Тысяча первая ночь и утро следующего дня

Но она могла быть не только благом. Оказались нарушены законы истории, общество развивалось неестественным путем. Сменив верблюдов на «Форды» и «Боинги», простые бедуины не успели так же быстро сменить своё мышление и восприятие мира. Не приложив ни малейших усилий, вчерашние кочевники вдруг стали богаче халифов «Тысячи и одной ночи». Так уже было с ними один раз в далёком прошлом, когда после победы над персами, арабы впервые в своей жизни увидели роскошные дворцы восточных царей, несметные сокровища и произведения искусства, доселе им неведомые. Они были поражены до глубины души таким изобилием утончённой роскоши и предметов престижного потребления, произведённых народами, сотни лет стоящими на путях цивилизации. Для простых бедуинов многое из увиденного было выше их понимания. Они с небрежностью и презрением отбрасывали в сторону драгоценные каменья, истинной цены которых они не могли и вообразить, но зато с восхищением и восторгом смотрели на попавшее в их руки старинное оружие. Разве что оружие могло быть ими по-настоящему оценено. А великолепный ковёр из царской залы с вышитым на нём садом из драгоценных камней они попросту разрезали на куски, так как во всей Медине не нашлось помещения, куда бы он мог поместиться. Так и поныне они не могут представить себе применение этому внезапно свалившемуся на них богатству.

В былые времена не возникало вопросов при разделе добычи. На этот счет существовали строгие и понятные законы: пятая часть имаму, остальное воинам: пешему – одну долю, всаднику – две. Но как было справедливо разделить миллиарды долларов, полученные от продажи нефти? В современных условиях сделать это было непросто, да никто особо и не хотел делиться. Королевская семья получила всё в свои руки, и теперь уже мало кто мог сказать, глядя на рассыпанные золотые монеты: «Господь дал мне власть над ними, но не дал им власть надо мной!»

Искушение нефтью заставило их позабыть на время о будущем, раствориться в настоящем. Они и не думают о том, что будет с ними через пару сотен лет, когда иссякнут нефтяные фонтаны, и они останутся в своих дворцах, окружённые ржавыми нефтяными вышками. Построенные чужими руками нефтепроводы, нефтеналивные причалы и перерабатывающие комплексы станут ненужным металлоломом к тому времени, когда Запад выжмет последнюю каплю нефти из песков Аравии, и не останется более других источников дохода. Там, где традиции смогли найти компромисс с современностью, появились роскошные отели и торговые ярмарки Дубаи, привлекающие ежегодно миллионы людей со всего света. Но здесь, на святой земле, на родине ислама, такое вообразить невозможно. Даже то минимальное присутствие неверных, что требуется для обслуживания нефтяной индустрии, уже является причиной для постоянного недовольства, а то и открытых нападений со стороны фанатично настроенных радикалов.

Когда-то ислам смог объединить враждующие племена, направить их энергию за пределы полуострова на покорение новых земель. Но было бы наивно полагать, что новая вера раз и навсегда смогла устранить обычаи и законы, прописанные в самой крови. Мало-помалу снова стали проявляться истинно аравийские черты характера первых мусульман: их природная непокорность, вынужденная мириться в тисках ислама48, заносчивая гордыня, неискоренённое до конца чувство принадлежности к своему роду-племени.

Снова стали повсеместно возрождаться бывшие под запретом кровная месть и соревнование племён. Но если ранее дело отмщения касалось только самих обиженных, и имело своей причиной какое-нибудь банальное убийство из-за угла, то сейчас целые армии и народы столкнулись во взаимном истреблении во имя новых религиозных идей. Одни мстили за убийство праведного халифа, другие – за внука Пророка. В междоусобных войнах полегло, наверное, больше правоверных, чем ранее при покорении новых земель. Север боролся с Югом, язычники – с набожными, Сирия – с Ираком. И чем позднее обидчика настигала расплата, тем полнее она свершалась – истреблению подвергались все поголовно. За сотни лет они так и не смогли достичь подлинного согласия и единения.

А потом мирские интересы стали выходить на первое место, оттесняя богоугодные порывы и воодушевленную веру первых дней. С горечью и сожалением смотрели истинные мусульмане на то, как более смышлёная и изворотливая мирская партия принялась прибирать к рукам всё то, что было завоёвано мечами набожных правоверных. Последствия этого не заставили себя ждать. Постепенно их былое могущество ослабло. Уже во времена Аль-Мамуна в государственном организме халифата стали заметны первые признаки разложения. Хотя нет, правильнее было бы сказать, что всё началось ещё при его отце, Аль-Рашиде, прославленном герое «Тысячи и одной ночи».

