Тысяча первая ночь и утро следующего дня

– И он спрятал его там, где гранитные пробки! Правильно?

– Да, где гранитные пробки! Теперь давайте посмотрим, почему из всех помещений пирамиды он выбрал именно это место…

Джон снова взялся за клавиатуру и вывел на экран схему:

– Я повторю уже сказанное, так как это очень важно для понимания. Вот, смотрите, два коридора: нисходящий и восходящий. Нисходящий проход начинается снаружи и ведёт вниз, в заброшенную подземную камеру. Этот проход и его начало, которое является истинным входом в пирамиду, были известны ещё в глубокой древности. Весьма вероятно, что пирамида была уже открыта и посещалась на протяжении веков, если не тысячелетий, но об этом просто не сохранилось достоверных упоминаний. Восходящий коридор скрывал за собой наиболее значимые помещения в верхней части пирамиды. Считается, что они были неизвестны до экспедиции Аль-Мамуна, люди которого первыми обнаружили и коридор и всё, к чему он вел. Место встречи этих двух коридоров было замаскировано известняковой плитой. Причём сделано это было настолько искусно, что на протяжении почти трёх тысяч лет никто даже и не мог заподозрить наличие в пирамиде «второго этажа»! Но, как бы искусно это ни было сделано, рано или поздно плита была обнаружена и разбита. И случилось это задолго до экспедиции Аль-Мамуна.

На случай, если восходящий коридор будет обнаружен, точнее сказать, на тот день, когда он наверняка будет обнаружен – а в этом строители пирамиды, похоже, нисколько не сомневались… Так вот, на этот случай, чтобы максимально усложнить жизнь будущим непрошенным посетителям, в самом начале коридор был надёжно перекрыт тремя огромными гранитными камнями. Это и есть те самые пробки, которые блокировали путь наверх. Вот они на схеме.

Как видите, у любого, кто захотел бы проникнуть наверх, есть только два варианта действий. Первый из них – почти нереальный для того времени ввиду огромных трудозатрат. Представьте себе, что пришлось бы вручную, без перфораторов и отбойных молотков, согнувшись в три погибели в тесном проходе, в жаре и духоте от коптящих факелов, разбить три огромных гранитных «кирпича», каждый весом в несколько тонн! Не забывайте при этом, что гранит твёрже железа и, по большому счету, от ваших ударов будет тупиться только сам инструмент!

Из этого следовал второй и, как оказалось, единственно верный вариант – раз пробки нельзя было штурмовать «в лоб», то их проще было обойти сбоку, вырыв для этого туннель в более мягком известняке, из которого и сложена вся пирамида. Почему строители пирамиды оставили нам такую возможность и не усилили гранитом весь путь наверх? Боюсь, что мы никогда этого не узнаем. Возможно, пробки имели некий ритуальный смысл или же строители не заглядывали так далеко в будущее, чтобы вообразить себе возможность обходного туннеля.

Так или иначе, но Аль-Мамун точно знал о внутреннем строении пирамиды. С большой точностью ему было известно место сочленения двух коридоров. Его замысел был прост – спрятать свой предмет в одной из гранитных пробок, в самой первой из них. Взгляните ещё раз на схему, и вы сразу поймёте, почему халиф выбрал именно это место.

Пробки очевидны в своей простоте. Их положение в проходе совершенно понятно и не вызывает никаких сомнений в том, зачем они здесь и с какой целью. Чего, кстати, нельзя определённо сказать о других конструктивных элементах внутри пирамиды. Взять, к примеру, разгрузочные камеры, вентиляционные шахты или Колодец. Народ до сих пор ломает копья в жарких спорах об их истинном назначении! А с пробками всё было понятно с самого начала. Достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что их единственное назначение – закрывать восходящий проход.

