Тысяча первая ночь и утро следующего дня

Была и ещё одна причина возвышения Каабы, в основе которой лежали отнюдь не седые предания, а вполне материальные людские промыслы. Мекка, изначально возникшая как станция караванного пути, не могла не пропитаться духом торговли. И с момента её основания вся энергия жителей Мекки была направлена на то, чтобы обеспечить безопасное прохождение караванов, от чего в итоге зависело их процветание и благополучие. Для этого требовалось найти некую общую точку соприкосновения для многочисленных разрозненных племён, излюбленным ремеслом которых были хищнические набеги.

В те далёкие времена весь огромный Аравийский полуостров был обителью язычников. У каждого кочующего племени был в почёте свой идол, сопровождавший его в дальних переходах. Это мог быть камень причудливой формы или деревянное изваяние. Были и всеобще почитаемые богини: Аль-Лат, Манат. Но не всегда обращённые к ним молитвы и жертвы приносили ожидаемый результат. Их могущества и силы очевидно не хватало даже на то, чтобы обеспечить столь нехитрые потребности кочевников, как наполненные водой колодцы и богатые пастбища. Совсем по-другому выглядела благословенная Мекка со своим могущественным храмом, пышными обрядами и целым пантеоном богов. Священный древний храм как нельзя лучше подходил на роль той сдерживающей силы, вызывающей страх у суеверных язычников и одинаково почитаемой как среди воинственных бедуинов, так и среди жителей городов. Он был главной гарантией безопасности Мекки. Старейшины племён, ежегодно приходящих в город на торговые ярмарки, помещали в Каабу изваяния своих богов, тем самым беря на себя обязательства не причинять вреда их обители и её окрестностям. Сколь бы воинственными ни были эти сыны пустыни, но и им иногда приходилось вступать в торговые отношения со своими соседями, и они отчётливо понимали, как важны были для этого миролюбие и терпимость, пусть даже временные. Так постепенно вокруг Каабы возник союз племён, признаваемый далеко за пределами торговой конфедерации Мекки.

Для мекканских кланов, взявших на себя почётную миссию по приёму многочисленных паломников, было только выгодно привлечение в этот союз новых членов. Те, в чьих руках находились ключи от храма, могли не беспокоиться за своё будущее. С каждым новым идолом крепло могущество Каабы, возрастал авторитет Мекки. Всё большее число арабских племён признавало в ней свою святыню. Так постепенно Кааба стала домом для 360 языческих богов…



Обо всём этом мог думать халиф Гарун Аль-Рашид, глядя на пыльные улочки древнего города. Его почтенный род также уходил своими корнями в Мекку. Где-то здесь, на склоне одной из этих гор, двести лет назад стоял их отчий дом. Из поколения в поколение они вели торговлю, снаряжали караваны, поклонялись древним языческим богам. Здесь так жили все, и многие из них теперь забыты. Как могла бы сложиться их судьба, случись всё по-другому? Но случилось так, что его предком был не кто иной, как Аль-Аббас, родной дядя Пророка Мухаммеда, да пребудет с ним мир! В своё время он сыграл немалую роль в жизни основателя мусульманской общины, оказав ему помощь и поддержку в решающий момент, когда Пророк задумал покинуть Мекку и искать защиты у соседних племён.

Расчётливый и осторожный, Аль-Аббас не спешил безоговорочно принимать новую веру, которую так жарко проповедовал его племянник. В Мекке ему принадлежала весьма почётная и доходная должность распорядителя воды из священного источника Зам-Зам, воды которого, как полагалось, текли из самого Рая. Эта была весомая привилегия, дарующая почёт и уважение её обладателю. Отказ от языческих богов означал бы для него и потерю источника. В то же время он не мог не видеть, как всё большее число последователей обретает ислам с каждым годом. Со свойственным его натуре умением находить пути между двух противоположных сторон, Аль-Аббас умудрился одновременно и оказать услугу племяннику, и не настроить против себя жителей города, ненавидящих Пророка и его проповеди. Это был очень тонкий и расчётливый политический ход, плоды которого были осязаемы даже через столетие, когда родство с Пророком и умение Аббасидов пользоваться другими для достижения своих целей определило их нынешнее положение. Потомки Аль-Аббаса, унаследовав основные черты своего родителя, в своё время сумели ловко ими воспользоваться и заявить свои права на халифат, положив начало новой династии, растянувшейся почти на пять столетий.