Гарун Аль-Рашид, оставшийся в памяти потомков как образец всемогущего властелина Востока и доподлинного халифа багдадского, на самом-то деле мало чем заслуживал столь лестной для него оценки. Халиф был довольно посредственным правителем, отдавшим все бразды правления в руки своего визиря, благодаря умелым действиями которого государство и достигло в ту пору успеха. Халиф по-своему отблагодарил преданного слугу: отрезанную голову Джафара Бармакида принесли ему на блюде, а разрубленное на куски тело выставили напоказ на багдадских мостах. Некому было более уравнивать возникающие напряжения между арабами и персами…

То, что началось после Аль-Мамуна, наиболее точно отражено в названии одного из томов истории Аль-Табари – «Кризис Аббасидского Халифата». Возникшая параллельная власть вчерашних рабов, а ныне всемогущих генералов наёмной армии, всё сильнее затягивала удавку на шее багдадской династии. Империя стремительно сужалась до размеров самого Багдада и его окрестностей. Новые силы вступили в борьбу за власть, принимая сторону то одних, то других, с затаённой мыслью напасть впоследствии на своего союзника, как на врага. Попеременная присяга верности тому, чей успех в насущный момент казался более очевидным, такое же лёгкое снятие клятвы и принесение другому, поиск во всём собственной выгоды и утоление жажды тщеславия, беспримерное предательство и измена – вот какие признаки времени возникают перед взглядом исследователя при прочтении хроники тех лет.

Таковы законы развития общества – за периодом расцвета неизбежно следует период упадка, и сегодняшний нефтяной рай – всего лишь передышка перед грядущим неизбежным потрясением. Ведь нефть закончится, рано или поздно. За последние сорок лет в Аравии не было найдено ни одного нового месторождения. А это означает, что следующий, пока ещё ненаписанный том истории, вполне может называться «Кризис Нефти». И по нему будут изучать те возможности, которые могли быть использованы, но оказались упущены.

Великая энергия, изменившая до неузнаваемости весь Восток, иссякла. Древние народы и цивилизации погрузились в продолжительный тяжкий сон, полный ярких воспоминаний о былом величии. Как сказал об этом поэт:



Был победитель славен и богат

И затопил он шумною ордою

Твои дворцы, твои сады, Царьград,

И предался, как сытый лев, покою…

И прах веков упал на прах святынь,

На славный город, ныне полудикий,

И вой собак звучит тоской пустынь

Под византийской ветхой базиликой…49



А ведь было время, когда казалось, что они на правильном пути. Ещё римляне говорили: «Ex Oriente Lux» – «Свет с Востока». И были правы. Земля Востока была тем избранным местом, где зарождалась сама история человечества. Именно здесь появлялись первые государства, первые законы, письмена и науки. По тонкому перешейку, соединяющему Африку и Азию, как по мосту, переброшенному между двумя мирами, сотни тысяч лет перемещались и сталкивались тогда ещё дикие первобытные люди, чтобы потом дать начало первым, ещё робким проявлениям человека разумного. Отсюда, из долины двух рек50, во все стороны света расходились караванные тропы, пересекались все торговые пути, смешивались и взаимно обогащались всевозможные народы, порождая невиданные ранее импульсы культурного и технического развития: гончарный круг, колесо, бронза, железо, письменность. Когда-то эта земля была центром культуры и просвещения. Пока средневековая Европа пребывала в пучине мракобесия, здесь процветали науки и искусства. Только здесь могли сказать: «Чернила учёного более святы, чем кровь мученика». Багдад в девятом веке был крупнее любого города Европы, его населяли почти четверть миллиона жителей. Идя на этот свет с Востока, в стремлении найти кратчайшие пути к его сказочным богатствам, европейцы совершали великие географические открытия, изменившие мир.

И всё это без единого барреля нефти!

Что же сейчас? На месте древних цивилизаций – страны не то третьего, не то какого-то другого нечётного мира. Ирак едва оправился после вторжения, но об окончании войны говорить пока рано. Иран изо всех сил стремится заполучить ядерное оружие. Отвергая доводы разума, его лидеры всерьёз видят выход во вмешательстве высших сил и вот уже тысячу лет ждут появления своего скрытого имама…

Глядя на это, может возникнуть одно не очень-то приятное ощущение – в том месте, где история начиналась, там же она может и закончиться. И каким будет этот финал, не знает пока никто. Потому как никому не дано предугадать намерения сытого льва, уставшего от покоя.





Предпоследняя ночь




«Разойдитесь, наденьте одежду простых людей, спрячьте под ней оружие и идите в город. Войдите в него разными путями, и пусть будет для вас местом встречи большая мечеть…» (Рассказ про Али-Баба и сорок разбойников)



И когда наступила ночь, дополняющая до предпоследней, все тревоги и сомнения исчезли, как исчезает последний луч света в наступающей тьме. Генерал Рашид, не знавший в точности, что же ему предпринять, сейчас уверенно встал из-за стола и направился к телефону. Он приготовился отдать необходимые приказы и распоряжения. Час настал. Настало время для решительных, быстрых действий. Действий на упреждение, крайне неприятных, но всё же необходимых мер, призванных в корне подавить ставшей реальной угрозу. Покровы неопределённости, скрывавшие до этого истинные намерения его противника, теперь устранились. Картинка в его сознании сложилась на удивление быстро; в сложном механизме событий наступила перемена состояний, говорящая о скором наступлении развязки. С минуты на минуту он ожидал появления новых свидетельств, подтверждающих его правоту. То, что ему уже удалось узнать, было слишком невероятным для того, чтобы прямо высказать вышестоящему руководству. Но какими бы безумными ни казались слова незнакомца, сказанные в предыдущую ночь, они всё же косвенно подтверждались и другими поступающими данными.