Любой, кто окажется внутри пирамиды и выйдет на пробки, воспримет их именно так, как это и следует из их природы. То есть – как преграду на своем пути. А раз так, то никому не придёт в голову ломать преграду, которую можно легко обойти и которую (к счастью!) кто-то уже давно обошел! Вы же не будете биться головой о железную дверь, когда рядом в заборе есть дыра? Древние грабители даже и не пытались ковырять торец самой нижней пробки, сразу поняв, что это бессмысленная и бестолковая затея. Они принялись долбить туннель в обход в более подходящем для этого известняке. Тем самым они на тысячи лет оставили пробки практически в неизменном виде. Сама природа этого препятствия гарантировала его неприкосновенность!

Из всех мест в пирамиде Аль-Мамун выбрал такое, относительно которого можно было с уверенностью сказать – его уже никто никогда не будет исследовать, и оно ни для кого не представляет более интереса. Напротив, те части пирамиды, в которых искатели сокровищ тщетно пытались найти потайные ходы и двери, подверглись наибольшему разрушению. Надо сказать, что пробки всё-таки тоже пострадали, особенно верхняя. От нёе почти ничего не осталось. Но это случилось ещё до того, как Аль-Мамун «взломал» пирамиду. К тому времени пробки уже были разбиты до того состояния, в котором они находятся и поныне.

Итак, пирамида была открыта. Все известные к тому времени помещения внутри неё уже не представляли никакой тайны. Наверняка также было известно, что ничего ценного в ней никогда не было обнаружено. Ломать пробки более не имело никакого смысла и то, что могло быть спрятано в них или между ними, оставалось бы там столько же, сколько простоит и сама пирамида. Вялые попытки последующих исследователей найти что-либо внутри так ни к чему и не привели. Ещё на тысячу лет пирамиду оставили в покое до тех пор, пока не был изобретён динамит…

– Но зачем халифу понадобилось прятать этот камень? Что в нём было такого особенного, что мешало его спрятать в каком-либо ином месте? Почему он, в конце концов, просто не зарыл его в землю?

– Халиф придавал этому алмазу какое-то особенное, сверхнатуральное значение, несопоставимое с материальным выражением и эквивалентом стоимости. Для него он был чем-то большим, нежели просто драгоценностью. Кстати говоря, алмазы в те времена особо и не пользовались таким успехом и исключительным положением, как в наши дни. Знаменитое «A diamond is forever» к ним тогда точно не применялось. Список самых желанных камней девятого века был примерно таким: бирюза, яхонт, жемчуг, смарагд, рубин. Алмаз использовался только для сверления и, как это ни парадоксально, – в качестве яда.

– Смарагд – это что ещё за камень?

– А это, друг мой, устаревшее название для изумруда. Предупреждая ваш следующий вопрос о ядовитых свойствах алмаза – считалось, что этот камень, будучи растолчённым и проглоченным, своими острыми краями протирал стенки желудка и приводил к смерти. Такой род самоубийства был доступен не всякому, только знати.

Обладал этот камень какими-то сверхъестественными свойствами или нет – это вопрос из области веры. Но интересен следующий факт – через год после того, как алмаз исчез, Аль-Мамун умирает при странных обстоятельствах. Значит ли это, что, лишившись камня, он потерял поддержку и защиту? Как знать… Ведь его отец также умер вскоре после того, как кольцо было снято с его руки. А по какой причине халиф спрятал камень? Мы можем только строить предположения на этот счет. Вряд ли в этом была какая-то рациональная причина, доступная для понимания современному человеку. Возможно, он хотел сокрыть его лишь на время, но смерть нарушила его планы. А почему в пирамиде – где же ещё во времена халифа можно было найти столь же прочное и незыблемое убежище, как не в ней?

О чем же вы задумались, Виктор? Вас что-то смущает? Позвольте угадать – вы ждёте появления других, неопровержимых доказательств моей теории, не так ли?

– Да, признаться, ваша версия интересна сама по себе, но, боюсь, что она недостаточно достоверна. Так, занятное упражнение для ума, но не более. Как мы можем быть уверены на все сто процентов, что алмаз именно там, а не где-либо ещё внутри пирамиды? Действительно – какие у нас есть неопровержимые доказательства?

