Завтрак для чемпионов

Впрочем, слова Двейна уже давным-давно никакого значения не имели. Да и вообще, то, что говорила большая часть жителей Мидлэнд-Сити, никакого значения не имело, если только разговор не шел о вполне определенных вещах: о деньгах, постройках, путешествиях – словом, о вещах измеримых, конкретных. Каждый играл свою определенную, четко намеченную роль – черного человека, белой девицы, выгнанной из школы, торговца «понтиаками», гинеколога, газовщика. Если человек из-за возникновения в нем вредных веществ начинал жить не так, как ожидалось, окружающие тем не менее притворялись, что он остался таким же, каким его привыкли видеть.

Именно по этой причине жители Мидлэнд-Сити с таким запозданием обнаруживали, что кто-то из их сограждан стал ненормальным. Они неизменно продолжали воображать, что все люди, какими были изо дня в день, такими и остались. Их воображение, словно маховое колесо, крутилось по инерции на расшатанном механизме жестокой истины.



Когда Двейн ушел от Патти Кин из закусочной «Бургер-Шеф» и, сев в свою рекламную машину, уехал, Патти Кин уже была твердо уверена, что она могла бы осчастливить его, отдав ему свое юное тело, свою выдержку и жизнерадостность. Ей хотелось плакать от того, что на его лицо легли морщины и жена у него отравилась порошком «Драно», а его пес должен был непрестанно ввязываться в драки, так как не мог вилять хвостом, да еще и сын у Двейна – гомосексуалист. Все это она про Двейна отлично знала, впрочем, это знали про него все.

Патти посмотрела на радиобашню ВМСИ, которая тоже принадлежала Двейну Гуверу. Это была самая высокая постройка в Мидлэнд-Сити. Башня была в восемь раз выше памятника Джорджу Хикмену Бэннистеру. Наверху у нее горел красный свет – чтобы не натыкались самолеты.

И еще Патти думала обо всех новых и подержанных автомобилях, которые принадлежали Двейну Гуверу.



Кстати, земные ученые открыли потрясающую штуку про тот континент, на котором стояла Патти Кин. Оказывается, он опирался на глыбу толщиной в сорок миль, и эта глыба медленно плыла в расплавленном месиве. И у каждого континента была своя глыба. А когда одна глыба сталкивалась с другой, образовывались горные цепи.



Например, горы в Западной Виргинии образовались, когда гигантская глыба Африки ударилась о Северную Америку. И уголь в этом штате образовался из деревьев, сгоревших при столкновении.

Это новое открытие еще не дошло до Патти Кин. И до Двейна Гувера тоже. Не дошло оно и до Килгора Траута. Я сам об этом узнал только позавчера. Я читал журнал и смотрел телевизор. По телевизору выступала группа ученых, рассказывающих, что теория плавающих, сталкивающихся и дробящих друг дружку глыб – не просто отвлеченная теория. Ученые могли привести доказательства, что это сущая правда и что, например, Япония и Сан-Франциско находятся в чудовищной опасности, потому что в этих районах глыбы могут сильнее всего столкнуться и перемолоться.

Еще ученые говорили, что ледниковые периоды все время будут повторяться. Ледники в милю толщиной будут, выражаясь геологически, все время двигаться и раздвигаться, как шторы на окнах.



Кстати говоря, у Двейна Гувера были необычайные мужские достоинства, но он этого даже не замечал. Да и те немногие женщины, с которыми он имел дело, были недостаточно опытны, чтобы об этом судить.

По мировым стандартам промеры Двейна были выше среднего, тогда как многие из окружающих его мужчин были типичными середняками.



Двейн проехал от закусочной к строящейся новой школе. Он не торопился возвращаться к себе в контору, особенно из-за приступов эхолалии. Франсина прекрасно могла справиться и без указаний Двейна. Он отлично обучил ее.

Стоя над ямой, вырытой для погреба, Двейн столкнул туда комок земли. Потом плюнул в яму. Потом ступил ногой в грязь. Его правый башмак застрял в грязи. Он вытащил руками башмак и счистил с него грязь. Потом прислонился к старой яблоне, чтобы надеть башмак. Раньше, когда Двейн еще был маленьким, тут была ферма. На этом месте был сад, росли яблони.



