Забытый край

— А то-то ты не знаешь его маразматичного нрава! — сказал банник.

И старики принялись спорить. Домовой утверждал, что не нужно вовсе считаться с лесными, говорил:

— Не полезут они из леса! Не станут сразу со всеми сориться! Раздавят их за это!

В свою очередь дворовой говорил, что: — Слово нужно держать, и не важно, кому и при каких условиях оно дано! Но, в сам лес заходить не стоит, так, рядом, на самой границе оставить. И кот не сцапает, и слово сдержишь!

А банник говорил, что: — Чащёбник та ещё головная боль, но… кто знает, когда, что и как может сложиться? Не хочу никого обидеть, но, ты ведь хоть и молод, но всё же понимаешь, что все твои сегодняшние друзья однажды могут повернуться к тебе спиной… и уж будь уверен, каждый, кто будет иметь к тебе обиду, не преминёт возможностью зайти в госте и сказать, «Ну шо, давай расчёт!»

И все три старика уставились на молодого мужчину, ожидали его решения: «И как мне быть?» — думал он.

В его голове метались лихорадочные мысли, предположения и суждения. Он размышлял о том, что говорили ему его помощники, хозяйственные духи. И никак не получалось твёрдо решить, как лучше поступить. Потребовалось время, чтобы определиться и понять, как ему самому охото поступить, не смотря на мнения стариков:

— Дворовой прав… не дело слова по ветру пускать. Кем я тогда стану?

— Дурак, — выкрикнул домовой, — не сегодня, так завтра съедят в лесу!

Но двое других стариков не дали домовому продолжить мысль.

— Но и только слово держать, — не самое лучшее, — продолжал молодой мужчина. — Нельзя жить в страхе и опаске, что завтра или, скажем, после, ко мне придут с местью… глядишь, они ведь и все разом могут… и что я тогда сделаю? А так, если не стану сбегать, а сразу да напрямую обращусь, то, возможно мы сможем с чащёбником хотя бы не враждовать.

— Что враждовать-то? — удивлялся дворовой, — Раздавит или съест!

— Будь уверен, — подхватил домовой, — просто так он тебе обиды не простит, страдать много и долго будешь!

И всё же, не смотря на то, что он их расстроил, домовой и дворовой не бросили молодого мужчину:

— С чем собираешься в лес идти? — спросил один из стариков.





83




Стенсер шагал в сторону леса с почти полной корзиной рыбы. Какое-то время старики меж собой спорили, что следует нести. Домовой говорил о молоке, но, получил затрещину и резкое высказывание от дворового:

— Ты где в округе видел коров? Что, из ума выжил, старый?

Домовой, было, заикнулся о чём-то, но получил очередную затрещину от банника и не стал говорить, что хотел.

Совсем скоро ему предложили принести в дар рыбу и, поскольку ничего лучше сделать было нельзя, Стенсер взял корзину и пошёл.

Но, уже приближаясь к лесу, молодой мужчина не мог отделаться от чувства, что всё происходит не на самом деле, что это, точно какое-то представление, которое он смотрит со стороны. Ему до конца не верилось, что он в самом деле делает то, что делает.

«Как-то всё это глупо!» — думал он.

Его не покидало ощущение, словно он идёт на заклание. Сам, по доброй воле. И никакие мысленные слова о долге, обещание и прочем не могли себя заставить избавиться от скверного чувства. Пытался вразумить себя, говоря: «Не дело ведь будет, если ещё одна толпень припрётся ко мне домой!» — но всё же продолжал чувствовать внутреннюю тяжесть и неправильность происходящего.

В лесу его никто не спешил встречать. И опять не дающая покоя тишина давила на разум. Стенсер пытался вглядываться во мрак, скользил взглядом по всё более и более темнеющему окружению. Лес неожиданно легко менялся, становясь из привычного непроходимым и ужасающе мрачным.

Сухие ветки норовили ухватиться за одежду, и точно пытались не пустить дальше, — Стенсеру чудилось, словно его предостерегали: «Дальше идти не следует, — думал он, под влиянием неясного предчувствия. — Это может закончиться неожиданно и явно плачевно… само собой, только для меня».

И в какой-то момент, когда света стало до неправдоподобного мало, что уж начало грезиться: «А не темнеет ли, средь бело дня?» — молодой мужчина не выдержал и поставил корзину на пушистую от зелёного мха землю.

— Я своё слово сдержал, — начал человек. — Больше я ничего тебе не должен!

Вновь где-то вверху раздался знакомый, пронявший до дрожи в ногах смех. Голос говорившего кота раскатывался по округе, и казалось, спускаясь к земле, звучал ото всюду.

— Хороший человек, честный человек… — очередной смех. — И невероятно глупый человек.

Кот почти беззвучно спрыгнул за спиной у молодого человека. Стенсер, кое-как услышав это, почувствовал, как на спине пробежались мурашки. Он, пытаясь спастись, рванулся было вперёд, но едва не запнулся о корзину и заскользил на сырой хвое, покрытой зелённым мхом.

«Как же… не вовремя!» — подумал он, схватившись за ствол молодого дерева и тем самым избежал падения.

Обернувшись, он уставился на скалившееся животное. Кот вновь рассмеялся.

— Какой ты страшный… какой грозный. — в голосе животного Стенсер угадывал игривость. И только пятнистый хвост хлестал по мху. — Разрешишь мне попробовать твоего гостинца? — вальяжно, не спеша, подходя к корзинке, он продолжил. — Или… быть может… мне лучше сбежать, пока ты меня не покусал?

Кот в очередной раз рассмеялся, а Стенсер понимал, что, в самом деле у него нет ни единого шанса: «Ни удрать, ни по морде ему дать!» — ощущая гнев, думал Стенсер.