Ответ Джона был поразительным:

– Просто поверьте в это. К тому же, у моего заказчика есть и другие основания полагать, что камень будет именно там, в этом месте.

– Заказчик? Так значит, вы только выполняете чей-то заказ?

– Да, это так. Но я не могу более ничего сказать об этом. Мои отношения с клиентами не подлежат огласке – в этом я придерживаюсь строгих правил. Отличное финансирование даёт мне свободу в выборе средств, но налагает определённые обязательства по сохранению тайны. Как здесь говорят – «Кто станет болтать о том, что его не касается, услышит то, что ему не понравится». В последнее время мне предпочтительнее работать по сторонним заказам, нежели пытаться самостоятельно искать применение найденным сокровищам. Да и, посудите сами, – зачем мне камень, который будет очень трудно, почти невозможно продать? Я с восхищением отношусь к этому предмету, но определённо не принадлежу к той категории людей, которые способны безмолвно созерцать своё сокровище втайне от всех, подобно скупому рыцарю во мраке подземелий. Нет! – откопав один клад, я уже думаю о том, что буду искать в следующий раз, таковая моя философия. Единственное, что вы должны знать – наш заказчик готов выложить за нужный ему предмет очень, очень большие деньги, просто невероятную сумму!

– Хорошо. Раз уж речь идёт о таких больших деньгах и это дело настолько ответственное… Почему вы всё-таки выбрали меня? Полагаю, в таком случае стоило нанять профессионала. Я бы не стал так рисковать с незнакомым человеком.

– Считайте, что вам просто повезло. Действительно, у меня есть на примете пара людей, пригодных для нашего бизнеса, с соответствующим опытом и репутацией. Но, к сожалению, они все нормально зрячие, а особенность вашего зрения играет немаловажную роль в предстоящем деле, об этом я расскажу чуть позже. Кроме того, вам проще будет работать с Саидом – вы говорите на одном языке. А ещё вам предстоит выполнить заключительную часть всей операции – вы должны будете вывезти камень из Египта. Русский турист будет вне подозрений, а вот мы с Саидом не совсем чисты перед законом…

– Да в Египте кроме меня полно русских туристов!

– Те, что валяются на пляжах в Хургаде, вряд ли способны на подвиги. Я же искал человека, чем-то похожего на меня. Того, кто в детстве о чём-то мечтал и сохранил в себе эту мечту. Я знал, что вы согласитесь. Разве мог быть у вас другой выбор? После всего, что вы узнали этой ночью – разве вы захотите снова вернуться к той жизни, которая для вас теперь кажется уже такой бессмысленной и далёкой?

Виктор и сам понимал, что пути назад для него нет, но остатки сомнений всё ещё не давали ему покоя:

– Итак, предположим, что вы правы. Бесценный камень действительно спрятан в огромной пирамиде, лежит себе среди пробок и ждёт не дождётся, когда кто-нибудь придёт и просто его оттуда вынет. С этим всё понятно. Но остаётся одна маленькая загвоздка – как вы планируете его оттуда достать? Тому, кто захочет это сделать, придётся незаметно, на глазах у полиции и сотен туристов, проникнуть внутрь охраняемой пирамиды, сдвинуть тяжеленные пробки, найти камень, вернуть пробки на место и также незаметно выйти! Пара пустяков – просто зайти и выйти! Ну и как вы намереваетесь это сделать?

– Очень просто. Так же, как это сделал в своё время Аль-Мамун, – мы пробьём свой туннель!





