жили в пристройке кафе, а поезда ещё бегали по рельсам. То время, неповторимое время, такое далекое… Мгновенье промелькнуло с тех пор…
    Воспоминания все ещё жили в нем, и этой ночью он, как обычно, отыскивал их в своей памяти, пытался поймать в неверном лунном свете. То и дело ему удавалось схватить одно из них, и он садился на него верхом, мчался вскачь, и это было похоже на волшебство. Старая песенка бесконечно крутилась у него в голове:
    

    
     
      Колечки дыма голубого,

      Куда летите вы? —

      И снова

      Колечки дыма голубого

      В морозном воздухе ночном

      Ах, эти дымные колечки,

      Пустые синие сердечки,

      И снова — тихие колечки —

      Все о тебе, все об одном.

     

    
   

   

    
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»

    

    Старое шоссе Монтгомери,
    Бирмингем, штат Алабама
    22 сентября 1986 г.
    

    Когда Эвелин Коуч вошла в комнату, миссис Тредгуд спала, и все прожитые годы явственно проступили на её лице. Эвелин вдруг поняла, какая старая её подруга, и, испугавшись, потрясла её за плечо:
    — Миссис Тредгуд!
    Миссис Тредгуд открыла глаза, пригладила волосы и сразу заговорила:
    — Ой, Эвелин! Вы давно здесь?
    — Нет, только вошла.
    — Никогда не позволяйте мне спать в дни посещений. Обещаете?
    Эвелин села и протянула ей бумажную тарелку, на которой лежали бутерброд с барбекю, кусок лимонного пирога, вилка и салфетка.
    — Ой, Эвелин! — Миссис Тредгуд села в кровати. — Где вы все это взяли? В кафе?
    — Нет, сама приготовила. Специально для вас.
    — Сама? Ну, дай вам Бог здоровья.
    Эвелин заметила, что за последние два месяца её подруга стала больше путаться во времени, принимая прошлое за настоящее, и порой называла её Клео. Иногда она сама ловила себя на этом и смеялась, но чем дальше, тем реже она это замечала.
    — Извините, что я так разоспалась. Хотя не я одна, у нас тут все сонные ходят.
    — Что, ночью не спится?
    — Милочка, да тут неделями никто не может уснуть с тех пор, как Веста Эдкок повадилась по ночам трезвонить по телефону. Всех обзванивает — от президента до мэра. Вчера вот звонила английской королеве, на что-то жаловалась. Расфуфырится и давай колобродить до утра.
    — Да почему ж она дверь-то свою не закроет?
    — Она закрывает.
    — Ну, тогда пусть у неё из комнаты уберут телефон.
    — Да уже убрали, милочка, только до неё это никак не дойдет. Все равно звонит и звонит.
    — Боже мой! Она что, сумасшедшая?
    — Ну, можно сказать и по-другому, — вяло возразила миссис Тредгуд. — Она вроде как в другом мире живет.
    — Да, наверное, вы правы.
    — Знаете, милочка, я бы сейчас не отказалась от стаканчика чего-нибудь прохладительного пирог запить. Вас не затруднит принести? Я бы и сама сходила, но мне с моим зрением трудно попасть монеткой в щель автомата.
    — Ну конечно. Простите, что сама не догадалась.
    — Вот, возьмите пять центов.
    — Ой, миссис Тредгуд, глупости какие! Позвольте мне угостить вас. Это такая мелочь!
    — Нет, — решительно возразила миссис Тредгуд. — Нет, Эвелин, пожалуйста, возьмите деньги. Нечего на меня столько тратить. Я не буду пить, если не возьмете.
    Под конец Эвелин сдалась, взяла монетку и как обычно, купила банку лимонада за семьдесят пять центов.
    — Спасибо, милочка. Я вам никогда не говорила, что ненавижу брюссельскую капусту?
    — Нет. За что же вы так невзлюбили бедную брюссельскую капусту?
    — Трудно сказать. Не люблю, и все. Но всех остальных её родственников очень даже уважаю. Но только не замороженные овощи, и не консервированные. Люблю свежую сладкую кукурузу, лимскую фасоль и хороший коровий горох. И ещё жареные зеленые помидоры.
    — А вы знаете, что помидор — это фрукт? — спросила Эвелин.
    Миссис Тредгуд удивилась:
    — Что вы говорите!