С одной стороны, всё сказанное им походило больше на бред. Что ещё, кроме бреда, мог бы выдать возбуждённый мозг, клетки которого напивались смесью из самых изощрённых психотропных препаратов? Генерал снова вспомнил, как он был удивлён, услышав первые слова незнакомца. Человек, сознание которого только что вернулось с того света, не стал расспрашивать о том, где он и что с ним. Вместо этого он вдруг начал рассказывать невероятные, совершенно удивительные вещи. Как из сказок «Тысячи и одной ночи» появились вдруг образы давно забытых людей и событий. Кроваво-красный алмаз «Слеза Аллаха», халиф Аль-Мамун, ведущий войну со своим братом, осада Багдада, какой-то старинный туннель, ведущий на подземный остров посреди кроваво-красной реки…

Несомненно, такое мог бы выдумать только сумасшедший. Бессвязные слова, обрывки непонятных фраз, хриплый кашель, прерывающий торопливую речь, которая могла вдруг с английского перейти на другой, непонятный язык; помутневший стеклянный взгляд, – всё это ярко свидетельствовало о неизбежном нарушении сознания. Но более всего об этом свидетельствовали его речи. Такое, вероятно, могла бы выдумать сама Шахразада, спасая свою жизнь от прихоти коварного царя очередной своей сказкой. «Расскажи мне свою историю и, если она покажется мне удивительной, я подарю тебе ещё один день жизни…» Но незнакомца совершенно не интересовала его жизнь. Он просто говорил, как будто это могло облегчить его душу, даровать спасение от недавно пережитых кошмаров.

Многое из того, что было сказано в эту ночь, генерал с трудом мог понять. Взять того же Аль-Мамуна… Ну какая могла быть связь между правящим тысячу двести лет назад халифом и недавними событиями в Египте? Что за река, о которой говорил незнакомец? Что за остров? Откуда взялась вода? Он всё время говорил о каком-то туннеле. Или, точнее, о двух туннелях. Туннель для воды, старинный водовод, идущий с гор в долину. Какие-то люди через этот туннель должны были выйти к большой мечети. Но где и для чего? Какое зло замыслили эти люди?

Вскоре всё стало понятно. Прежде всего, незнакомца звали Виктор. Но генерал не стал допытываться о его прошлой жизни. Это не имело сейчас никакого значения, ибо то, что рассказал ему Виктор, было важнее всего на свете. По мере того, как сознание возвращалось к Виктору, и речь его становились более внятной, перед генералом во всех подробностях вырисовывалась картина недавних событий. То, о чём он догадывался с самого начала, теперь получило несомненное подтверждение. Он предпочёл бы в это не верить, но в словах незнакомца было нечто такое, что заставило его отбросить все сомнения. Его безумные на первый взгляд речи как-то очень удачно ложились в хитросплетение последних событий. Постепенно генерал стал понимать, с чем он имеет дело. Если всё это верно, то нависшая над ними угроза слишком велика, чтобы медлить. Надо было действовать немедленно, прямо сейчас.

А если это ловушка? Что, если его хотят пустить по ложному следу? Но нет, это невозможно! Он бы ещё сомневался, попади в его руки кто-либо из террористов. Тогда он мог бы заподозрить обман и хитрость. Но измученный, окровавленный Виктор просто не мог ему врать, его недавнее состояние между жизнью и смертью не давало ему такой возможности. И хотя реальных доказательств у Рашида всё ещё не было, он уже ни минуты не сомневался. Сказанных слов ему было достаточно, чтобы поверить. К тому же, слишком многое было поставлено на карту, чтобы просто оставить эти слова без внимания.

Он знал, что не стоит тратить время на пустые согласования и разрешения. Ему всё равно никто не поверит. Ведь не будет же он докладывать принцу о том, что группа экстремистов пытается проникнуть в пределы Запретной Мечети для того, чтобы вернуть на место настоящий Черный Камень! Его тут же сочтут сумасшедшим и отступником от веры. Поэтому он вынужден взять на себя груз ответственности, взять всё в свои руки. Отец сделал бы именно так, в этом генерал ни секунды не сомневался.


Он прекрасно понимал, чем ему грозят самовольные действия в случае неудачи. Речь шла не о карьере и не об увольнении в запас. Здесь запросто можно было лишиться не только звания, но и головы. Неоднократно за время своей службы ему приходилось ввязываться в безнадёжные предприятия, не сулящие ни успеха, ни награды. Бывало, он одерживал верх, но случались и досадные поражения. Сейчас он старался не думать о последствиях, требовалось действовать немедленно, в этом состоял его воинский долг. Долг, обусловленный не только присягой, но и клятвой, произнесённой на могиле отца.

Итак, сейчас он совершенно ясно себе представлял, куда направляются террористы и какие они преследуют цели. Эти люди двигались к границам Запретной территории, к священной Мекке.