Предсказание




Халиф с почтением склонился над умирающим учителем и дал остальным знак оставить их наедине. Старик сильно ослаб. Он был на последних минутах своей жизни и перед смертью хотел сказать Аль-Мамуну нечто очень важное:

– Мальчик мой! Ты уже вырос. В твоих руках большая власть, большая сила. И большая ответственность. Пришло время использовать их на благо, исполнить свой долг, долг Повелителя правоверных… Готов ли ты понять всю глубину этой возможности, всю значимость своих деяний для будущего нашей веры? Ведь самое трудное – это понять, для чего ты был создан, какова твоя цель в этой жизни…

Он замолчал. Уже не оставалось сил говорить. Это не была смерть от болезни. Так угасает пламя свечи, высыхают капли дождя. Он был в ясном уме, но слова его не были ясны:


– Я далеко зашёл в своих годах… Мой удел распределён и срок установлен. Перед смертью я должен сказать тебе… Про твою цель. Непонятная сейчас, она будет ясно видна вдали. Видеть далеко вперёд, через сотни лет… Возможно, только на пороге смерти к тебе сходит этот дар. Или проклятие… Как знать… Слушай же меня и постарайся не пропустить ни слова…

Старик говорил, временами впадая в забытье. Минуты настоящего для него то и дело превращались в мгновения прошлого; воспоминания уносили его на десятки лет назад, ко временам его нелёгкой юности, суровых лишений и одиночества в чужом для него мире, который он теперь считал своим. Ему явилась его далёкая родина, которую он так никогда и не увидел, он слышал слова матери на непонятном для него языке; годы проносились перед его взором. Но он прогонял от себя эти видения, ибо то, о чём он должен был поведать Аль-Мамуну, было важнее всего на свете.

Он торопился. Время, назначенное ему, заканчивалось. Тишина и покой пришли на смену суете и страданиям, боль отступила. И в наступившей тишине он вдруг отчётливо услышал, как с дерева, растущего у трона Аллаха, сорвался и упал пожелтевший лист с начертанным именем. Его именем. Лист был поднят и передан Азраилу, ангелу смерти. Имя было прочитано, и в ту же секунду земная жизнь перестала существовать для него, старик сделал последний вдох и упокоился в мире и блаженстве. В блаженстве и восторге от одной только мысли, что там, наверху, Он услышал его имя…

– Я верю в тебя, я знаю, что в тебя можно верить, ведь даже имя твоё внушает доверие…18 Тебе предписано исполнить свой долг перед Всевышним, долг перед верой… Судьба твоя предопределена, ничего нельзя изменить. Можно только следовать по пути, указанном свыше и усердствовать в достижении цели. Привилегия власти и величие халифата не станут для тебя облегчением в день Суда – напротив, Всевышний вдвойне спросит с тебя за все поступки, совершённые от имени Повелителя правоверных.

Сказали мудрецы: «Царей бывает три рода: царь благочестивый, царь, оберегающий святыни, и царь, предающийся страстям. Что до царя благочестивого, то он понуждает подданных следовать их вере, и он тот, чьему примеру подражают в делах благочестия. Царь, охраняющий святыни, печётся о делах мирских и о делах веры, заставляя людей следовать закону и блюсти человечность. Он должен соединять в руках меч и перо, ибо кто отступится от начертанного пером – оступится нога его. И царь выпрямляет искривлённое острием меча и распространяет справедливость среди всех тварей. Что же до царя, предающегося страстям, то нет у него веры, кроме удовлетворения своей страсти, и не страшится он гнева своего владыки, давшего ему власть. Исход же царства его – уничтожение, а предел его преступлений – обитель погибели…»

Ступай же по верному пути и сделай то, что Ему угодно. Отправляйся в Аль-Магриб – страну, где заходит солнце, и сделай то, что назначено свыше… Спрячь камень… Спрячь камень…



Таковы были его последние слова… Но что же они могли означать? Что значит – спрятать камень? Какой камень? И зачем? Ему предстояло найти ответ на этот вопрос. И на многие другие. Но никто не мог помочь ему с разгадкой тайны этих слов. Старик был уже мёртв, недоговорённые слова ушли вместе с ним. Что же он пытался ему сказать? Была ли эта его мысль последним откровением, ниспосланным свыше или же она была порождением предсмертного бреда и не имела никакого толкования? Странные слова, странные мысли…

Халиф растерянно смотрел на диск луны, как будто пытаясь найти на нём ответы на свои вопросы. Но мысли путались в его голове, он вновь и вновь вспоминал слова учителя и не мог поверить, что такое будет возможно.