    — Да, фрукт.
    На какое-то мгновение миссис Тредгуд от изумления потеряла дар речи.
    — Не может быть! Я всю жизнь считала, что это овощи, и готовила их как овощи. Помидоры — фрукты?
    — Да.
    — А вы уверены?
    — О да. Я вычитала это в книге по домоводству.
    — Ох, нет, мне вредно об этом думать. Давайте считать, что вы мне ничего об этом не говорили. Ну, а брюссельская капуста — овощ, правда же?
    — Несомненно.
    — Ну и ладно. Мне хоть немного легче стало. А как насчет стручковой фасоли? Вы же не будете утверждать, что это тоже фрукт?
    — Нет, фасоль — овощ.
    — Ну и ладненько.
    Она доела пирог, о чем-то вспомнила и улыбнулась.
    — Знаете, Эвелин, вчера ночью мне приснился чудный сон. Я так ясно его видела, будто наяву. Мне снилось, что мама и папа Тредгуды стоят на крылечке старого дома и машут мне, мол, иди сюда. А потом появились Клео и Альберт, и все Тредгуды собрались на ступеньках и стали меня звать. Я так хотела подойти к ним, но понимала, что нельзя. И говорю им, мол, сейчас не могу прийти, пока миссис Отис не станет лучше. А мама сказала своим тихим, добрым голосом: «Ты поторопись, Нинни, мы все тебя заждались». — Миссис Тредгуд повернулась к Эвелин: — Иногда мне прямо не терпится попасть на небеса. Жду — не дождусь. Первое, что я там сделаю, — это поищу старого Железнодорожного Билла, тогда ведь так и не узнали, кто он был на самом деле. Конечно, это был негр, но я уверена, что он попал на небеса. Как вы думаете, Эвелин, попал или нет?
    — Я уверена, что попал.
    — Что ж, если кто и заслужил жить в раю, так это он. Надеюсь, я его сразу узнаю, когда увижу.
   

   

    
КАФЕ «ПОЛУСТАНОК»

    

    Полустанок, штат Алабама
    3 февраля 1939 г.
    