— И что тут у нас? — спросил кот, звучно нюхая воздух над корзиной с рыбой. — Так вот чем теперь люди своим благодетелям отплачивают? Речной… падалью!

Стенсер хотел было что-то сказать, но кот так красноречиво и пристально посмотрел, что всякое желание оправдываться пропало. Сиявшие в окружающем мраки глаза… они продирали до животного испуга. Стенсер не мог объяснить, почему его так пугал именно взгляд этого кота, но, это и не имело особого значения.

«Вот бы ему шкуру спустить!» — думал человек, сердясь на себя, что вообще ввязался во всю эту историю. — «Прав был домовой. Не нужно было вообще сюда идти!»

— И это после всего, что я тебе обещал… — продолжал кот, склоняя голову над корзиной. — После того, как помог укрыться от гнева своего дражайшего повелителя!

Человек не знал что сказать. Да и не было в этом смысла. В уме он прикидывал: «Как бы мне этому хвостатому хоть что-то сделать…» — думал Стенсер и бегло поглядывал кругом, ища, чем бы в случае чего попытаться хоть как-то дать отпор животному.

— Ведь всякому дураку известно, что мы, кошки, создания благородные! — говорил кот, продолжая водить мордой над корзиной. — Нам нужно отдавать должное, — молоко или мясо! А это что? — кот вновь посмотрел, но на этот раз не поднимая головы. — Я тебя спрашиваю! Что это?

Стенсер продолжал держаться за молодое, высохшее деревце, на добрые полтора метра, выше него самого. И тут его осенило: «Да ведь, если постараться, я смогу его сломать и тогда…»

— Какой неразговорчивый… — посетовал кот, и попробовал лизнуть рыбу. — Неужто так меня боишься, что и слова сказать не можешь?

Человек молчал.

— Не особо и хотелось, — сказал кот и попробовал на вкус первую рыбину.

Он её почти не жевал, пара мгновений ни следа от рыбины.

— Гадость, — сердито бросил кот, но подхватил зубами другую рыбу. — Вот до чего довели гордого зверя… речными отбросами питаюсь!

Стенсер успел порядочно удивиться, увидев, насколько быстро этот кот может есть. Корзина, меньше, чем за минуту, оказалась пуста. Облизываясь, кот, точно сам того не ожидав, муркнул.





84




— Ну, что, человек. Теперь… — начал кот, но мужчина перебил.

— Я своё слово сдержал. Ты получил своё подношение, — мы в расчёте. — сказал человек, крепко сжимая ствол молодого, но совершенно засохшего дерева. — Теперь, давай расстанемся раз и навсегда.

Кот оскалился и протяжно зарычал.

— Ты забываешься, жалкое создание! — кот, словно подкрепляя свои слова, ударил лапищей по корзине. Одно мгновение и корзина оказалась разломана и втоптана в мох. — Бросил жалкие подачки и ещё о чём-то смеешь не просто просить, — требовать!

Стенсер хотел воскликнуть, что: «То-то ты так быстро всё умял!» — но каким-то чудом удержался. Предчувствовал, что это поставит жирную точку на проделанном, и уж навряд ли после такого кот отпустит живым. Понимал, и всё же чувствовал клокотавшую внутри злость.

А кот не унимался, продолжал сердиться:

— Прежде я думал отвести тебя моему обожаемому повелителю, чащёбнику…

— У нас был уговор! — не вытерпев, воскликнул человек.

— Глупый… глупый человек! — вновь засмеялся кот. — У нас был уговор, что я не расскажу о том, что ты приходил в прошлый раз… о том, что ты нынче пришёл уговора не было!

Стенсер ощущал, как гнев, точно пламя, сжигал изнутри. Он понимал, что сделал очередную глупость и ясно осознавал, что надеяться ему не на что.

— Но… ты посмел меня не только накормить какой-то дрянью… ты ещё вообразил, что у тебя есть право указывать мне, мне! — припадая к земле, зверь низко прорычал. — Глупец… ох, маленький, глупый человек! Но ничего, за эту дерзость я тебя съем… так ты расплатишься со мной по долгам и… я… наконец-то… полакомлюсь человеченкой!

Больше медлить было нельзя, — Стенсер явственно это понимал.

Схватившись за высохшее дерево двумя руками, он навалился на него всем весом, да так, что то протяжно скрипнув, сломилось под напором.

Зверь фыркнул, отскакивая от падавшей на него молодой сосны.

— Думаешь, меня этим проймёшь? — усмехался кот. — Самонадеянный дурак!

Мужчина, все цело отдаваясь злобе, взревел, поднимая огромную, больше себя, дубину. Его ярость вырывалась громкими, гневными криками. Со свистом дерево вновь начало падать на кота.

Зверь посмеивался, отскакивая от слишком медленно приближавшейся угрозы. Но мужчина раз за разом поднимал дубину вдвое больше себя самого. Дерево стонало при каждом ударе, а кора вгрызалась в плоть. Но ничего из этого Стенсер не замечал, — злость и гнев только имели значение, ничего более.

— Какой же ты слабый, — посмеивался кот, в очередной раз, отпрыгивая в сторону от падавшего ему на голову дерева. — Ты даже не представляешь, как много раз я мог бы…

Очередное обрушение дубины ознаменовалось тем, что верхняя половина с оглушительным треском отлетела в сторону. Вес дубины стал заметно меньше, а Стенсер продолжал свирепеть и пытаться попасть по издевательски быстрому коту.

— И ведь в отличие от своих… — кот прервался, чтобы опять отскочить, — соплеменников… ты слишком… — опять отскочил в сторону. — медленный и глупый!