А его задача состояла в том, чтобы ни в коем случае не пропустить их в Мекку. Не дать повториться тому забытому кошмару. Забытому, казалось бы, всеми. Всеми, кроме него. А он слишком хорошо помнил, что случилось тогда, в ноябре 1979 года, в первый день нового, 1400 года по исламскому календарю…



Некоторые события остаются незаслуженно забытыми. В то время как по своей важности они стали ключевыми, поворотными моментами в истории всего мира. Они, безусловно, достойны упоминания. Другое дело, что не всем хотелось бы, чтоб о них помнили…

В первый день нового, 1400 года, в Масджид Аль-Харам, главной мечети Мекки и всего мусульманского мира, собрались на утреннюю молитву тысячи верующих. Так было заведено уже четырнадцать веков подряд. Правоверные мусульмане со всех уголков планеты стремились к этому месту, как то было завещано самим Пророком Мухаммедом, да пребудет с ним мир. Но сегодня это была непростая дата. Смена столетий в исламе – это всегда ожидание неясных перемен, мистические настроения отдельных течений, предчувствие исполнения пророчеств. Когда завершились первые сто лет ислама, многие полагали, что наступит если не Судный день, то уж точно невероятные потрясения и перемены. Каждый раз, когда над Меккой вставал рассвет первого для месяца Мухаррам, весь мусульманский мир замирал в тревожном ожидании. И в это утро, как и ожидалось, первая молитва нового столетия должна была перевернуть очередную страницу в истории ислама. Так и случилось.

Едва успели прозвучать последние слова молитвы, содержащие призыв к миру, как внутри мечети раздались выстрелы и громкие крики. Малочисленная охрана, вооружённая только дубинками, не смогла оказать никакого сопротивления. Прошло совсем немного времени – и вскоре вся территория огромного комплекса мечети оказалась под полным контролем таинственных вооружённых лиц. Они заблокировали все входы внутрь здания и установили на высоких минаретах огневые точки, под прицельным огнём которых оказалась не только внутренняя площадь мечети, но и значительная часть прилегающих к ней улиц города. С высоты в 89 метров засевшие на минаретах снайперы были в состоянии поразить любую цель, как воздушную, так и наземную.

Ими командовал человек, имя которого до этого момента не было никому известно. Он стоял у стен Каабы, на том самом месте, откуда обычно имам произносит свои молитвы, держа в одной руке микрофон, а в другой – автоматическую винтовку. Через громкоговорители над всей Меккой разносился его громкий голос с характерным бедуинским акцентом. Охваченные страхом жители города услышали, что в руках повстанцев оказались важнейшие города Саудовской Аравии и – что самое главное – настало время для исполнения древнего пророчества, во имя которого эти люди решились на пролитие крови в пределах Запретной Мечети. Более страшного греха, чем этот, трудно было даже вообразить. Любое насилие на святой земле было строго запрещено, нельзя было даже выдергивать сорняки из почвы. Что же могло заставить этих людей нарушить самые суровые запреты? Каково было то пророчество, ради которого они готовы были принести себя и других в жертву?

Человека, знавшего ответы на эти вопросы, звали Джухейман Утейби. Именно он был лидером этой таинственной вооружённой группы, посмевшей бросить вызов не только властям Саудовской Аравии, но и всем, как он полагал, отступникам от веры. Глядя на его единственную сохранившуюся фотографию, трудно не согласиться с тем, что сама природа наделила его чрезвычайно выразительной внешностью харизматичного лидера. Пронзительный взгляд больших черных глаз несомненно должен был оказывать на его сторонников почти гипнотический эффект. Спокойная, уверенная манера разговора с неизменной доброжелательной улыбкой лучше всяких разумных убеждений заставляла собеседников проникнуться глубиной и смыслом его идей. Огромная копна густых всклоченных волос незаметно переходила в окладистую бороду, столь же густую и неухоженную. Всё это делало его похожим на испытавшего тяготы существования ветхозаветного пророка, пришедшего из недр пустыни.

Он и в самом деле вышел из её песков. По происхождению Джухейман был доподлинным бедуином. Он родился в затерянном поселении вдали от сверкающих городов и того процветания, которое обрушилось на бесплодные земли Аравии после внезапного нефтяного бума. Вся его семья, каждый представитель его многочисленного рода, имели свои основания испытывать ненависть и недоверие к властям, которые достаточно сурово обошлись с ними в недалёком прошлом. Когда-то эти воинственные племена, воодушевлённые искрой радикальных религиозных идей, на своих штыках привели семейство Саудитов к власти. Жестокие и беспощадные воины, печально известные своей привычкой вспарывать животы беременным женщинам, они долгое время наводили ужас на весь Аравийский полуостров и его соседей. Когда же правящий дом окончательно взял власть в свои руки, эти постоянно жаждущие крови фанатики стали ненужной и даже опасной силой. Пойти на уступки и покорно сложить оружие было для них немыслимым делом – только священная война против предателей веры, которыми стали вдруг Саудиты, могла сохранить привычный им мир неизменным.

