Выход А

– Я сестру потеряла, – неуверенно произнесла я.

– Вот и хорошо! – не унывала Рита. – Очень по-индийски. Я даже не знала, что ты ее нашла. Как раз расскажешь!

И мы пошли к ним за столик, там обнимались с Калерией Поликарповной, смотрели фотографии Колиного сына со дня рождения до сегодняшнего утра, слушали Риту, уверявшую, что Макс дико талантливый музыкант, – ну и немного слушали самого Макса, который прыгал по сцене и кричал в микрофон красивым дрожащим голосом. Меня спросили, как дела у Майки и Лисицкой, а вот о том, как дела у меня, почему-то так и не спросили. Впрочем, я не очень хотела рассказывать о разводе и «ЖП», поэтому почти не обиделась. Потом Рита все-таки поинтересовалась, нашла ли я работу, но тут группа устроила перерыв, к нашему столику подошел уставший и счастливый Макс, и мы начали его поздравлять.

Я проверила телефон – нет ли сообщений от сидевшей с Кузей мамы или от сгинувшей на танцполе Жозефины Козлюк. Не было. Я заволновалась, оставила свою бывшую редакцию обсуждать гитарные соло и пошла искать сестру Ж. Может, она уехала уже? Совсем нехорошо, тогда получается, что я ее бросила, найдя новых старых друзей. Что-то у меня в последнее время плохо с характером и этикой. То Жозефину потеряю в клубе, то Таниному папе нахамлю. Вот он, кстати, сидит в черной майке.

Так, погодите. Как это сидит?

– Попалась! – весело крикнула материализовавшаяся из бара Жозефина. В руках у нее было два правильных бокала «маргариты». С солью на ободке, лаймом и зонтиками.

– Погоди, – зашептала я. – Вот там мужик сидит, он может быть Таниным папой?

– Вполне! – согласилась сестра Ж. не глядя. – И даже Васиным дедушкой. А кто это?

Ну да, Жозефина ведь не видела ни папу, ни его Таню, и в истории с похищением Кузи участвовала только дистанционно, по телефону.

Я взяла коктейль и задумалась. Интересно, можно подойти к незнакомому мужчине и спросить, возил ли он маленького мальчика к себе домой вышивать? Наверное, лучше не надо.

И тут предполагаемый Танин папа мне кивнул и улыбнулся. А может – даже скорее всего – и не мне. Но по улыбке я его узнала окончательно. Поэтому, глубоко вздохнув и выставив перед собой бокал, двинулась извиняться. Не буду тянуть до «Бурато», поговорим сейчас как взрослые люди, без детей, без обиняков.

– Добрый вечер, – сказала я хрипло, низким голосом. Во мне от волнения иногда просыпается внутренний Боярский. – Простите меня. Приходите на торт.

Но, во-первых, слова мои потонули в завывании гитары и одобрительном гуле толпы – группа «Недоволанд» как раз вернулась на сцену. А во-вторых, я увидела, что Танин папа сидит не один, а с молодой красавицей. Такой красавицей, что мой внутренний Боярский рявкнул «тысяча чертей!» и поклонился. Бывают женщины, которым глупо завидовать. Да я и вообще не умею завидовать внешности – ну, разве что какая-нибудь счастливица вдруг без усилий похудеет на два размера и начнет этим хвастаться. Я знаю, что в самом профессионально накрашенном и причесанном виде еще тяну на «красивая», а обычном, умытом – на твердое «симпатичная», и меня это, честно, устраивает. Поэтому настоящими красивыми людьми умею любоваться. Но – издалека. Подходить к ним и приглашать их кавалеров на торт все-таки не стоит. Пусть я и не имела в виду ничего, кроме попытки вернуть своему сыну лучшего друга.

Я ринулась на другой конец клуба, наморщив лоб: усиленно делала вид, что о чем-то внезапно вспомнила. Сестра Ж. в очередной раз меня догнала:

– Куда ты все время уносишься?

– Там Танин папа сидит с Таниной мамой, – объяснила я. – И мама такая, знаешь, как Барби-принцесса на фоне советских лупоглазых кукол.

– Ага, понятно. Мне, кстати, так и не купили настоящую Барби. Только подделку.

– И мне. Мою звали Диана.

– А мою Кристина.

Мы чокнулись «маргаритами» за наше трудное детство и решили все-таки послушать концерт. В этот момент группа «Недоволанд» запела медленную и очень лиричную песню на английском (я распознала слово «baby»), и толпа на танцполе стала распадаться на молекулы. Сестру Ж. увел танцевать крепкий и гордый юноша сантиметров на двадцать ниже ее ростом. Мне она отдала свой пустой бокал, и я решила отнести его в бар, чтобы не маяться у стены в ожидании, что кто-нибудь и меня пригласит.

– Спасибо, – сказала я красивому бородатому бармену. Я заметила, что в их клубе все бармены и официанты были симпатичными и небритыми – и бороды им шли куда больше, чем, например, Коле. – Можно мне еще одну «маргариту»? Голубую.

