Тысяча сияющих солнц
Часть 19 из 57 Информация о книге
– Как бы я ни любил эту землю, порой мне хочется уехать отсюда, – признался Баби. – Куда? – А куда глаза глядят. Сперва в Пакистан, наверное. Там придется подождать год-два, пока оформят документы. – А потом? – Мир велик. В Америку, например. Куда-нибудь поближе к морю. В Калифорнию. Нашел бы работу, и через несколько лет, поднакопив денег, мы открыли бы афганский ресторанчик, маленькое скромное заведение, несколько столиков, пара ковров, фотографии Кабула на стенах. Мама готовит так вкусно, что в наш ресторан сразу выстроится очередь. А ты бы продолжила образование. Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь. Образование прежде всего. Сначала средняя школа, потом колледж. А в свободное время, если захочешь, будешь помогать нам в ресторане: принимать заказы, наполнять водой кувшины и все такое прочее. Мы обслуживали бы дни рождения, свадебные церемонии, празднования Нового года. У нас бы собирались афганцы-эмигранты. А поздним вечером, когда ресторан опустеет, мы бы втроем пили чай. И усталость была бы приятной, потому что день выдался удачный. Баби смолк. Лейла тоже не произнесла ни слова. Они знали, что мама не стронется с места. Пока Ахмад и Ноор были живы, она и мысли не допускала, чтобы уехать из Афганистана. А уж теперь, когда сыновья ее обратились в шахидов… Это было бы предательство по отношению к ним, героям, пожертвовавшим собой. У Лейлы в ушах гремел голос матери: «Да как тебе в голову такое взбрело? А, братец? У меня в жизни одно утешение: я хожу по земле, политой их кровью. Нет. Никогда». А Баби без нее никуда не поедет. Хотя сейчас жена из нее такая же, как и мать. Прочь пустые мечтания, пока война не кончится, все останется как есть. А уж когда прекратится кровопролитие, тем более. Мама как-то сказала в сердцах, что вышла замуж за человека без веры. Она не поняла главного. Ей достаточно было поглядеться в зеркало – и воплощенная вера Баби была бы у нее перед глазами. Они подкрепились крутыми яйцами, картошкой и хлебом. Тарик привалился к дереву и задремал, скрестив на груди руки. Таксист отправился в деревню купить миндаля. Баби уселся под акацией и раскрыл книгу в мягкой обложке, уже знакомую Лейле. Отец как-то читал ей вслух про старика по имени Сантьяго, которому посчастливилось поймать огромную рыбу, но не удалось отбуксировать ее к берегу – акулы разорвали добычу на кусочки. Лейла села на берегу ручья и погрузила ноги в холодную воду. Над головой кружили комары, летели нити бабьего лета. Поодаль трещала переливчатыми крыльями стрекоза, вся в фиолетовых и зеленых вспышках, словно крошечный фейерверк. Несколько мальчиков-хазарейцев собирали в заплечные мешки коровьи лепешки. Где-то надрывался осел, натужно тарахтел пускач дизель-генератора. Слова Баби не шли у Лейлы из головы. Куда-нибудь поближе к морю. Там, наверху, Лейла не сказала Баби главного – она даже рада, что они никуда не поедут. Ей было бы очень тоскливо без непроницаемо-серьезной Джити, без Хасины с ее острым язычком и незатейливыми шуточками, а самое важное, без Тарика. Что такое краткая разлука, она уже испытала на своей шкуре. А если расстаться придется навсегда? Может, это и глупо, не брать в расчет всех опасностей и тягот войны, только бы не отдаляться от дорогого тебе человека… Особенно когда война убила твоих братьев. Но тут Лейле вспомнилось, как Тарик бросился на Хадима, подняв над головой протез. Этого оказалось достаточно, чтобы все сомнения отпали сами собой. Прошло шесть месяцев. Настал апрель 1988 года. Однажды Баби примчался домой с радостной вестью. – Подписан договор! – закричал он с порога. – Официальный договор в Женеве. Они уходят. Через девять месяцев в Афганистане не будет ни одного советского солдата! – Но ведь коммунистический режим остается, – возразила мама с кровати. – Наджибулла-то никуда не денется. И война будет продолжаться. До конца еще далеко. – Наджибулла долго не протянет, – убежденно сказал Баби. – Они уходят, мама! Насовсем уходят! – Вот и радуйтесь с папочкой вместе. А мне не будет покоя, пока моджахеды не войдут с победой в Кабул. И мама натянула на голову одеяло. 