Однако мир вокруг уже давно изменился. Всадники на верблюдах, вооружённые копьями и мечами, внезапно атакующие врага из глубины пустыни и в ней же исчезающие после жестокого боя, в двадцатом веке не имели ни малейшего шанса на победу. Тех, кто с криками «Аллах акбар!» пытался противостоять правительственным войскам, рядами косили очереди из тяжёлых пулемётов. Тех же, кто выжил и по привычке пытался искать спасения в недоступной ранее пустыне, повсюду настигали вездесущие аэропланы, для которых пески не являлись помехой. Многочисленные поселения, некогда переполненные богатой добычей, теперь подвергались беспощадной бомбардировке. Другие изобретения дьявола – радио и телефон – позволяли их врагам быстро и эффективно реагировать на любые попытки сопротивления. Вскоре всё было кончено. Последнее из великих бедуинских сражений, участники которого смотрели друг на друга со спин верблюдов, как это делали их отцы и деды тысячи лет назад, было начато и проиграно. Исход битвы решили не отвага и доблесть, а дюжина пулемётов. Некогда грозная сила была унижена и раздроблена, а гордые бедуины, привыкшие держать в своих руках только оружие, вынуждены были взяться за мотыги и заняться тем, что было презираемо ими на протяжении долгих столетий. Но память о былой славе в их сердцах уничтожить не удалось, она затаилась на время, ожидая только момента, чтобы снова о себе напомнить.

И вот сейчас такой момент, казалось, настал. Во главе сотен повстанцев, таких же отчаянных и фанатично преданных своему делу, Джухейман Утейби стоял у стен священной Каабы, сжимая своими тонкими изящными пальцами автомат; а подле него стоял ещё один, даже более значимый, чем он, персонаж – Мухаммед Абдаллах – человек, божественная миссия которого должна была ознаменовать собой рождение нового, справедливого мира.

Нам остаётся только сожалеть, что в это время поблизости не оказалось никого с фото или видео камерой, чтобы запечатлеть в деталях эту поистине историческую сцену, бывшую одновременно и началом нового столетия в жизни последователей Пророка, и завязкой кровавой трагедии, разыгравшейся здесь в ближайшие две недели, и крушением несбывшихся ожиданий и надежд, в очередной раз доказавшим превосходство сил мирской партии над возвышенными стремлениями праведников. Да и откуда могли взяться в далёком 1979 году в центре мусульманской мечети такие привычные для нашего времени предметы, как фото или видео камеры? Сами повстанцы никогда в жизни не смотрели даже телевизор, принимая его за козни дьявола. Музыка и кино были для них хуже пламени ада, а запрет на телевидение был в числе их самых первоочередных требований. Это уже потом, в последующие десятилетия, террористы по всему миру будут тщательно фиксировать на плёнку все свои злодеяния, каждый свой взрыв или выстрел. А пока новый мир рождался лишь при изумлённом свидетельстве нескольких тысяч испуганных паломников, ставших вдруг заложниками в самом святом для всех мусульман месте.

Мухаммед Абдаллах, обычный на первый взгляд молодой человек, на самом деле был духовным и религиозным символом этого восстания. Повстанцы искренне верили, что в его лице на Землю пришёл упомянутый в древнем пророчестве Махди – спаситель человечества в его самые последние дни. А то, что такие дни уже наступили, у них не было никаких сомнений. Кругом они видели чудовищные примеры разложения общества: проникновение в него западных культурных и материальных ценностей, изображение на портретах лиц правящего семейства, женщин-дикторов на телевидении, само телевидение, паспорта, вольности в нравах и поведении. Всё это говорило о том, что это общество отдалилось от служения единственному и всемогущему Богу, погрязло в ереси и пороке. Повсюду насаждались дьявольские изобретения и недозволенные новшества. Но более всего расстроенные дела ислама были видны в лицах правящего Дома Саудитов. Их преступная связь с Западом, продажа нефти Америке, склонность к роскоши и потреблению, да что там ещё перечислять – одного этого было достаточно, чтобы отказать им в доверии! Эта власть запятнала себя преступлениями, и поэтому должна была быть свергнута. И только избранный, только истинный Махди, мог нанести ей смертельный удар.

Мохаммед Абдаллах и сам уверовал в свою избранность. Что двигало им? Что заставило его поверить? Согласно пророчеству, Махди должен был принадлежать к племени Курейш, из которого был родом сам Пророк Мухаммед. Что и говорить – многие мусульмане хотели бы иметь хотя бы отдалённое родство с домом Пророка. Вопросы крови в Аравии всегда были одними из самых щепетильных, и всякий бедуин обязан был знать своих предков вплоть до двенадцатого колена, а специалистам по составлению генеалогий никогда не приходилось сидеть без дела.