Бармен невозмутимо кивнул. Принял, значит, заказ, без ненужного кокетства. Я влезла на высокий табурет за стойкой, представляя, какой грациозной могла бы казаться со стороны, если бы на меня хоть кто-нибудь обращал внимание.

– А добрый вечер, – сказал Танин папа и оказался на соседнем табурете. Куда ловчее меня уселся – привычным движением. Махнул бармену, и тот так засуетился, что стало заметно, насколько он юн и неопытен, хоть и бородат.

– Здравствуйте, – ответила я, слава богу, нормальным голосом. – Вы меня узнаете? И придете к нам на торт? Ребенок волнуется и ругается.

Дался мне этот торт, а. Прямо навязчивая идея.

– Узнал, да. И я помню, что вы сюда собирались. Я же вам название клуба подсказал.

Вопрос про торт он проигнорировал. Но и не злился вроде бы. И подошел ко мне один, без своей красавицы. Один-два в пользу Антонины.

– Здесь половина моей редакции собралась. Некоторые даже выступают, – я кивнула в сторону сцены.

– А, вас Дэн пригласил?

– Макс, – я улыбнулась, потому что сестра Ж. сегодня уже путала имена Макс и Дэн. – Максим Зырянов, солист этой группы. Раньше работал в моем журнале, пока его не закрыли.

– Я знаком с гитаристом, и он как раз Дэн. Тоже бывший журналист, кстати. У него закрыли целый телеканал.

– Да, наша профессия очень творческая и непредсказуемая. Журналисты теперь работают где угодно, кроме журналистики. В основном мутируют в пиар-менеджеров. Но некоторые хотя бы поют.

– Вы тоже поете? – Он забрал у бармена голубую «маргариту» и аккуратно поставил ее передо мной.

– Нет. Только иногда ору. На незнакомых людей, – я снова попыталась извиниться и вернуться к теме торта. – А вы?

Танин папа улыбнулся и принял у бармена, присевшего в глубоком книксене, бокал эля. Я бы, конечно, не поняла, что это эль, а не пиво или кола, но бармен торжественно произнес: «Ваш эль!» Бармену, похоже, нравятся мужчины. Или этот конкретный мужчина.

– Я не пою, – меж тем отвечал Танин папа на мой вопрос. – Хотя раньше очень хотел. Но не получилось.

– А чем занимаетесь? Какие все-таки здесь бокалы красивые. Идеальные просто! – сказала я без перехода.

– Спасибо, это я выбирал бокалы.


– Как это?

– Я здесь работаю. Это наш клуб.

Ничего себе! Ну хотя бы понятно, почему бармен не выходит из книксена. «Наш клуб». Их с красавицей, значит. То-то она там что-то с серьезным видом втолковывает официанту у входа.

– Так что скажете? – спросил Танин папа.

– Отличный клуб! – похвалила я. – И бокалы отличные, и «маргарита», и даже музыка. И бороды у официантов совпадают.

– Это прекрасно. Но я спросил, хотите ли вы зайти в гости.

Ну да, а я пропустила приглашение, разглядывая его красивую жену.

– Сейчас в гости? К вам? Домой? Без ребенка?

– Да, – Танин папа смотрел на меня прямо, без улыбки. И тут меня обожгло: я ему что, нравлюсь?! Он в этом смысле зовет меня к себе? Или он еще что-то успел сказать, пока я отвлекалась на красавицу Барби? Например, что у него дома есть коллекция бокалов, журналов или телеканалов и он хочет мне их срочно показать? Но и в этом случае, получается, нравлюсь. А так не бывает. Не нравлюсь я людям, у которых есть красавицы. И вообще, господи, я тысячу лет никому не нравилась, примерно с эпохи женатого Семена Грановского, переставляющего в коридоре тапочки. Я даже не думала об этом – что у меня может быть настоящий (в физическом, а не лирическом смысле) мужчина. Думала о том, как успеть на развод с Вениамином во вторник, как отпроситься из «ЖП» на четверг, чтобы сходить в «Бурато» на концерт африканских барабанов, как найти еще подработку и где взять второй обогреватель. О судьбах журналистики еще думала и новом романе Джонатана Франзена. А о своих возможных романах – нисколечко.

Мне захотелось броситься Таниному папе на шею и расцеловать. И он, вероятно, даже был не против, раз звал меня к себе домой.

– Спасибо, – сказала я с чувством. – Но…

– Привет! – появилась из ниоткуда сестра Ж. – А я уже уезжаю. Завтра в четыре идем с Кузей в кино, помнишь? В ваш «Атриум». Здрасте! (Это она Таниному папе.) Пока! (Это уже мне.)

И Жозефина Геннадьевна Козлюк сделала на прощание особенное лицо, по которому я прочитала: если тебя приглашает в гости мужчина, иди, дура. Не знаю, как я это поняла, но поняла все, включая «дуру». И, помахав рукой сестре Ж., смело заявила Таниному папе:

– А давайте. В гости так в гости.

