Жареные зеленые помидоры в кафе полустанок

      Иисус грехи мои простил,

      Вернул мне радость бытия,

      Словам молитвы научил…

      О, счастлив я,

      Как счастлив я,

      Иисус грехи мои простил,

      О, радость, радость бытия…

     

    
    

    Когда они сели, преподобный Портер, мужчина огромного роста, чей голос был хорошо слышен в каждом уголке церкви, поднялся со стула и начал проповедь, которая называлась «Радость любви к Господу». Он говорил только об этом и больше ни о чем. Эвелин почувствовала, как любовь переполняет церковь. Во время проповеди он откидывал массивную голову, смеялся и плакал от счастья. И вместе с ним смеялись и плакали прихожане, смеялся и плакал орган.
    Она ошибалась: эта церковь была совсем не похожа на церковь для белых, а слова священника сильно отличались от сухих, безжизненных проповедей, к которым она привыкла.
    Его истовая любовь к Богу полыхала, словно бушующее пламя, находя отклик в сердце каждого прихожанина. Страстно и убедительно говорил он, что Бог — это не возмездие, но сама доброта, и любовь, и прощение, и радость. Он пел, пританцовывал, расхаживал по залу. Пот струился по его сияющему лицу, и время от времени он утирал лоб белым платком, который держал в правой руке. Он пел, а собравшиеся вторили ему:
    — И не будет у вас радости, пока не полюбите ближнего своего…
    — Не будет…
    — Возлюбите врагов своих…
    — Возлюбим…
    — Избавьтесь от старых обид…
    — Избавимся…
    — Гоните от себя этого дьявола — зависть…
    — Изгоним…
    — Бог прощает…
    — Да, Он прощает…
    — Почему же вы не можете простить?
    — Воистину, почему же…
    — Человеку свойственно ошибаться, а Господу — прощать…
    — Прощать…
    — Не будет воскресения тем, кто поражен грехом…
    — Не будет…
    — Но Господь может протянуть руку, чтобы мы поднялись…
    — Может…
    — Господь добр…
    — Добр…
    — О, как добр наш Господь…
    — Как добр…
    — Какого друга обрели мы в Иисусе…
    — Какого друга…
    — Благодарим Тебя, Иисус! Благодарим Тебя, Иисус! Всемилостивый и всемогущий Господь наш! Этим утром мы славим имя Твое и благодарим Тебя! Аллилуйя, Иисус! Аллилуйя!
    Когда он закончил, вся церковь взорвалась возгласами «Аминь!» и «Аллилуйя!», и снова вступила хор, и трепет охватил души…
    — Омылись ли кровью вы? Очищающей душу кровью Агнца Божьего? Скажите мне, возлюбленные чада Господни, омылись ли вы кровью…
    Эвелин никогда не отличалась особой религиозностью, но сегодня какая-то сила подняла её и вознесла над страхом, который камнем тянул её вниз. Она ощутила, как сердце её открылось и наполнилось чистой радостью жизни.
    Она подошла к алтарю, и белый Иисус, измученный, исхудалый, в терновом венце, взглянул на неё с креста и сказал:
    — Прости их, дитя мое, ибо не ведают, что творят…
    Миссис Тредгуд оказалась права. Эвелин принесла свои беды к Господу, и он снял бремя с её души.
    Она глубоко вздохнула, и тяжкий груз обиды и ненависти вышел из неё вместе с дыханием, унося с собой Тованду. Отныне она свободна!
    И в этот момент она простила парня из супермаркета, и маминого доктора, и тех девиц с автостоянки… Она простила себя. Отныне она свободна. Свободна — как эти люди, которые прошли через все страдания и не позволили ненависти и страху убить в них любовь.
    Преподобный Портер попросил верующих взяться за руки. Красивая девушка, соседка Эвелин, протянула ей руку и сказала:
    — Благослови вас Бог!
    Эвелин стиснула ей ладонь и прошептала в ответ:
    — Спасибо. Огромное вам спасибо.
    Стоя в дверях, она последний раз оглядела церковь. Наверно, она пришла сюда в надежде понять, что значит быть черным. Но теперь ей ясно: она никогда этого не поймет, точно так же, как они не поймут, что значит быть белым. Больше она не придет сюда, потому что это место принадлежало только им. Но здесь впервые в жизни она почувствовала радость. Настоящую радость. Ту, которую заметила в глазах миссис Тредгуд, но раньше не понимала, что она означает. Сегодня она в первый раз испытала это чувство и теперь не забудет его до конца дней. Вот было бы замечательно рассказать всем этим людям, как много значил для неё сегодняшний день!
    И совсем уж было бы хорошо, если б Эвелин знала, что девушка, которая пожала ей руку, была старшей дочерью Джаспера Пиви, проводника спального вагона, который, как и она сама, прошел через это.
   