Неужели и вправду наступят те времена, когда запустение и хаос придут на их земли и даже оросительные каналы, создаваемые почти три тысячи лет и превратившие долину двух рек в колыбель цивилизации, будут заброшены и навсегда придут в упадок? Неужели плодородные поля, дающие пропитание всему региону, снова будут затянуты болотами и занесены песками? А какая судьба ждёт город его предков? Шесть раз будет гореть осаждённый Багдад, пока на седьмой раз он не падёт окончательно, и последний из халифов не умрёт страшной смертью, не пролив при этом ни капли своей крови…19 Это ли будущее?

Видения, пришедшие к старику перед смертью, были ещё рядом. Недоступные обычному взору, они таились в тени от лунного света, ожидая того, кто бы мог их увидеть. Только тот, кто страстно желал получить ответы на свои вопросы, мог бы рассчитывать на их откровение. Неосознанно для понимания в потрясённом до крайности сознании Аль-Мамуна постепенно открывалась возможность увидеть то, на что старику не хватило нескольких последних минут его жизни.

Но прежде того халиф почувствовал на себе мягкую тяжесть ночи. Усталость и боль потери подавили его рассудок, глаза слипались, он с трудом держал потяжелевшую голову. В наступившей полудрёме он видел с закрытыми глазами, как из тёмных углов, среди пятен лунного света, появлялись и исчезали горящие пламенем буквы. В этих словах не было порядка и смысла, между строк вдруг рядами вставали цифры; непонятные символы и знаки сливались то в стройный ряд, то в бесформенный хаос. Не хватало чего-то, чтобы расставить их по местам и придать им значение.

И тогда он открыл глаза.

Видения не исчезли. Но теперь у него был ключ к их пониманию. На пути нескончаемого потока знаков оказалась вдруг его правая рука с красным камнем в кольце. Этот камень, о котором его отец рассказывал всякие странные вещи, действительно оказался непростым… Горящие буквы одна за другой проникали в одну из его граней, бесконечное число раз преломлялись в его бездонных глубинах, наполняли его форму таинственным мерцающим светом и, наконец, подчиняясь неведомым законам отражения, выходили из холодных глубин алмаза осмысленным рядом остывших слов. Сначала неопределённо, а потом всё более четко и ясно из увиденных знаков он стал складывать картину грядущего…



Все их прошлые и настоящие противоречия могут оказаться никчемными перед лицом последующих столетий. Где-то там, в бескрайних степях Востока, собираются уже грозовые тучи, набирают силу несметные полчища полудиких народов, готовых ринуться на покорение новых земель, неся с собою смерть и разрушения. Откармливаются на пастбищах их быстрые выносливые кони; рождённые в седле наездники на скаку метко отправляют в цель тяжёлые стрелы из туго натянутых луков. Они одинаково ровно пройдутся огнём и мечом и по персам, и по арабам, и по суннитам, и по шиитам, и после этой варварской чистки они уже никогда не будут едины. Жалкие и разобщённые, они навсегда потеряют свой великий халифат от моря до моря и навеки будут вынуждены смириться под властью новых господ.

Когда-то давно, ещё во времена Пророка, да пребудет с ним мир, правитель Персии в ужасе проснулся среди ночи от страшного видения, пришедшего к нему во сне. Ему привиделось, как разъярённый верблюд бешено мчится на него из песков Аравии. Это было предчувствие грядущих арабских завоеваний. Не прошло и нескольких лет, как полчища мусульман осадили границы древнего персидского царства.

Не было ли это таким же предостережением? Не увидел ли он то, что повергнет их мир в смятение и хаос? А если да, то что можно сделать, чтобы такое никогда не случилось?