7 Январь 1989 Январь 1989 года (через три месяца Лейле исполнится одиннадцать). Пасмурный, холодный день. Народ высыпал на улицы посмотреть на уходящие советские войска. Лейла с родителями и Хасиной стоят в толпе у мечети Вазир-Акбар-Хан, перед ними нескончаемой колонной тянутся танки, бронетранспортеры, грузовики. Падает снег. Слышны ехидные выкрики, кто-то свистит. Солдаты афганской армии стоят в оцеплении, сдерживают натиск, то и дело гремят предупредительные выстрелы в воздух. Мама держит над головой фотографию Ахмада и Ноора, ту, где они сидят под грушей боком к камере. У многих в руках портреты погибших – мужей, сыновей и братьев. Кто-то хлопает Лейлу по плечу. Это Тарик. – Откуда ты это раздобыл? – восклицает Хасина. – Я-то думал, оденусь, как надо, – смеется Тарик. На нем огромная русская меховая шапка с опущенными ушами. – Мне идет? – Ну и смешной же у тебя вид, – невольно улыбается Лейла. – Так и было задумано. – Твои родители приоделись в том же духе? – Вообще-то они остались дома. Прошлой осенью дядя Тарика из Газни умер – подвело сердце. Не прошло и нескольких недель, как стало плохо с сердцем отцу. Он очень ослабел, стал быстро уставать, легко раздражался, растерял былую веселость. Хорошо хоть Тарик остался прежним. Лейла с друзьями на минутку отлучаются. Тарик покупает девчонкам у лоточника по тарелке вареных бобов с киндзой. У закрытой лавки с коврами они утоляют голод, и Хасина отправляется искать родителей. Домой возвращаются на автобусе, Баби, мама, Лейла и Тарик. Мама не отрываясь смотрит в окно, прижимая фотографию к груди. Какой-то человек доказывает, что пусть Советы и уходят, но поставки оружия Наджибулле будут продолжаться. Баби равнодушно слушает. – Да он же их марионетка. Война разгорится с новой силой, – горячится незнакомец. С ним соглашаются. Мама бормочет про себя молитвы, пока хватает дыхания. В тот же день, ближе к вечеру, Лейла с Тариком отправляются в кино «Парк» и попадают на какой-то советский фильм, продублированный на фарси, да так, что нарочно не придумаешь. Действие происходит на торговом судне, старший помощник влюблен в дочь капитана, которую зовут Алена. Корабль попадает в жестокий шторм, гром, молния, волны захлестывают палубу. Один из матросов яростно кричит что-то. Бесстрастный голос переводит: – Уважаемый господин, будьте любезны, передайте мне веревку, пожалуйста. Тарик фыркает. За ним смеется и Лейла. На них нападает страшное веселье – что называется, смешинку проглотили. Человек, сидящий за два ряда от них, негодующе шикает. Фильм заканчивается сценой свадьбы: капитан сдается и позволяет Алене выйти за старпома. Новобрачные улыбаются направо и налево. Все пьют водку. – Никогда не женюсь, – шепчет Тарик. – Я тоже не выйду замуж, – сообщает Лейла, немного помедлив. Ведь чтобы скрыть разочарование, нужно время. – Никогда. – Свадьба – это такая глупость. – Одна шумиха. – И пустые расходы. – Какие пустые расходы? – Тратишь деньги на наряд, который наденешь раз в жизни. – А-а-а. – Если я когда-нибудь женюсь, на сцене будут трое. Я, невеста и тот, кто держит пистолет у моего виска. Человек за два ряда от них посылает им укоризненный взгляд. На экране Алена и ее новый муж целуются. Лейле не по себе. У нее колотится сердце, звенит в ушах, она застывает, охваченная смущением. А поцелуй все длится и длится. Да тут еще Тарик – одним глазом смотрит на экран, а другим – на Лейлу. Неужели он вслушивается в ее дыхание и только и ждет, когда оно собьется? А каково это – поцеловать его по-настоящему, почувствовать, как пушок над его верхней губой щекочет тебе щеку? Тарик неспокойно шевелится. – А ты знаешь, что, если зимой в Сибири высморкаться, на землю упадет зеленая сосулька? Оба смеются, но смех у них какой-то нервный. А когда они выходят из кино, Лейла рада, что уже стемнело и Тарик не видит ее глаз. 8 Апрель 1992 Прошло три года.