Выход А

Часов в семь позвонила Марина Игоревна из «Бурато», спросила, почему Кузи не было – я так и забыла ее предупредить, – поохала и сказала, что его кусок шоколадного пирога с зеленой свечкой стоит в холодильнике на первом этаже и я могу его забрать.

– Вы же близко живете? – уточнила она. – А то я могу сама завезти.

Все хотели приехать к Кузе, кроме чухоблоха Вениамина.

Вернулась из института радостная и беззаботная, как студентка, мама, выслушала меня и почти силой вытолкала на улицу за пирогом для Кузи. Мне было ее жалко – она, наверное, хотела отпраздновать свою первую после долгого перерыва лекцию, а нам не до торжеств. Надо ей цветов хотя бы купить 1 сентября – как педагогу.

Я вышла под дождь, добежала до «Бурато», поговорила с Мариной Игоревной и барабанщиком Джагой, забрала кусок пирога, заботливо упакованный в яркую картонную коробочку с супергероями. К пирогу Джага добавил от себя маленький брелок с барабаном и оригинальное пожелание для Кузи: «Расти болшой, не кушать лапшой!» Я спустилась в соседний цветочный подвальчик за букетом для мамы. Пять мелких розочек мне упаковали в огромный рулон из белой бумаги – «там же дождь, намокнут!». С букетищем в одной руке и коробкой в другой я, без зонта, который мне просто нечем было открыть, поскакала через лужи домой. И сквозь шум воды услышала вдруг знакомое: «Дур-рында!»

Под вывеской салона «Люкс Плюс», прямо на асфальте стояла клетка с попугаем. Она была накрыта фольгой для мелирования и оттого имела инопланетный вид. Будто пришелец явился к нам из космоса и решил для начала почистить перышки в салоне красоты, чтобы не разочаровывать землян своим неухоженным видом. Правила светской беседы он, однако, не доучил.

– Пр-ривет, под-р-руга, – неслось из клетки. – Ну и р-р-рожа!

На крыльце по случаю дождя никто не курил. Я с трудом открыла дверь салона и вошла внутрь.

– Там попугай у вас на улице, – сказала я двум девушкам в розовом, будто они этого не знали.

– Хозяйка велела его выбросить, – равнодушно сказала одна из работниц салона, та, что в прошлый раз делала мне брови.

– Он важную клиентку рыжей тварюгой обозвал, – добавила вторая, парикмахер, и включила фен, чтобы высушить собственные волосы.

– Да никого он не обзывает, он же не человек, – вступилась я за попугая. – Он за хозяевами повторяет. Может, у них дома был рыжий кот, отсюда и лексикон.

– Я ничего не знаю! – замахала руками мастер по бровям, уязвленная словом «лексикон». – Это попугай администратора, а у нее сегодня выходной. Завтра придет – заберет, если захочет.

– К завтрашнему дню не будет уже никакого попугая. Там дождь и холод! – увещевала я. – Давайте я с хозяйкой поговорю.

– Нам проблемы не нужны, мы его и так фольгой накрыли! – отрезала добрая девушка в розовом. – И хозяйка с клиентками напрямую не общается.

– Я вам не клиентка, – выпалила я и в доказательство угрожающе помахала букетом.

На улице взъерошенный и слабеющий попугай встретил меня ласково: «Дур-рашка сер-ренькая».

Наверное, серый кот у его хозяев тоже был. Ну или мыши.

– Тебя уволили, – сообщила я попугаю. – Мы теперь оба безработные. Сегодня ночуешь у меня, а завтра составляй резюме и летай по собеседованиям, понял?

– Кар-р-рамба! – согласился попугай.

Я взяла в правую руку клетку, в левую – Кузину коробку, под мышку сунула букет. Всю дорогу до Нехорошей квартиры попугай молчал. Умеет, оказывается.

– Это тебе на Первое сентября, – сказала я маме, когда она открыла дверь.

– Примерно такого я и ожидала, – ответила мама шепотом, принимая из моих рук клетку. – А цветы кому?

Кузя спал и вроде бы не плакал во сне. Уже хорошо. Мы с мамой провели прекрасные десять минут. Поговорили об институте, студентах и коварстве Вениамина. Она подрезала у роз стебли и почти поставила их в вазу.

Но проснулся Кузя и первым делом спросил, приехал ли папа. А получив ответ, снова лег вниз лицом. Ни пирог со свечкой, ни брелок от Джаги его особенно не впечатлили. Попугай попытался оттянуть внимание на себя, проорав на всю квартиру: «Помир-раю!» Но ребенок и его проигнорировал – а может, решил, что скандальная птица ему просто померещилась.