Всего лишь за месяц до описываемых событий иракский президент Саддам Хусейн представил изумлённому миру свою родословную, восходящую к самому Пророку! «Все мы внуки имама Хусейна…», – произнёс он вдохновенно. И хотя по этому пункту и возникло основное противоречие, сторонники смогли убедить Мухаммеда Абдаллаха, что и он также ведёт свою родословную от семьи Пророка. А потом случилось невероятное – сначала десятки, а затем и сотни заговорщиков стали видеть поразительно реалистичные сны, в которых Мухаммед Абдаллах являлся им в образе Махди. Ожидание, помноженное на веру, стало приносить свои плоды, и будущий Махди постепенно стал проникаться идеей собственного величия. «И дьявол взял над ними власть и украсил в их глазах их поступки…»

При всех своих пуританских убеждениях, этот молодой, романтично настроенный человек, несомненно был подвержен тщеславию. Встать на одну ступень ближе к Богу, ощутить на своём лице хотя бы тень от Его величия… Возможно, эти мысли и вскружили голову молодому поэту. Да ещё и эти невероятные совпадения, которые указывали на его избранность! Его имя – Мухаммед Абдаллах – в точности соответствовало имени, указанному в хадисе.51 Время его появления – первый день нового столетия – также был близок. У него на лице была отметина, вроде родимого пятна, о которой также говорилось в пророчестве. Невероятно, что все эти признаки совпали именно в этом человеке и именно в это время! Осталось только объявить о его божественной миссии и принести ему клятву верности у стен священной Каабы, о чём также говорилось в пророчестве. Именно с этой целью Джухейман Утейби и осуществил захват Запретной Мечети.

Но пока власти ничего не знали ни о целях, ни о происхождении повстанцев. Они пребывали в полном неведении относительно ситуации в Масджид Аль-Харам. Первые потери среди полицейских дали им понять, что они имеют дело с серьёзно настроенным противником, готовым применить оружие. Вполне возможно, что у такого противника могли быть сообщники в других местах Королевства. Что, если это только первая часть плана по захвату власти? Следовало немедленно скрыть от мира любую информацию о случившемся. Никто не должен был узнать о возникшем напряжении. Немедленно вся телефонная и телеграфная связь Саудовской Аравии с внешним миром была прервана. Известие о захвате мечети ни при каких обстоятельствах не должно было покинуть пределы Королевства. Принцам требовалось во что бы то ни стало выиграть время, чтобы осознать масштабы происходящего и понять, как им с этим бороться. А здесь было над чем подумать…

Захватчики основательно подготовились к своей акции, военная сторона дела была исполнена безукоризненно – не случайно их лидеры прошли службу в национальной гвардии. Они готовились не просто отстреливаться, а вести полноценную войну и продержаться там не иначе как до полной победы. Им без особого труда удалось отбить первые неудачные атаки правительственных войск. Силы наступающих были разрознены, у них не было единого командования и чёткого плана наступления. В такой решающий момент под рукой не оказалось даже подробных карт мечети. Бронежилеты? В Саудовской Аравии их тогда не было даже у спецподразделений.

Быстрого решения проблемы не получилось. И как ни старались Саудиты сохранить происходящее в тайне, уже на следующее утро весь мир знал о событиях в Мекке. Что и говорить – это был шок. Трудно себе представить более страшного и невероятного кошмара, каким стало для мусульманского мира посягательство на самое святое для всех правоверных место – на Масджид Аль-Харам, Запретную Мечеть, средоточие главных святынь ислама: Каабы, Черного Камня, колодца Зам-Зам. Ещё труднее было тогда представить, кто же мог решиться на такое святотатство.

Первоначально подозрения пали на иранских шиитов, которые со своими призывами к экспорту исламской революции как нельзя лучше подходили на эту роль. Тут же появились слухи о безумном мессии, который за несколько дней до этого в грязной одежде слонялся по Мекке, выдавая себя за двенадцатого шиитского имама и собирая вокруг себя толпы сторонников. Западные репортёры, не разобравшись, подхватили эту версию и пустили её в печать, даже не понимая, насколько она абсурдна – в рамках этой версии смешали в одну кучу суннитского Махди и «скрытого» шиитского имама, да ещё и позволили шиитскому агитатору разгуливать по суннитскому королевству с пламенными речами. Такое в принципе было невозможно. Но разбираться в тонкостях и различиях двух мусульманских течений тогда не было времени. Шиитская версия стала рассматриваться как основная и в Вашингтоне, который имел свои особые причины подозревать Иран после недавнего захвата американского посольства в Тегеране. Учитывая все обстоятельства, американцы решили немедленно направить в регион ударную военно-морскую группировку во главе с авианосцем «Китти Хок». Это был ясный намёк горячим головам в Иране, что в случае открытого противостояния Америка не оставит своих саудовских партнеров без поддержки. Но в остальном мусульманском мире эти действия были истолкованы совершенно иначе.

Пакистан был первым местом, где фанатичное негодование толпы дошло до кровопролития. Неизвестно кем пущенный слух о том, что мечеть якобы захвачена американским десантом, как спичка, брошенная в бочку с бензином, воспламенила религиозно настроенную молодежь в Исламабаде. Можно себе представить негодование правоверных! Американский десант в самом сердце Запретной Мечети, у стен священной Каабы, куда сам Пророк запретил доступ неверным! Американские и израильские парашютисты топчут своими сапогами священную землю! Галлюцинация, да и только!