    Наступило время обеда, и маленький зал был до отказа набит рабочими с железной дороги. Грэди Килгор подошел к двери в кухню и крикнул:
    — Эй, Сипси, дай-ка мне побольше ваших жареных зеленых помидоров и приготовь чаю со льдом, ладно? А то я спешу.
    Сипси дала ему тарелку, и он пошел искать свободное место. Зима 1939 года была пятой с тех пор, как Железнодорожный Билл начал грабить поезда. Чарли Флауэр, инженер Южной железной дороги, сказал Килгору:
    — Ну, Грэди, говорят, старина Железнодорожный Билл прошлой ночью опять грабанул поезд. Что ж вы, сыщики, никак не поймаете этого парня?
    Грэди подсел к стойке и принялся за еду. Мужчины засмеялись.
    — Вы, ребята, конечно, можете хохотать сколько душе угодно, но лично я не вижу тут ничего смешного. За последние две недели этот сукин сын обчистил уже пять поездов.
    Джек Баттс сказал с ухмылкой:
    — Я так понимаю, этот ниггер заставил вас жирок порастрясти.
    Сидевший рядом с ним Уилбур Уимс, улыбаясь, жевал зубочистку.
    — А я слыхал, будто он опустошил целый вагон с консервами между Полустанком и Аннистоном, а ниггеры до рассвета успели все подобрать.
    — Н-да, и это ещё не все, — сказал Грэди. — Черномазый ублюдок сбросил с поезда семнадцать окороков, принадлежавших федеральному правительству Соединенных Штатов, причем среди бела дня. Совсем обнаглел!
    Сипси хихикнула и поставила перед ним чай со льдом. Грэди потянулся за сахаром.
    — Знаешь, Сипси, это совсем не смешно. Теперь сюда припрется инспектор из Чикаго, прижмет он мне хвост, как пить дать. А я, между прочим, сейчас поеду в Бирмингем встречать его. Ч-черт, мы и так уже лишних шесть человек на это дело бросили. Этот сукин сын скоро доведет меня до белого каления.
    — А я слышал, — сказал Джек, — что вы до сих пор не знаете, как он забирается на поезда и откуда ему известно, в каком из них продовольствие. И как же ему удается от вас улизнуть?
    — Грэди, — подхватил Уилбур, — говорят, ты и близко к нему ещё ни разу не подбирался.
    — Да пошли вы к черту! Арт Бевинс почти достал его вчера ночью за Гейт-сити. Минуты на две опоздал, так что недолго ему бегать осталось, вот увидите.
    К столику подошла Иджи.
    — Эй, Грэди, не хотите в подмогу Культяшку? Может, ему повезет больше?
    Грэди огрызнулся:
    — Иджи, а может, ты заткнешься и дашь мне ещё этих чертовых помидоров, — и сунул ей пустую тарелку.
    Руфь за стойкой отсчитывала Уилбуру сдачу.
    — Ну правда, Грэди, я не понимаю, какой от этого парня вред? Бедняги из Трутвилля почти умирают с голода, и если бы он не сбрасывал им уголь, многие замерзли бы до смерти.
    — Так-то оно так, Руфь. Скажу тебе честно, никто не стал бы переживать из-за нескольких банок фасоли или пары-тройки горстей угля. Но все это уже вышло за рамки, компания теперь по двенадцать лишних человек к поездам приставляет, а мне приходится работать по ночам.
    Смоки Одиночка сидел у края стойки, пил кофе и курил трубку.
    — Двенадцать человек против одного несчастного ниггера? По мне, это все равно что из пушки по воробьям палить.
    — Да не расстраивайся ты так, Грэди. — Иджи похлопала его по спине. — Сипси мне растолковала, почему вы его никак не поймаете. Потому что он может превращаться в зверей: хочет — в лису, а хочет — в кролика. Как думаешь, Грэди, это правда?
    Уилбур поинтересовался, какая награда причитается за его поимку.
    — Сегодня утром было двести пятьдесят долларов, — ответил Грэди. — Может, и до пятисот дойдет, пока вся эта чертовщина не кончится.
    Уилбур покачал головой:
    — Дьявол, да ведь это целая куча денег! А как, говоришь, он выглядит?
    — Ну, если верить нашим парням, — обычный старый ниггер с чулком на голове.
    — Причем умный ниггер, — сказал Смоки.
    — Н-да, может, и так. Но я тебе клянусь, когда я его поймаю, ему плохо придется. Ч-черт, я неделями не сплю по-человечески, дома, в своей постели.
    — Да брось, Грэди! — воскликнул Уилбур. — Насколько я знаю, тебе к этому не привыкать.
    Все засмеялись.
    А когда Джек Баттс, который тоже был членом клуба «Маринованный огурец», сказал: «Да-а, нелегко тебе приходится. Я слышал, Ева Бейтс тоже жаловалась», кафе чуть не рухнуло от хохота.
    — И как тебе, Джек, не стыдно, — укоризненно заметал Чарли. — Разве можно так обижать бедную Еву?
    Грэди встал и мрачно оглядел мужчин.
    — Знаете, что я вам скажу? В этом кафе одни болваны собрались. Да, черт подери, абсолютно тупые болваны, все до одного! — Он подошел к вешалке, надел шляпу и обернулся: — Это кафе следовало назвать Кафе Болванов. Я, пожалуй, подыщу себе другое место.
    Все, включая Грэди, засмеялись, потому что это было единственное кафе на всю округу. Он вышел и отправился в Бирмингем.
   

   

    
УИЛЛИНА-ЛЭЙН, 1520