Мама поставила Кузе градусник и сказала, что, кажется, надо вызывать скорую и делать укол – обычные жаропонижающие уже не справлялись. Услышав слово «укол», ребенок зарыдал горше, чем по папе.

Тут выяснилось, что попугай не шутил и действительно решил помереть. Нахохлился, дрожал, дышал тяжело, периодически чихал и смотрел на меня мутным глазом.

– Его надо согреть, – сказала мама, филолог, а не биолог, и пошла звонить в скорую – для внука, а не для попугая.

Я осторожно засунула руку в клетку и протянула птице палец. Попугай доверчиво на него влез – сил сопротивляться явно не было. Я завернула серое чудище в полотенце и стала осторожно баюкать. Мама в это время сидела на кровати и баюкала плачущего Кузю.

Приехала скорая – очень юный врач или фельдшер, который разулся в прихожей и вымыл руки, чем сразу покорил мамино сердце. Кузя слабым голосом сообщил, что от укола категорически отказывается. Молодой медик вступил с ним в переговоры. Мама заворачивала бутерброды Вениамина, чтобы дать их худенькому доктору с собой. Я ходила по квартире с попугаем в полотенце.

Вдруг зазвонил мой телефон.

– Антонина Геннадьевна? Жизнь прекрасна! – сказал бодрый голос.

– Обоснуйте, – попросила я и опустилась на кровать больного ребенка, не переставая качать помирающего попугая.

– Это журнал «Жизнь прекрасна», – пояснил голос. – Мы получили ваше тестовое задание и готовы предложить вам место выпускающего редактора!

Я изобразила всю радость, на которую была способна. Нет, не при таких обстоятельствах я хотела получить благую весть о работе. Но в последние полгода мои желания и планы только смешили Бога и его Вселенную.

Распрощавшись с бодрым голосом, я передала попугая маме и пошла утешать Кузю, который вроде бы согласился на укол.

На прощание юный медик, одаренный бутербродами, сказал, что птицу хорошо бы погреть под лампой. «Только клетку накройте чем-нибудь, чтобы в глаза ему не светило», – добавил доктор и поехал лечить других больных.


Укол быстро помог – Кузя перестал пылать и плакать и вскоре спокойно уснул. Мы с мамой сидели на кухне и грели попугая лампой.

– Прямо допрос диссидента, – вздохнула я. – Светим ему в лицо прокурорской лампой за то, что наговорил лишнего.

– Назови его Андрюшей, в честь Сахарова, – посоветовала мама.

– Нет уж, лучше Исаичем, в честь Солженицына. Вон какой лохматый.

– Хор-рошо, – согласился до сих пор молчавший попугай. Кажется, ему – да и нам всем – становилось лучше.





2. Великий пост




В жизни попугая Исаича многое изменилось: под лампой он быстро поправил здоровье и теперь жил с нами. Администратор салона «Люкс Плюс», грустная девушка Лена, сказала, что вернуть его себе не может, потому что ей не разрешает свекровь, а муж во всем поддерживает свою мать.

– Свекровь, случайно, не рыжая? – спросила я.

– Немножко. А что? – встрепенулась Лена, а потом предложила оплачивать Исаичу корм и иногда встречаться с ним на нейтральной территории – в парке, например.

Мы с Кузей и Исаичем благородно отказались от денег и сказали Лене, чтобы она лучше приходила к нам в гости – пообщаться с попугаем и отдохнуть от свекрови. На лице Лены появилось мечтательное выражение и она согласно закивала. Девушек в розовом я обдала холодом и их вымученные «здрасте» проигнорировала.

Исаич был бодр, энергичен и болтлив. Летал по Нехорошей квартире и из-за ее размеров считал, что он теперь птица вольная. Ночевал, однако, в клетке, и перед сном почему-то говорил нам «бонжур-р!».

Кузя тоже повеселел. Про Вениамина больше не спрашивал, начал ходить в «Бурато» и каждый день возвращался оттуда радостный и говорливый, как Исаич. В первый же вечер сообщил:

– У меня теперь есть лучший друг!

Я хотела было позанудствовать и объяснить ребенку, что одного дня маловато для построения прочных отношений, основанных на доверии и уважении, но вместо этого спросила, как зовут друга.

– Таня, – пожал плечами Кузя, как будто других имен у друзей и быть не может.

– Ого, да это девочка! – удивилась я.

– Ты очень догадливая, – сказал ребенок. – А мы сегодня нашли Танин рюкзак. Она его где-то забыла и расстроилась. А я пошел к администратору и спросил, не видел ли кто рюкзак с лисой. И выяснилось, что мальчик Олег его забрал и закрыл в своем шкафчике, потому что перепутал. Хотя Олегов рюкзак был совсем не с лисой, а с таксой. Я поговорил с Олегом и попросил его отдать Тане рюкзак, и он отдал.

