Записки из скорой помощи

– Разбираться с жалобами – это наше дело! – с ударением на слове «наше» рявкнул Сыроежкин. – Ваше дело – организовать работу вверенной вам подстанции таким образом, чтобы жалоб не было. Вы понимаете – не бы-ло!

– Я понимаю…

– Семь жалоб! – Голос Сыроежкина сорвался на фальцет. – За одну неделю! Чем вы занимаетесь, Елена Сергеевна?!

– Я работаю…

– Плохо работаете! Мало работаете! Я сегодня же доложу Михаилу Юрьевичу, как вы работаете!

И бросил трубку.

Сыроежкин, конечно, хам, но гнев его справедлив. Семь жалоб за неделю!

– Да что он выдумал?! – фельдшер Кутяева вопила в кабинете заведующей так, что слышно было на всей подстанции. – Предложили подвезти за сто рублей! Мамашу бы свою он подвез за эти деньги на кладбище! Не было такого! Сукин сын!

– Больную с подозрением на аппендицит помню, – спокойно подтвердил доктор Чугункин. – Осмотрел, не нашел ни одного симптома острого аппендицита, дал совет и уехал. Предложений никаких не делал, это ложь.

– У него есть свидетели? – спросил доктор Бондарь. – Нет? Тогда пусть заткнется! Я его не бил!

– Да я и выражения такого не знаю – «трехзведочный холуй»! – возмутился доктор Могила. – Больного Петренко помню. Он, как я и написал в карте вызова, от инъекции анальгетиков отказался, заявив, что не любит уколов и будет лечиться самостоятельно.

– Как это – пешком?! – схватился за голову эмоциональный Саркисян. – Мы же этого кабана с четвертого этажа на носилках с Бутаковым спускали, чуть не надорвались! И в приемное мы его на каталке завезли, как положено!

Фельдшер Строкова и водитель Бутаков подтвердили слова Саркисяна.

– Игорь Герасимович никого пешком не госпитализирует, – добавила Строкова. – У него в самом начале работы на «скорой» пациентка упала, когда шла к машине, и сломала руку… С тех пор он даже вывих пальца на носилках тащит.

– Истинно так, – добавил Бутаков. – С доктором Саркисяном всегда так – не смена, а сплошной марш-бросок.

Фельдшер Федорченко, прочитав предъявленную ему ксерокопию жалобы, пожал плечами и сказал:

– Галлюцинации, не иначе.

Доктор Федулаев за восемнадцать лет работы на «скорой» (на пятом курсе пришел подрабатывать фельдшером, да так и втянулся) привык ко всему. В том числе и к тому, что клиент всегда считается правым.

– Можете дать нам по выговору, мы переживем, – сказал он, глядя прямо в глаза заведующей. – Хотя все это неправда, от начала и до конца. У бабки с распространенным остеохондрозом были боли, мы их купировали и уехали. Какая колика? Какая платная госпитализация? И если ей было так плохо, то почему она не вызвала повторно?

– Пишет, что побоялась, и решила перекантоваться дома.

– Это с некупированной-то почечной коликой? Эх, Елена Сергеевна, Елена Сергеевна…

«Если ты дура, то хотя бы меня за дурака не держи», – читалось в его взгляде.

Переговорив с сотрудниками, Елена Сергеевна заперлась в кабинете и обзвонила всех жалобщиков. По указанным в жалобах номерам телефонов удалось переговорить со всеми, кроме мужчины, госпитализированного Саркисяном. Результаты оказались неутешительными – авторы писем стояли на своем насмерть, подобно героическим морякам, оборонявшим Севастополь, говорили в трубку то же самое, что было написано в жалобах, и с искренним негодованием реагировали на сообщение о том, что сотрудники «скорой» отрицают свою вину.

Каждый из жалобщиков старался ради близкого человека – внука, внучки, сына, дочери, брата. Ради обалдуев и раздолбаев, которым в обмен на написанную старшими родственниками ложь, была обещана благосклонность школьной администрации. Доктор Рогачевская не привыкла бросать слов на ветер. Кроме бранных, до которых она была большая охотница.

Замотавшись с делами, заведующая вспомнила о том, что у нее есть ребенок, только после звонка сына.

– Мне ужинать и ложиться спать без тебя?

В голосе пятиклассника Никиты обида сплеталась с горечью одиночества.

Часы, висевшие над дверью кабинета, показывали четверть восьмого.

– Подожди меня! Я скоро!

Елена Сергеевна быстро сняла халат, схватила сумку и, позабыв запереть на ключ дверь своего кабинета, поспешила домой.

Чуть ли не бегом домчалась до машины, резво тронулась с места, удачно проехала на «зеленой волне» четыре светофора подряд и выехала на МКАД, моля про себя все высшие силы, управляющие дорожной ситуацией о том, чтобы до съезда на Носовихинское шоссе не было пробок.

Ей повезло – уже через четверть часа зеленая «нексия» встала на свое, «законное», место в одном из дворов южного Реутова, который местные старожилы продолжают упорно называть не «южным», а «новым».

Стоящий на балконе сын приветствовал выходящую из машины мать радостным воплем, которому позавидовал бы любой мастер кун-фу из Шаолиня. Елена Сергеевна шутливо погрозила буйному отроку пальцем и вошла в подъезд.

Как и ожидалось, пока лифт вез ее на шестой этаж, Никита уже открыл дверь и радостно подпрыгивал на пороге.

– Сколько раз повторять тебе, что нельзя открывать дверь, пока не увидишь меня в глазок? – привычно спросила она, утыкаясь носом в родную лохматую голову.