   

    
«САЗЕРН-РЭЙЛРОУД НЬЮС»

    

    1 июня 1950 г.
    

    ЛУЧШИЙ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК МЕСЯЦА

    

    «Все, чего он хочет, — это видеть людей довольными и сделать их путешествие как можно более приятным. Кто же более достоин звания лучшего железнодорожного работника месяца?» Так говорит пассажир «Серебряного полумесяца» Сесиль Лэйни о проводнике спального вагона Джаспере О.Пиви.
    Этого замечательного проводника хвалят с тех пор, как в 17 лет он начал работать носильщиком на вокзале Бирмингема, штат Алабама. Потом он работал поваром, грузчиком, официантом вагона — ресторана и, наконец, в 1935 году получил место проводника спального вагона. В 1947 году его выбрали президентом бирмингемского отделения «Братства проводников спальных вагонов».
    Далее мистер Лэйни продолжает: «Джаспер начинает заботиться о вас с той самой минуты, как вы сели в поезд. Он специально проверяет, все ли пассажиры правильно разместили багаж, и на время поездки у него припасено множество всяких хитростей и услуг, чтобы ваше путешествие прошло с комфортом, а чтобы вас не покидало хорошее настроение, у него всегда наготове широкая улыбка и заразительный смех. За несколько минут до прибытия на станцию он сообщает:
    «Примерно через пять минут мы подъезжаем к станции такой-то. Я с удовольствием помогу вам, вынести багаж».
    Во время поездки Джаспер становится вашим преданным другом, гостеприимным хозяином, неусыпным стражем, создателем уюта. Он развлекает детей и помогает уставшим матерям, он самый услужливый и умелый помощник, за что пассажиры ему глубоко благодарны. В наше время найти такого человека почти невозможно».
    Джаспер — член церковного совета в баптистской церкви на Шестнадцатой улице в Бирмингеме и отец четырех дочерей: две из них преподают в школе, ещё одна учится на медицинскую сестру, а младшая собирается ехать в Нью-Йорк учиться музыке.
    Мы поздравляем нашего Джаспера О.Пиви, лучшего железнодорожника месяца.
   

   

    
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС

    

    «Бюллетень Полустанка»
    27 августа 1955 г.
    

    СОРТИРОВОЧНАЯ СТАНЦИЯ ЗАКРЫВАЕТСЯ
    

    Конечно, все мы были страшно опечалены, узнав о закрытии железнодорожной сортировочной станции. Теперь, когда нас покинули почти все поезда, похоже, нам предстоят и другие потери: многие старые друзья уезжают отсюда. Остается только надеяться, что в скором времени дорога вновь оживет. Смолкли гудки, почти не слышно стука колес проходящих мимо нашего городка поездов, и кажется, что чего-то не хватает.
    Грэди Килгор, уволенный в отставку железнодорожный детектив, сказал, что страна не сможет существовать без железных дорог и требуется только время, чтобы правительство поняло это. Надеюсь, компания скоро очухается, и поезда вновь побегут по рельсам.
    Сперва закрылась «Джорджия Пасифик Сиборд», а теперь вот и наша. Одна только Южная железная дорога пока держится. У меня такое ощущение, что пассажиры больше никому не нужны.
    А ещё ходят слухи, что может закрыться кафе. Иджи говорит, что дела идут совсем плохо.
    Кстати, моя дражайшая половина уверяет, что он болел пневмонией не восемь дней, а целых десять. Ох уж эти мужчины!
    

    Дот Уимс
   

   

    
ГДЕ-ТО ПОД РОАНОКОМ, ШТАТ ВИРГИНИЯ

    

    Спальный вагон № 16
    23 декабря 1958 г.
    