Двейн позабыл о Патти Кин, но она о нем не забывала. Вечером она наберется храбрости и позвонит ему по телефону. Но Двейн не ответит: его не будет дома. Он будет сидеть в изоляторе для буйных в городской психбольнице.

А сейчас Двейн прошел дальше и залюбовался гигантским экскаватором, расчищавшим строительную площадку. Яму для фундамента тоже выкопал экскаватор. Сейчас машина стояла без дела, вся облепленная глиной. Двейн спросил белого рабочего, сколько лошадиных сил в этой машине. Все рабочие на стройке были белые.

Рабочий сказал:

– Не знаю, сколько в ней лошадиных сил, знаю только, как мы ее прозвали.

– А как вы ее прозвали? – спросил Двейн и обрадовался, что у него прошла эхолалия.

– Мы ее зовем «Сто негритосов», – сказал рабочий. Это было воспоминание о тех временах, когда все тяжелые земляные работы в Мидлэнд-Сити делали негры.



Часа в два дня Двейн поехал к себе в контору, стараясь ни с кем не встречаться: у него снова началась эхолалия. Он ушел в свой кабинет и стал искать в ящиках, чего бы ему почитать, над чем подумать. И он наткнулся на рекламную брошюру фирмы резиновых изделий, которую получил месяца два назад. Выкинуть он ее не успел.

В брошюре рекламировались еще всякие кинофильмы, вроде тех, какие Килгор Траут видел в Нью-Йорке. В брошюре были кадры из этих фильмов, и от них пошло раздражение в мозг Двейна, а оттуда пошли импульсы в тот участок спинного мозга, откуда шло сексуальное возбуждение. Это возбуждение вызвало набухание кровеносных сосудов, и все органы Двейна отреагировали на этот импульс.

Поэтому Двейн и позвонил по телефону Франсине Пефко, хотя она и находилась всего футах в двенадцати от него.

– Франсина? – сказал он.

– Да? – сказала она.

Двейн с трудом поборол свою эхолалию.

– У меня к тебе просьба, с такой просьбой я еще никогда к тебе не обращался. Но обещай, что ты мне не откажешь.

– Обещаю, – сказала она.

– Я хочу, чтобы мы с тобой сию минуту ушли отсюда, – сказал он. – И поехали в Шепердстаун в «Мотель-люкс».

Франсина Пефко была вполне согласна поехать в «Мотель-люкс» с Двейном. Она считала, что это – ее долг, в особенности теперь, когда он такой подавленный, издерганный. Но она не могла так просто оставить на весь день свое место в конторе, потому что ее стол был нервным центром всей конторы Двейна Гувера.

– Завел бы себе шальную девчонку, пусть бы и убегала с тобой, когда тебе вздумается, – сказала ему Франсина.


– Не нужна мне шальная девчонка, – сказал Двейн. – Мне ты нужна.

– Ну, тогда запасись терпением, – сказала Франсина. Она пошла в общий зал – попросить Глорию Брауниг, белую кассиршу, занять на время ее место.

Глории очень этого не хотелось. Всего месяц назад на двадцать пятом году жизни она перенесла тяжелую операцию после выкидыша, случившегося с ней в гостинице «Рамада», в Грин-Каунти, на автостраде № 53, напротив входа в Окружной парк имени Первопоселенцев. Было в этой истории и несколько странное совпадение: отцом нерожденного младенца был Дон Бридлав, белый газовщик, который когда-то изнасиловал Патти Кин на автомобильной стоянке у спортивного клуба. И у этого типа была жена и трое детей!



Над столом Франсины Пефко висел плакатик – ей подарили этот плакат в шутку на прошлогоднем Рождественском балу, устроенном конторой в «Отдыхе туриста».

Плакат правильно оценивал истинное положение вещей. Вот что там было написано:





Глория заявила, что она не желает обслуживать нервный центр.

– Никого я не желаю обслуживать, – сказала она.



И все же Глория заняла место Франсины за ее столом.

– Раз у меня не хватает смелости покончить с собой, – сказала она, – так буду хотя бы делать то, что мне скажут, – на пользу человечеству.



