Завтрак для чемпионов

Франсина всюду следовала за Робертом: из Вест-Пойнта в парашютную школу в Форт-Брагге, потом – в Южную Корею; там Роберт заведовал каптеркой, так сказать, универсальным магазином для солдат. Оттуда они уехали в Пенсильванию, Роберт поступил в университет за счет армии и получил степень кандидата по антропологии, а оттуда они вернулись в Вест-Пойнт, где Роберт в течение трех лет преподавал общественные науки.

После этого Франсина поехала с Робертом в Мидлэнд-Сити, где Роберт стал инспектором на заводе по изготовлению новых мин. Миной называлось приспособление, которое легко было спрятать и которое взрывалось, когда его случайно как-нибудь задевали. Одним из ценных качеств новой мины было то, что собаки не могли ее унюхать. В то время в разных армиях обучали собак разнюхивать, где скрыты мины.



Когда Роберт с Франсиной жили в Мидлэнд-Сити, других военных там не было, и они впервые подружились со многими штатскими людьми. И Франсина поступила на службу к Двейну Гуверу, чтобы немного добавлять к заработку мужа и чем-то заполнить время.

Но тут Роберта отправили во Вьетнам.

Вскоре после этого жена Двейна наглоталась «Драно», а Роберта прислали домой в пластиковом «персональном мешке».



– Жалею я мужчин, – сказала Франсина в «Мотеле-люкс». Она говорила вполне искренне. – Не хотелось бы мне быть мужчиной, они так рискуют, так много работают.

Их номер был на втором этаже мотеля. Из широких балконных дверей открывался вид на железную решетку и бетонированную террасу, за ней шло шоссе № 103 и дальше – стена, над которой виднелись крыши исправительной колонии для взрослых.

– Я не удивляюсь, что ты такой усталый и нервный. Будь я мужчиной, я тоже уставала бы и нервничала. Наверно, Господь создал женщин для того, чтобы мужчины могли отдохнуть, чтобы с ними хоть изредка обращались как с маленькими детьми. – Франсина явно была довольна таким устройством мира.

Двейн шмыгнул носом. В комнате сильно пахло малиной от дезинфекционной жидкости с инсектицидом, которую употребляли в «Мотеле-люкс».

Франсина призадумалась, поглядев на стены тюрьмы, где вся охрана была белая, а арестанты почти все черные.

– А правда, что оттуда еще никому не удалось бежать?

– Правда, – сказал Двейн.

– А когда там в последний раз пускали в ход электрический стул? – спросила Франсина. Она говорила про некое приспособление, стоявшее в подвале тюрьмы и выглядевшее вот так:





Это приспособление служило для убийства людей путем пропускания через их тело электрического тока такого напряжения, что тело не могло выдержать. Двейн Гувер дважды видел это приспособление: один раз много лет назад, во время экскурсии членов Торговой палаты по тюрьме, а другой раз, когда это приспособление по-настоящему пустили в ход, посадив туда черного человека, которого Двейн хорошо знал.



Двейн старался припомнить, когда же в последний раз в Шепердстауне казнили на электрическом стуле. Вообще-то такая казнь в данное время не пользовалась популярностью. Впрочем, появились признаки, что былая популярность казни может восстановиться. Двейн и Франсина старались вспомнить, когда же на их памяти в последний раз человека посадили на электрический стул.

Они вспомнили двойную казнь мужа и жены по обвинению в измене. Эта пара якобы выдала другой стране тайну – как делать водородную бомбу.

Еще они вспомнили, как казнили другую пару – двух любовников. Мужчина был красивый, опытный соблазнитель и обольщал уродливых старух с деньгой, а потом он и женщина, которую он любил, убивали этих старух из-за денег. Женщина, которую он любил, была молодая, но назвать ее хорошенькой, в обычном смысле слова, было трудно, потому что она весила двести сорок фунтов.

Франсина вслух удивилась, как это изящный, красивый молодой человек мог любить такую толстую женщину.

– Всякое бывает, – сказал Двейн.



– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Франсина.

Двейн шмыгнул носом.

– Как славно было бы устроить здесь закусочную под названием «Курятина фри по рецепту полковника Сандерса из Кентукки».

Все тело Двейна Гувера, такое спокойное и отдохнувшее, вдруг судорожно напряглось, словно в каждую мышцу впрыснули лимонного сока.

А случилось вот что: Двейн мечтал, чтобы Франсина любила его за душу и тело, а вовсе не за деньги, на которые все можно купить. И он решил, что Франсина намекает ему, чтобы он ей купил закусочную «Курятина фри по рецепту полковника Сандерса из Кентукки», где продавали жареных кур.

Курицей называлась нелетающая птица, которая выглядела так:





Делалось это таким манером: курицу убивали, выщипывали у нее перья, отрезали ей голову и ноги, вынимали все внутренности, а потом резали на куски, поджаривали и куски курятины складывали в корзинку из вощеной бумаги с крышкой, вот такого вида:





Франсина так гордилась, что умеет заставить Двейна успокоиться, и теперь очень расстроилась, увидев, как он вдруг опять весь напрягся. Он сделался жестким, как гладильная доска.

– О Господи, – сказала она, – что с тобой?


– Если хочешь выпросить у меня подарок, – сказал Двейн, – сделай одолжение, не намекай на это сразу после нашей близости. Пусть любовь будет любовью, а подарки – подарками, ладно?

– Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя что-то прошу?

Двейн злобно передразнил ее нарочито визгливым голоском.

– «Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя что-то прошу!» – сказал он. Гремучая змея, приготовившаяся к броску, и то, наверное, была бы приятнее с виду, чем Двейн. Конечно, он стал похож на гремучую змею из-за тех вредных веществ, которые бурлили в его организме. А настоящая гремучая змея выглядела так:





Создатель вселенной приделал погремушку на хвост этой змее. Кроме того, Создатель сделал ей передние зубы, похожие на шприцы, наполненные смертельным ядом.





* * *


Трудно мне иногда понять Создателя вселенной. Например, Создатель вселенной изобрел еще одно существо – мексиканского жука, который мог задний конец своего туловища превратить в ружье с холостым зарядом. Жук мог выбрасывать из себя газы, сбивая воздушной волной других насекомых.

Честное слово, я читал про этого жука в статье «Удивительные животные» в журнале «Клуб гурманов».



Франсина вскочила с постели: зачем делить ложе с существом, похожим на гремучую змею? Она пришла в ужас. И, не находя слов, только повторяла:

– Ты мой единственный, ты – мой!

Это значило, что она готова во всем соглашаться с Двейном, готова ради него пойти на что угодно, делать даже то, что ей неприятно или трудно, и стараться что-то для него придумывать, доставлять ему удовольствие (хотя он иногда и не замечал ничего), в общем, готова даже умереть за него, если понадобится, – и так далее.

Она честно старалась жить ради него. Ни о чем лучшем она и мечтать не могла. И когда Двейн стал упорно говорить ей все назло, она просто потеряла голову. Он говорил ей, что все женщины шлюхи, что каждой шлюхе – своя цена, и что цена Франсине – стоимость закусочной с жареной курятиной, а такая закусочная влетит в добрых сто тысяч долларов, когда выстроят и стоянку для машин и установят светящуюся вывеску и так далее.

Захлебываясь слезами, Франсина несла какую-то невнятицу, стараясь объяснить, что она вовсе не для себя хотела эту закусочную, а для Двейна, что она вообще все хочет только для Двейна. Сквозь рыдания прорывались какие-то фразы:

– Думала, сюда столько людей ездит навещать родственников в тюрьме, думала, все они черные, а черные так любят жареную курятину.

– Ах вот оно что! Задумала открыть забегаловку для черномазых? – сказал Двейн. И так далее. Словом, теперь Франсина оказалась в числе тех сотрудников Двейна, которые поняли, до чего он может быть противным.

– Гарри Лесабр был прав, – сказала Франсина. Она прижалась к стене, закрыв ладонью рот. Гарри Лесабр, как известно читателю, был служащим у Двейна и любителем носить женское платье. – Он говорил, что ты очень изменился, – сказала Франсина. Она сложила ладони коробочкой у рта. – Боже мой, Двейн… – сказала она, – как ты изменился, как изменился!

– И слава Богу! – сказал Двейн Гувер. – Никогда в жизни не чувствовал себя лучше! – И так далее.



Гарри Лесабр в эту минуту тоже плакал. Он был дома – в постели. Он с головой укрылся алым бархатным покрывалом. Он был богат. Все эти годы он очень умно и выгодно помещал деньги в разные бумаги. Например, он купил сто акций компании копировальных машин «Ксерокс» по восемь долларов за акцию. С течением времени эти акции стали во сто раз дороже – просто, лежа в полной темноте и тишине сейфа, належали себе цену.

С деньгами все время происходили такие чудеса. Будто какая-то голубая фея порхала над этой частью погибающей планеты и махала своей волшебной палочкой над теми или иными контрактами, акциями, шерами и другими биржевыми бумагами.



Жена Гарри Грейс лежала в шезлонге, около постели. Она курила тоненькую сигару в длинном мундштуке, сделанном из голени аиста. Аистом называлась большая европейская птица; ростом она была все же вдвое меньше бермудского орлана. Когда дети спрашивали, откуда берутся младенцы, им иногда объясняли, что младенцев приносят аисты. Люди, дававшие своим детям такие объяснения, считали, что дети еще не доросли до того, чтобы разумно относиться ко всяким таким вещам.

И повсюду – на поздравительных открытках и всяких смешных рисунках – изображали аистов, несущих в клюве младенцев: пусть ребята видят. Типичный рисунок выглядел примерно так:





И Двейн Гувер и Гарри Лесабр видели такие картинки, когда были совсем маленькими, и, разумеется, верили в аистов.



Грейс Лесабр отозвалась с презрением о Двейне Гувере, считая, что Гарри напрасно огорчается из-за того, что Двейн перестал к нему хорошо относиться.

– Хрен с ним, с этим Двейном Гувером, – сказала Грейс. – На фиг весь этот Мидлэнд-Сити. Давай продадим эти дерьмовые акции и купим себе резиденцию на Мауи.

Мауи был один из Гавайских островов. По общепринятому мнению, это был рай на земле.

– Слушай, – сказала Грейс, – мы же с тобой единственные белые люди во всем Мидлэнд-Сити, которые живут нормальной половой жизнью. Ты не урод. Двейн Гувер – вот кто урод! Как потвоему, сколько раз в месяц он испытывает оргазм?

– Почем я знаю? – сказал Гарри из-под своего мокрого от слез укрытия.