    Джаспер Пиви сидел в ночной тишине, а поезд скользил мимо заснеженных ландшафтов, и луна поблескивала на белых убегающих полях.
    За обледенелым окном подмораживало, но в вагоне было тепло и уютно. В такие минуты он чувствовал себя в полной безопасности. Ни волнений, ни улыбок, от которых так устаешь за день. Тишина.
    Мимо проносились красные и зеленые огоньки станций, а с приближением темноты в маленьких городках загорались фонари — один за другим.
    До выхода на пенсию (весьма приличную) ему оставался всего лишь месяц. Джаспер приехал в Бирмингем через год после своего брата Артиса, и, хотя они были близнецами и оба по закону считались неграми, жили они совершенно разной жизнью.
    Джаспер любил брата, но почти не видел его.
    Артис быстро обосновался среди бесшабашной чернокожей братии на Четвертой авеню, где день и ночь крутили зажигательный джаз и играли в кости. А Джаспер снял комнату в Христианском пансионе в четырех кварталах от Артиса и в первое же воскресенье отправился в баптистскую церковь на Шестнадцатой улице. Там-то мисс Бланш Мэйбери и положила глаз на мальчишку с кремовой кожей и веснушками, доставшимися ему от матери. Бланш была единственной дочерью мистера Чарльза Мэйбери, уважаемого горожанина, известного преподавателя и директора негритянской средней школы. Благодаря этому обстоятельству Джаспера приняли в круг избранных, в высший класс черного общества.
    Когда они поженились, отец Бланш был несколько разочарован уровнем образования Джаспера, однако цвет его кожи и манеры с лихвой искупали этот недостаток.
    После женитьбы Джаспер стал работать как проклятый. И пока Артис транжирил деньги на шмотки и женщин, Джаспер ночевал в промозглых, переполненных крысами комнатушках, которые компания предоставляла проводникам во время долгих стоянок в других городах. Он экономил, мечтая о дне, когда они с Бланш придут в магазин музыкальных инструментов и купят пианино. Пианино в доме кое-что значило. Он отдавал десять процентов своих доходов церкви и открыл счет на обучение детей в банке для темнокожих «Берегите пенни». Он не брал в рот ни капли спиртного, в жизни не украл ни цента и никогда не занимал денег. Он был первым среди бирмингемских негров, кто переехал в белый квартал Энон-Ридж, позже получивший название Динамитного Холма. После того как ку — клукс-клан взорвал дом Джаспера и ещё несколько соседних домов из красного кирпича, он, в отличие от многих, не уехал. Он годами выслушивал оклики вроде «Эй, Самбо!», «Эй, бой!», мыл плевательницы, туалеты, чистил ботинки и перетаскал столько багажа, что по ночам ему не давала уснуть боль в спине и плечах. Он часто плакал от унижения, когда в случаях воровства железнодорожные детективы обыскивали в первую очередь шкафчики проводников.
    Он повторял дасэркал и дамэмкал, и улыбался, и среди ночи приносил выпивку крикливым торговым агентам, и вытирал за ними блевотину, и сносил оскорбления от надменных белых женщин. Ребятишки называли его ниггером, белые кондукторы издевались над ним так, будто он грязь под ногами, а его чаевые воровали другие проводники.
    Он выдержал все.
    Похоронный полис на его семью был выплачен, и все четверо его детей учились в колледже, и ни одному из них никогда не придется жить на чаевые. Вот эта единственная мысль и помогала ему держаться все долгие, тяжкие, согнувшие его спину годы.
    Только эта мысль — и ещё поезда. Если его брат Артис был влюблен в город, то Джаспер обожал поезда. Поезда, с темными, полированными, красного дерева стенками пассажирских вагонов, с барами, красными плюшевыми сиденьями. Поезда, с их поэтическими названиями — «Закат», «Королевская пальма», «Город Нью-Орлеан», «Летун Дикси», «Огненная мушка», «Рассвет», «Палметто», «Черный алмаз», «Южная красавица», «Серебряная звезда»…
    Сегодня ночью он ехал на «Серебряной комете», которая своими плавными линиями была похожа на гибкую серебряную трубу. Нью—Орлеан — Нью-Йорк и обратно — один из последних могикан, ещё уцелевший. Он оплакивал каждый из этих прекрасных поездов, когда, один за другим, их снимали с рельсов и отправляли отдыхать в ангары сортировочных станций, как старых, постепенно вымирающих аристократов, — антикварные реликвии ушедших времен. И сегодня он ощущал себя одним из этих поездов… снятый с путей, никому не нужный, последний из первых, бесполезный…
    Вчера он случайно услышал, как его внук Мохаммед Абдул Пиви говорит матери, что стесняется ходить с дедом, потому что тот заискивает перед белыми и чудно ведет себя в церкви, распевая давным-давно устаревшие негритянские песни в стиле рэгтайма.
    Джаспер понимал, что его время кончилось, так же как кончилось время его старых друзей, покоившихся в ангарах. И все же ему бы хотелось, чтобы это случилось как-то по-другому. Всю жизни он шел по тому единственному пути, который выбрал. Но он прошел его до конца.
   

   

    
ОТЕЛЬ «СЕНТ-КЛЕР»

    

    Новейший отель Бирмингема,
    Вторая авеню, 411, Бирмингем, штат Алабама
    23 декабря 1965 г.