Я слушала эту потрясающую историю и с трудом узнавала своего ребенка. Кузя пошел к администратору, а потом еще и к Олегу, проявил недюжинную коммуникабельность, как в лучших резюме! Обычно мы с ним оба старались избегать лишних контактов и даже в детском магазине одинаково стеснялись позвать консультанта и спросить, где же у них стоят чертовы лего с супергероями. А тут – такая активность. Видимо, друг Таня хорошо действует на Кузю.

На маму прекрасно действовала работа в институте. Она ездила туда из Белогорска на машине, выезжала в шесть утра, стояла в пробках, но не жаловалась, а, наоборот, выглядела счастливее с каждым днем. Я вспомнила, что и раньше видела ее такой – давно, в Питере, когда она работала там, а мы с бабушкой приезжали ее навестить.

Жозефина Геннадьевна Козлюк обживала квартиру на Шаболовке и купила себе серебристый велосипед с кучей нарядных хромированных деталей. Правда, ездить на нем пока не отваживалась, но называла его «моя блестящая перспектива».

Даже у меня дела временно пошли на лад. Я, правда, боялась сама себе в этом признаться, но тихо, шепотом, когда никто не видел, а боженька не слышал, радовалась.

Во-первых, журнал «Жизнь прекрасна» позвонил мне еще раз и сказал, что готов увеличить зарплату, если меня смущает сумма и это мешает мне принять решение. Мне мешали принять решение больные дети и попугаи, но на повышение я с достоинством согласилась. И заодно на волне успеха и наглости выпросила себе один дополнительный выходной в неделю – чтобы оставалось время на фриланс.

Во-вторых, я неожиданно прославилась в интернете. Когда Исаич выздоровел, я написала про него пост в фейсбук. Просто так, чтобы снять стресс и зафиксировать некоторые этапы семейной истории. Пост набрал почти двадцать тысяч лайков, его опубликовали несколько известных блогеров, и к концу недели количество моих подписчиков возросло почти в десять раз. Тогда я написала еще один пост – по мотивам истории с Вениамином. Назывался «Папы Шредингера» – об отцах, которые вроде бы есть, а вроде и нет. Папы получили меньше лайков, но прорву перепостов и комментариев – в основном от мам, оказавшихся в той же ситуации, что и я. Внезапно обо мне вспомнило несколько женских журналов и сайтов. Один попросил колонку об отношениях, другой – эссе о детях, третий – раз в месяц делать интервью и переводить статьи о звездах. Были, конечно, предложения в стиле «а напишите нам то же, что и про попугая, только про эпиляцию», но от таких я наконец-то могла с чистым сердцем и без раздумий отказываться.

Третьей радостью стала Майка, которая тоже прочитала мои посты. Мне казалось, они получились веселыми, легкими и изящными. Но Майка позвонила мне по скайпу испуганная и с ходу начала причитать:

– Бедный Козлик, ты как? Все плохо? Чем тебе помочь?

Я сначала тоже испугалась и начала оглядываться – где там стадо несчастных козликов, напрасно блеющих «волки!»?

– Столько тоски в твоих постах, столько грусти, – продолжала Майка. – Милый, милый Козлик, прости, что я тебя бросила!

– Как же я рада тебя слышать, – повторяла я, как Катя Тихомирова в финальной сцене «Москва слезам не верит». – Ты не отвечала на письма, и я думала – все…

– Я просто расстроилась, что ты не приедешь, – оправдывалась Майка. – Это же моя вторая и самая классная свадьба, а тебя на ней не будет!

– Третья, – засмеялась я. – Третья свадьба. Ты забыла Нурлана.

На втором курсе журфака Майка тайно, поспешно и по большой любви вышла замуж за парня, с которым познакомилась в студенческой поликлинике. Нурлан нелегально жил у нас в комнате два месяца, потому что в его общежитии охрана была более строгая и неприступная. Молодожены отделились занавеской и начали выяснять отношения. Выяснили довольно быстро, муж съехал обратно в свое общежитие, а штамп о браке с Султановым Нурланом Ерлановичем остался в Майкином паспорте. Перед Новым годом она подошла ко мне в ужасе:

– Завтра еду к родителям на каникулы. Они найдут этот чертов штамп и убьют меня!

– У вас что, паспорт дома проверяют при входе в квартиру? – шептала я. Лисицкая активно недолюбливала Нурлана, поэтому к беседе допущена не была.

– Папа поедет на вокзал брать мне обратный билет. Откроет паспорт и… – У Майки даже зрачки расширились от ужаса.