Видения продолжали сменять друг друга, он мог заглянуть далеко, очень далеко. Но потом нить оборвалась, его взор достиг горизонта. Многое он так и не смог разглядеть. Несколько сотен лет вообще ускользнули от его взгляда, отмеченные лишь темнотой ночи, освещаемой полумесяцем. Последнее из видений показалось ему совершенно бессмысленным и нелепым…

Он один идёт через пустыню; полуденный зной сжигает непокрытую голову. Вокруг, насколько хватает глаз, нет ни деревца, ни тени. Куда бы ты ни пошел – на север или на юг, на запад или на восток, в Неджд или Хиджаз, Йемен или Савад – повсюду только это безбрежное море песка. Как вдруг посреди песков нога ступает на твердую почву. В миражной дымке он видит перед собой не то пальмы, не то высокие железные башни – ему не разглядеть, взор замутнён от жажды, на глазах пелена, уставшие ноги едва держат ослабшее тело. Осталось сделать последний шаг. Впереди долгожданный колодец, спасение, жизнь! Из последних сил он поднимает воду и хочет напиться…

Но что это? Вместо воды перед ним густая черная жидкость с отвратительным запахом и вкусом! Он с отвращением отбрасывает ковш и смотрит по сторонам, пытаясь найти неиспорченный источник с чистой, прозрачной водой. Но вся долина вокруг изрыта такими же колодцами, и черными фонтанами хлещет из них во все стороны кровь их земли. Другие фонтаны горят чадящим пламенем, и дым от пожарищ застилает полнеба. Через пески пустыни, вдоль забытых караванных дорог, поднимаясь на холмы и спускаясь в низины, черными змеями вьются железные трубы, по которым истекают к морю черные реки. Там, у края моря, огромные корабли ненасытно заглатывают в своё чрево потоки струящейся нефти…

Нефти? Что такое нефть? Для чего она? Почему Всевышний не даровал им воду, простую воду? Ведь они же тысячи лет мечтали, чтобы из их колодцев на безжизненную почву пролилась живительная влага, а не эта черная гадость…



Он очнулся. Тяжёлый, неприятный сон не сразу покинул его мысли. С волнением и тревогой оглянулся он по сторонам, пытаясь убедиться, что всё по-прежнему неизменно, что нет больше шума боя, стука копыт сотен тысяч коней, свиста стрел и звона мечей. Но всё было так, как и прежде. Он один стоял у окна, глядя на ночное небо, тишина вокруг не была нарушена ни одним движением или звуком. Разве что только луна, прежде сияющая среди звёзд, теперь спряталась позади облаков. Ночь была так спокойна и тиха, как будто всё на земле погрузилось в вечный покой и сон. Никого не было рядом с ними в этот час. И только ангелы смерти неподвижно стояли за порогом, терпеливо ожидая, когда же среди звёзд вновь появится полная луна, чтобы осветить им дорогу на небо…

На какое-то мгновение халифу показалось, что всё увиденное им не было наваждением – настолько яркими и живыми были те картины, что сошли к нему из бездонных глубин, запертых среди граней алмаза. Но он всё же стряхнул с себя остатки этого сна. Разве может что-либо измениться в этом мире без ведома Всевышнего? Разве в силах он изменить хоть что-нибудь из предопределённого ранее? Величественные звёзды, горящие на незыблемой тверди неба, лёгкое дуновение ветерка, прохлада ночи – всё в этом мире от рождения и до смерти навсегда было оставлено без перемены.

Но был и один предмет, который успел измениться за эту ночь. Красный камень, испытавший на себе жар и пламя от огненных слов, казалось, обуглился и стал теперь черным. Черным камнем.





Молот и камень




Внутри прохода было нестерпимо жарко и душно. Мелкая пыль и даже песок висели в воздухе густым покрывалом, проникая во все складки одежды, забивая нос, рот и глаза. Смоченные водой повязки спасали лишь на то ничтожное время, которое требовалось для их высыхания, а затем спёртый воздух и пыль за секунды отнимали силы и туманили рассудок. Каждые полчаса люди менялись, но, несмотря на все усилия, работа продвигалась с большим трудом. Под ударами молота от камня отскакивали тысячи мелких осколков; крупные трещины были большой удачей, их тут же расширяли, и тогда удавалось отколоть от глыбы кусок побольше. Теснота и усталость не позволяли сообщить удару необходимую силу. Одно дело, вдохнув полную грудь воздуха, обрушить на преграду всю ярость железа, и совсем другое – глотая пыль и выпучив глаза, с трудом поднимать потяжелевший сразу в несколько раз инструмент. Воздуха не хватало не только людям, но и факелам – они едва чадили и пожирали остатки кислорода, не успевшего добраться до высушенных глоток.