– Но я же видел тебя в окно, – беспечно ответил сын.

Покончив с объятиями, он схватил мать за руку и потянул на кухню. – Пойдем скорее, пока омлет не остыл!


В квартире пахло пригорелым молоком.

– Ах ты мой хозяин! – восхитилась Елена Сергеевна. – Дай только разуться и вымыть руки.

«У Вовки дома тоже часто пахло так же, – совсем некстати вспомнила она. – Его мать ставила кастрюлю с молоком на плиту и, чтобы не терять время зря, садилась на кухне проверять тетради. Погружалась в работу и упускала молоко».

– Это было давно и уже стало легендой! – сказала Елена Сергеевна своему отражению в зеркале. – И Вовки больше нет. Снежная королева заколдовала его и превратила в доктора Данилова – мрачного хама с манерами плохого актера. Вовку, конечно, жаль, но что поделать?

– Мама! – закричал из кухни Никита. – Ты что там – заснула?! Я уже накрыл на стол!

– Иду, иду! – отозвалась Елена Сергеевна, подмигивая своему отражению.

Есть сын, есть работа, есть квартира, машина… Есть уверенность в себе и в завтрашнем дне. Это здорово! Это чертовски здорово! А Снежная королева вместе с доктором Даниловым может катиться к чертям!

Неизвестно, что делала в этот момент Снежная королева, а вот доктор Данилов действительно ехал к черту на рога – в поселок Некрасовку, чтобы избавить женщину семидесяти шести лет от болей в сердце.





Глава девятая. В высших сферах




– Сердце и мозг «скорой» – оперативный отдел, или сокращенно – оперотдел. Сюда поступают вызовы, и здесь они распределяются. Оперотдел разделен на две части. Одна половина его ведает приемом вызовов от населения. Тридцать три «простых» пульта, три пульта – «начальственных» и четыре врачебно-консультационных. За пультами, на которые поступают звонки по заветному номеру «ноль три», сидят медицинские эвакуаторы, которых для краткости все зовут медэвакуаторами. Кроме телефона каждый пульт оснащен компьютером со специальной программой приема вызова…

На пульте со множеством кнопок, стоявшем на большом, просторном столе загорелась зеленая лампочка, извещавшая о том, что главный врач Станции хочет поговорить со своим заместителем.

– Извините, пожалуйста. Срочный разговор, – Сыроежкин улыбнулся гостям и снял трубку. – Слушаю вас, Михаил Юрьевич.

– Это я тебя хочу послушать, Валерий Иосифович. – Тон голоса главного врача не предвещал ничего хорошего. – Зайди-ка!

– У меня делегация белорусского минздрава… – Сыроежкин еще раз улыбнулся гостям, – если…

– Банкет предусмотрен? – перебил его главный врач.

– Да, в Доме кинематографистов…

– Смотри, не увлекайся там.

Михаил Юрьевич Гучков имел привычку постоянно напоминать подчиненным об их слабостях и ошибках. Слабость Сыроежкина к спиртному относилась к одной из любимых тем главного врача.

– Естественно, – заверил Сыроежкин, мысленно посылая руководителю луч поноса.

Когда тебе пятьдесят два года, когда на тебе, на твоем уме, на твоей энергии, на твоем опыте, держится самое крупное медицинское учреждение в стране, неприятно постоянно получать щелчки по носу. Тем более, если уже второй месяц не пьешь ничего крепче кефира.

– Тут у меня бумага из департамента. – Суровость в голосе шефа сгустилась до немыслимых пределов. – Насчет твоей любимой шестьдесят второй подстанции.

– Но вчера… – не прекращая разговора, Валерий Иосифович нажал кнопку вызова секретаря.

– Вчера ты докладывал о жалобах, а тут сигнал.

– Какой? – появившейся в дверях девушке Валерий Иосифович указал взглядом на гостей.

– Кто хочет кофе, а кто – чай? – с улыбкой осведомилась та у делегации из пяти человек – трех мужчин и двух женщин, давая Сыроежкину возможность, продолжить разговор, не слишком нарушая ведомственные «законы гостеприимства».

– Херовый, – шеф, бывший военный врач, не привык стесняться в выражениях. – Твоя ставленница заставляет бригады дотошно сдавать – принимать смены, невзирая на «стоящие» вызовы! Она что – первый день на «скорой» или тронулась умом на радостях?

Кредо руководства Станции скорой и неотложной помощи – «Вызовы не должны «стоять»!

«Какая сволочь «стукнула» в департамент?» – подумал Сыроежкин и, заранее зная ответ, все же спросил:

– Кто сообщил?

Пинок не заставил себя ждать.

– Во-первых, я не привык, чтобы мне отвечали вопросом на вопрос! – вспылил главный врач. – А во-вторых, ты прекрасно знаешь, что департамент не выдает своих информаторов! Откуда мне знать – может быть, это ты сообщил Целышевскому?

Напряженные отношения руководителя столичного здравоохранения со своим бывшим заместителем не были секретом ни для кого. Лет десять назад Целышевский «выжал» чересчур прыткого подчиненного в главные врачи одной из самых худших московских больниц. Гучков не пропал, напротив – решительно взялся за дело и вскоре навел в больнице порядок, надеясь, что его усилия не останутся неоцененными.

Так оно и вышло, только вместо возвращения в департамент Гучков получил новое назначение, став главным врачом Станции скорой и неотложной медицинской помощи города Москвы. То ли руководитель департамента надеялся, что здесь Михаил Юрьевич «сломается», то ли разумно распорядился кадрами, поручив трудное дело достойному сотруднику.

– Это не я, – поспешил отмести подозрение Сыроежкин.