Двейн и Франсина поехали в Шепердстаун в разных машинах, чтобы не привлекать к себе внимания. Двейн снова ехал в демонстрационной машине, Франсина – в своем красном спортивном «туристе». На бампере у него была наклейка. На ней было написано:





Конечно, это было очень предупредительно к Двейну – налепить на бампер своей машины его рекламу. Но Франсина всегда была очень предупредительна по отношению к нему, всегда радела за интересы своего друга, своего Двейна.

И Двейн старался как мог платить ей взаимностью. Например, в последнее время он прочитал немало книжек и статей о взаимоотношениях мужчины и женщины. По всей стране шла сексуальная революция, и женщины требовали, чтобы мужчины в интимных отношениях уделяли им как можно больше внимания, а не думали только о собственном удовольствии. Двейн очень старался это делать, пока не перестарался, так что Франсина сказала, что в любовных делах он проявляет к ней чересчур много внимания. Его это не удивило. В книжках, которые он читал про эти дела, говорилось, что проявлять слишком уж большое внимание опасно.

И, направляясь к «Мотелю-люкс» в этот день, Двейн надеялся, что он не перестарается и не уделит слишком много внимания, когда это не нужно.



Как-то Килгор Траут написал повестушку о том, как важно в любви проявлять внимание там, где надо. Написал он эту повесть по совету своей второй жены, Дарлины: она сказала, что порнографической книжкой можно составить себе состояние. Она ему сказала: пусть герой повести так хорошо понимает женщин, что может соблазнить любую из них. И Траут написал повесть под названием «Сын Джимми Валентайна».

Джимми Валентайн был герой книги, написанной другим писателем, – такой же знаменитый выдуманный герой, как знаменит выдуманный мной Килгор Траут. В той, другой книжке Джимми Валентайн обрабатывал кончики пальцев наждачной бумагой, чтобы они стали сверхчувствительными. Он был взломщиком сейфов. И его осязание было настолько тонким, что он мог открыть любой сейф на ощупь, чувствуя, как действует механизм.

Килгор Траут придумал сына для Джимми Валентайна и назвал его Ролстон Валентайн. Ролстон Валентайн тоже обрабатывал кончики своих пальцев наждаком. Но он сейфов не взламывал. Он так искусно ласкал женщин, что они тысячами становились его рабынями. Ради него они бросали мужей и любовников, как писал Траут, и Ролстон Вален-тайн стал президентом США, потому что за него голосовали все женщины.



Двейн и Франсина занимались любовью в «Мотеле-люкс». Потом они еще полежали в постели. Постель была мягкая. Франсина была прекрасно сложена. И Двейн тоже был сложен прекрасно.

– А мы раньше никогда не ездили сюда днем, – сказала Франсина.

– Меня тоска заела, – сказал Двейн.

– Знаю, – сказала Франсина. – А теперь легче стало?

– Да, – сказал Двейн. Он лежал на спине, скрестив ноги и заложив руки за голову. Все его тело обмякло, словно в полусне.

– Я так тебя люблю, – сказала Франсина и тут же поправилась: – Знаю, я обещала никогда этого не говорить, а сама все время нарушаю обещание, не могу иначе.

Дело в том, что у нее с Двейном был уговор – никогда не говорить про любовь. С тех пор как жена Двейна наелась порошка «Драно», Двейн и слышать не хотел про любовь. Это у него было больное место.

Двейн шмыгнул носом. У него была такая привычка – после любовных ласк выражать свои мысли такими пофыркиваниями. И было совершенно ясно, что он хотел сказать: «Ну ладно… брось… Что с тебя возьмешь?..» И так далее.

– В Судный день, – сказала Франсина, – когда меня призовут к ответу и спросят, чем я грешила на земле, придется мне сказать: я дала обещание любимому человеку и вечно нарушала это обещание. А обещала я не говорить, что я его люблю.

Эта великодушная, любвеобильная женщина, которая зарабатывала в неделю всего лишь девяносто шесть долларов и одиннадцать центов, потеряла мужа Роберта Пефко во вьетнамской войне.

Роберт прошел курс в Вест-Пойнте – военной академии, которая превращала молодых людей в маниакальных убийц для использования их на войне.