Ближе к полудню наступало время перерыва. Люди ждали, когда осядет пыль, и в дыру полезет советник Муфадди для оценки проделанной работы. Чертыхаясь и кашляя, он с трудом карабкался к пролому, проклиная лень и беспомощность подчинённых, которые, по его мнению, были пригодны только для полуденного сна и безделья. Призывая в свидетели Всевышнего и его ангелов, он клялся, что будь он помоложе, то в одиночку справился бы с такой лёгкой и никчёмной работой:

– Мне следовало взять для этого женщин или научить верблюдов держать инструменты, клянусь Аллахом, от этого было бы больше пользы! Вот ты, бездельник, давай-ка плесни сюда воду, чтобы осадить эту треклятую пыль! И почему проход у вас виляет, как хвост у собаки? Ведь халиф ясно сказал – рубить прямо! Заставить вас работать – всё равно что заставить Евфрат течь через игольное ушко! Вам бы только спать от ночи до ночи!

Старший мастер, каменщик Нури, пытался было найти оправдание:

– Извините, господин, но за внешними рядами плит камни лежат уже не столь ровно. Они разного размера, и порой нам приходится брать немного в сторону, чтобы не обрушить кладку сверху. Два дня назад один такой камень размером с конскую голову чуть было не сломал мне левую руку, – Нури кивнул на окровавленную повязку, – и с тех пор мы вынуждены идти очень осторожно. Эта гора только снаружи выглядит плотно, а изнутри это просто куча камней, местами наваленных как придётся. Мы стараемся держаться прямо, но, если и берём чуток в сторону, так только опасаясь за жизнь халифа в тот час, когда он сам захочет войти в проход.

– Хитрец! Это ты ловко ввернул про заботу о жизни нашего господина, чтобы скрыть свою лень и нежелание работать. Однако я не вижу здесь никаких плодов вашего никчёмного труда! Что я скажу халифу? Что пятьдесят здоровых мужчин за двадцать дней смогли проделать в мягком известняке только небольшую крысиную нору? Вы все знаете, каков бывает гнев халифа при известии о неудачах! Боюсь, что он заживо похоронит вас в этой дыре, вместе со змеями и летучими мышами! Или всыплет каждому по сто ударов плетью из слоновьего хвоста! Но довольно разговоров. Скоро с реки привезут воду. Чаще меняйте повязки и поливайте камни, впереди ещё много работы.

Муфадди отряхнул одежду и, по своему обыкновению, разнося проклятия всем и вся, начал спускаться вниз. Рабочие угрюмо смотрели ему вслед, беззвучно призывая на его голову такие же искренние проклятия. Воистину, во всём белом свете трудно было найти более склочного и вздорного старикашку, чем советник Муфадди! Порой казалось, что он готов был повздорить со своей собственной тенью и самому себе вцепится в бороду! Однако в последние дни обычно важный и грозный по виду советник выглядел немного испуганным и растерянным. Втайне он и сам опасался, как бы его первым не замуровали в этой тёмной норе, уж больно странной и необъяснимой была вся эта затея халифа с каменными горами. Между тем были дела куда поважнее, чем эта блажь с поиском сокровищ. Или что ещё там намерился искать Аль-Мамун? И хотя Муфадди был советником, он знал, что его возражения не будут приняты, ибо халиф редко прислушивался к чужим советам, предпочитая всё решать своим умом. Единственным человеком, к словам которого он когда-либо прислушивался, был его старый учитель, но тот уже давно покинул этот мир.