Пожалуй, только сравнение способно передать всю невероятную глубину и остроту возникшего возмущения. Попробуйте, к примеру, представить себе ужас американцев, если бы однажды утром они увидели Саддама Хусейна в тапочках и халате Буша-младшего, играющего в гольф на лужайке перед Белым Домом! Представляете? Но это были бы чувства цивилизованных янки, отягощённые грузом десяти заповедей и признанием презумпции невиновности, не позволяющим сразу же броситься на растерзание обидчика. Мусульмане же не стали особо допытываться до истины – тотчас же толпы фанатиков принялись закидывать бутылками с зажигательной смесью американское посольство и призывать к священной войне. В других пакистанских городах нападению подверглись торговые представительства и офисы. Власти безучастно взирали на творимые бесчинства, не принимая никаких попыток утихомирить толпу. К вечеру посольство было сожжено дотла, несколько человек погибло в пожаре.

Похожим нападениям подверглись посольства и в других мусульманских странах. От Турции до Индии все, как один, ненавидели Америку. В Тегеране многотысячные толпы выкрикивали на улицах: «Mar bar shah, mar bar Carter!» – «Смерть шаху, смерть Картеру!» В индийской Калькутте протестующие забросали камнями американское консульство и сожгли пару дипломатических лимузинов. Оскорбив таким образом чувства одной супердержавы, манифестанты переместились к расположенному поблизости консульству другой страны двухполярного мира – Советского Союза и, вдобавок к роскошным американским лимузинам, сожгли ещё и потрёпанный мотоцикл, оставленный кем-то у дверей советского представительства. Так, на всякий случай. Похоже, что ненависть мусульман тогда была готова обрушиться на любого.

По счастливой случайности никто больше не погиб, но столь ярко выраженная ненависть к Америке стала большой неожиданность для политиков в Вашингтоне. Сожжённое посольство само по себе принесло убытков на 21 миллион долларов, экстренная эвакуация 350 американских граждан парализовала всю дипломатическую работу, но куда сложнее было оценить общий политический ущерб, последствия которого надолго испортили Америке жизнь в регионе.

Информации о происходящем по-прежнему было мало. Западные газеты пестрели заголовками: «Повстанцы планировали взять в заложники короля Саудовской Аравии», «Спланированное восстание при поддержке Ливии и Йемена», «Президент Картер предупреждает Иран, саудовские принцы объявляют о завершении кризиса в мечети». Но на самом деле до завершения кризиса было ещё далеко.

В Мекке тем временем не прекращались попытки овладеть мечетью. На третий день противостояния у властей появилось разрешение от улемы52 применить все доступные средства. В бой были брошены бронетранспортёры и тяжёлое вооружение. Впервые войскам удалось продвинуться дальше ворот мечети, и линия фронта переместилась в её внутренние помещения. Повстанцы сражались отчаянно. Чтобы затруднить опознание своих убитых товарищей, они поливали им головы бензином и поджигали. Запах горящей плоти и разлагающихся на жаре тел окутал все коридоры мусульманской святыни. Солдаты, разъярённые высокими потерями предшествующих дней, нажимали на курок всякий раз, как только видели силуэт или тень, выходящую им навстречу из задымлённых коридоров. Это была, без преувеличения, зона свободного огня, в которой гибли и участники конфликта, и случайные заложники.

Наконец, понеся большие потери, правительственные войска смогли оттеснить повстанцев в лабиринт подземных сооружений под внутренней площадью мечети. Это хитросплетение коридоров и комнат, носившее название «Кабу» – «подвал», было построено уже в современные времена и никогда не являлось частью оригинальной постройки. Впрочем, не только в Запретной Мечети, но и во всей Мекке с трудом можно было отыскать хоть что-то со времён Пророка. Многое разрушило время, но ещё больше сравняли с землей сами фанатичные мусульмане. Внизу у Джухеймана были некоторые запасы воды и продовольствия, его положение здесь было даже более выгодным, чем прежде. Сюда уже не могла попасть бронетехника, а из глубины коридоров его люди могли безнаказанно расстреливать нападавших.

После недели ожесточённых боёв стало понятно, что обычные средства здесь не подходят. Надо было срочно найти какой-то другой, более действенный способ. Повстанцев стали выкуривать слезоточивым газом. Но и этот приём не сработал. Мятежники просто перекрыли коридоры самодельными баррикадами из подручных средств и стали дышать через смоченные водой тряпки. Эти примитивные меры помогли им спокойно пережить атаку. Между тем газ стал выходить наружу и поражать применивших его солдат. У них, конечно же, были противогазы. Вот только никто тогда не подумал, что от противогаза не будет никакой пользы, если одевать его на бороду. Маска неплотно прилегала к лицу и пропускала газ. Так традиционная приверженность к растительности на лице сыграла с саудовскими солдатами злую шутку. А в стремлении побыстрее расправиться с террористами газа применили столько, что ещё несколько дней ядовитое облако висело над ближайшими городскими кварталами, некоторые из которых пришлось даже эвакуировать. Однако Джухейман и его люди как ни в чем не бывало продолжали вести ожесточённое сопротивление.