И увидела, как он улыбнулся – обрадовался.

Я сбегала попрощаться с редакцией. Подверглась объятиям распробовавшей текилу Калерии Поликарповны. Услышала от Риты долгожданное и приятное «ну как же, ты еще не рассказала ничего о себе!». Посмотрела порцию свежих фотографий Колиного сына – скучающая Леля слала их сплошным потоком и уверяла, что их мальчик меняется каждую минуту. «Думаю, она имеет в виду, что тебе пора домой!» – поделилась я с Колей родительской мудростью и пошла в гардероб, где мы договорились встретиться с Таниным папой.

– О, Мадленка! – обрадовалась мне старушка. – Как концерт?

– Прекрасно, – честно ответила я, дрожащая от коридорного холода и непривычного хорошего настроения. – А ваше чтение?

– Тоже неплохо. Я последний раз читала Пруста в институте. И конечно, ничего не поняла. Знаете ли, студенты еще не умеют толком ностальгировать.

– Согласна. Я и «Анну Каренину» лучше бы сейчас впервые прочитала, а не в девятнадцать лет.

– Да, каждый должен дождаться своего поезда! – подмигнула старушка и ловко достала мое пальто.

Пальто у нее перехватил Танин папа, появившийся из темноты. Подал мне его – правильно, так, что я, не корячась и не приседая, попала в рукава, и отсалютовал гардеробщице. Она в ответ покачала головой – как мне показалось, одобрительно. В холл вышла красавица Барби, изобразила извинения, прижимая идеальную тонкую руку к груди, поманила Таниного папу, передала ему какую-то папку. Потом они расцеловались – слава богу, в щеку, и он вернулся ко мне. Немая сцена заняла секунд двадцать, за это время старушка успела сунуть мне пару печений в салфетке. Видимо, чтобы я не шла в гости с пустыми руками.

Танин папа открыл передо мной дверь – я почему-то не сомневалась, что он это сделает, – и мы оказались на улице. Я вдохнула холодный октябрьский воздух, в нем чудился запах цветущей вишни. М-да, а мне всего лишь подали пальто и открыли дверь. Балованная я девочка, однако.

Припаркованного желтого «мустанга» нигде не было видно.

– Мы на метро поедем или на такси? – спросила я приглашающую сторону.

– А давайте пешком попробуем, – сказал Танин папа. Взял меня за руку, и мы перебежали пустую улицу Мантулинскую. – Все, пришли.

– Так вы прямо здесь живете? – удивилась я.

– Нет, все-таки я живу в доме. Вот в этом. На шестом этаже.

Мы оказались во дворе, состоящем из двух старых домов. Я машинально посчитала этажи – их было пять, а Танин папа сказал, что живет на шестом, чего быть никак не могло… Я хотела было поделиться этой математической гипотезой, но отвлеклась. Посреди двора рос огромный старый дуб. И при виде этого дуба меня охватило странное ощущение. Будто я здесь уже была. Даже не так – я здесь буду. Буду еще много раз, и стану ходить мимо дуба и трогать его шершавую кору, и перепрыгивать лужи осенью, и ругаться, что асфальт не чистят от снега, зимой, и выбегать в тапочках в соседний магазин летом, и здороваться с бабушками на лавке, а то и с мамами на детской площадке. Подобное со мной уже было – когда я впервые приехала к Вениамину в ту квартиру, где сейчас Катерина Х. сушила грибы. Я ничего такого, конечно, не сказала Таниному папе. Зато мы уже давно перешли улицу, а руку мою он не выпускал.

Тогда я задала вопрос, который хотела задать еще в клубе:

– Вы живете с Таней и женой?

Танин папа засмеялся (и все равно не выпустил руку!):

– Интересная версия. «Дорогая, я дома, вот девушку привел, ты на кухне посиди». Нет, жены нет, а Таня с няней.

И снова, коварный, открыл передо мной дверь!

Мы вошли в старый лифт, из которого через щели было видно улицу, и поднялись на шестой этаж. Действительно шестой! В пятиэтажном доме. Сразу от лифта шло несколько ступенек к единственной на этаже квартире. Все ясно. Танин папа живет в башне. Как добрый дракон.

«Жены нет» – это «жены нет дома» или «я не женат»? – терзался впечатленный башнями параноик внутри меня. Но терзался молча и просил его не выдавать. Ладно, посмотрим, что Танин папа сделает с тапками, когда я буду уходить.

Но тапок в квартире не было. Зато была настоящая музыкальная студия в маленькой светлой нише. И кухня с блестящим электрическим чайником, внутри которого ездило на микролифте заварочное ситечко. И примерно двадцать сортов чая, черного и зеленого, и французский багет, и не менее французский паштет, и помидоры черри, пахнущие помидорами (странно, что не цветущей вишней).