С каждым часом петля кризиса мучительно затягивалась на шее саудовских властей. Их бессилие теперь стало очевидным для всех врагов этого режима. Как и следовало ожидать, очередной очаг напряжённости должен был возникнуть там, где с давних времён копились неразрешённые проблемы – в восточной провинции Королевства, населённой преимущественно шиитами. Надвигался десятый день месяца Мухаррам. Этот день был скорбной датой для всех шиитов, напоминанием о мученической смерти имама Хусейна, внука пророка Мухаммеда. Непонятные слухи о событиях в Мекке, о пришествии Махди взбудоражили здесь горячие головы, всколыхнули давно зреющие волны недовольства.

На улицы шиитских городов вышли фанатично настроенные толпы с призывами свергнуть тиранию. Для ликвидации новой угрозы властям пришлось срочно перебросить в зону конфликта часть подразделений, занятых в Мекке. Решение было простым, в духе давних традиций противостояния между этими двумя конфликтующими течениями – толпу попросту расстреляли из пулемётов. С точки зрения ваххабитов, шииты вообще не считались мусульманами, так что здесь они особо и не церемонились. Но с таким подходом ситуация грозила перерасти в новый масштабный кризис, центром которого могли стать стратегически важные районы добычи нефти. А вот этого допустить было уже никак нельзя!

Принцы осознали, что без посторонней помощи им никак не справиться с кризисом. Армия готова была выйти из-под контроля; никто из солдат и офицеров не горел более желанием вновь возвращаться на поле боя, в темноту мрачных подземелий мечети, где из своих укрытий, невидимые в темноте, их, как плюшевых медведей в тире, отстреливали мятежники. Ни слезоточивый газ, ни гранаты – ничто не могло помочь гвардейцам продвинуться вглубь подземелий. Спотыкаясь на скользких от крови ступенях, они едва успевали оттащить своих раненых на поверхность, оставляя убитых внизу на милость Всевышнего.

Привязанность к ситуации в Мекке отвлекала верхушку правящего семейства от решения других важных дел. Именно в это время в страну прибыл главный американский казначей для ведения переговоров по нефти. Каждый день отсрочки переговоров обходился саудовской казне почти в сотню миллионов долларов. К общей удручающей обстановке добавилось и трагическое известие о катастрофе пассажирского самолёта, перевозившего домой пакистанских паломников. Самолёт разбился неподалеку от Джедды, погибли 156 человек. Это был дурной знак, особенно принимая во внимание тот факт, что среди этих несчастных были и паломники, пережившие первые часы захвата мечети. Это было уже невыносимо, требовалось срочно прервать эту затянувшуюся череду неудач, грозящую повергнуть всю страну в хаос.

И тогда было принято решение обратиться за помощью к французским спецслужбам. Помощь Франции была наиболее подходящим и нейтральным вариантом в той ситуации. Америка, сама того не желая, и так оказалась пострадавшей в этом конфликте, куда ей было ещё связываться со штурмом мечети! Турция являлась давним неприятелем королевского семейства. Предков короля Иордании сами Саудиты когда-то выгнали из Мекки, и просить его теперь о помощи было бы для них унизительно. Помощь тогда предлагали многие, но принять её можно было далеко не от каждого. Ни ближайшие союзники, ни ближайшие соседи Саудитов не устраивали.

Париж с готовностью откликнулся на просьбу, и трое французских специалистов немедленно вылетели в Королевство для консультации и тренировки саудовских подразделений. С собой они везли 300 килограмм отравляющего газа – количество, достаточное для того, чтобы умертвить половину города, а также бронежилеты, которых так не хватало саудовским солдатам. Это был настоящий боевой газ, а не тот безобидный аэрозоль, которым обычно разгоняют демонстрации, и к запаху и вкусу которого у повстанцев уже выработался иммунитет.

Французы ни в коем случае не должны были принимать участие в боевых действиях, это было исключено. Доступ в Мекку был закрыт для иноверцев, их роль сводилась только к планированию и консультации. Но даже такое ограниченное участие, как и следовало ожидать, породило в дальнейшем массу самых невероятных слухов, один нелепее другого. Впоследствии будут говорить, что целый отряд французского спецназа, принявший ислам, штурмовал подземелья мечети в стиле голливудского боевика. Что перед штурмом они якобы затопили Кабу и пустили по воде электрический ток, чтобы убить всё живое.

Также будут сообщать несуществующие подробности того, как повстанцы сбивали вертолеты, что у них был целый полевой госпиталь на десятки коек с врачами и медсёстрами, и многое другое. Настолько грозными казались тогда эти люди. Более всего власти опасались, что повстанцам придёт в голову мысль укрыться внутри священной Каабы, и тогда придётся решать нелёгкий вопрос, как их оттуда выбить. Довольно было того, что по минаретам стреляли из ракетных установок, предназначенных для уничтожения танков. Башни устояли, но авторитет властей был подорван. Если бы ещё пришлось брать штурмом Каабу… Всего за месяц до этого в святилище была установлена новая дверь, на изготовление которой ушло почти 280 килограмм чистейшего золота. Но не потеря золота тревожила принцев. Потеря авторитета – вот что было бы намного страшнее. Любой материальный вред, причинённый святыне, им бы не простили, какими бы соображениями это ни было продиктовано.