Примерно такую же по сложности задачу прохождения между двух огней ныне предстояло решить и самому Аль-Рашиду. Помимо традиционного паломничества, целью его нынешнего визита в Мекку являлся также один весьма важный политический вопрос, требовавший скорейшего разрешения. Надо было найти разумный компромисс в деле о наследовании – в деле, которое при неверном подходе грозило обернуться большими неприятностями и смутой в будущем. Нужен был подход, который бы устроил все заинтересованные стороны. А этих сторон было немало. С одной стороны – его любимая жена, красавица Зубейда, желающая видеть на троне своего сына Аль-Амина. За ней стояли влиятельные силы старой арабской аристократии. С другой стороны – его старший сын Аль-Мамун от персидской наложницы Мараджил, пользующийся большой поддержкой у персидских феодалов.

Халиф с горечью подметил, что положение, в котором сейчас оказались оба его сына, до боли напоминало тот ужасный клубок интриг и противоречий, в хитросплетении которого столкнулись когда-то и он сам, и его брат Муса. А нити этого клубка крепко держала в своих руках их властная мать, бывшая невольница Хейзурана, привыкшая при слабом и безвольном муже во всём распоряжаться в халифате. Несмотря на то, что наследником уже был обозначен Муса, Хейзурана предпочла бы видеть халифом его младшего брата – Гаруна. Под давлением своей несносной жены и не без помощи первого визиря, их отец был вынужден сделать выбор в пользу младшего сына. Последовавший за этим накал страстей довёл до крайности отношения между матерью и её сыновьями. Муса даже пытался отравить свою мать и казнить Гаруна, но Хейзурана смогла опередить его. В одну из ночей преданные ей невольницы задушили её старшего сына в постели подушками…

Да, воистину этим женщинам следовало бы дать другие имена, не такие красивые и нежные, как Зубейда и Хейзурана! Зубейда – это маленький масляный шарик, а Хейзурана – лёгкая и стройная тростинка. Но они обладали такой силой, которой не могли бы похвастаться и мужчины! И прав был мудрец со своими словами: «Можно уложить двух мертвецов в одну могилу, но нельзя стерпеть двух женщин в одном доме!»

И тогда, и сейчас приходилось выбирать между двумя братьями. Аль-Амин или Аль-Мамун? В первом его сыне воплотилось всё, чем только должен обладать истинный правитель: сдержанность, образованность, задумчивая рассудительность, презрение к мирским утехам. Он, без сомнения, был более достоин бремени власти, нежели его младший брат. Аль-Амин совсем другой. Беспечный юноша, увлечённый поэзией. Что он будет делать, воцарившись в Багдаде? Да то же, что и сейчас – повесничать со своим другом и собутыльником Абу Нувасом40 и гонять львов на вавилонских болотах, это уж точно…

А империи нужен другой властитель. Иначе Бармакиды всё приберут к своим рукам. Эти хитрые плутоватые персы спят и видят, как на троне будет восседать послушный их воле смиренный правитель, не смеющий и шага ступить без их поддержки, а сами они будут заправлять всей реальной властью в халифате. Это уж Гарун знал наверняка по своему собственному опыту. Порядком надоевшая ему опека Бармакидов, слишком большая власть, сосредоточенная в руках этой семьи – всё это уже давно наталкивало его на определённые мысли. Пора уже указать этим выскочкам на их место. По возвращению в Багдад он вскроет эту наболевшую рану. Пожалуй, одной отрубленной головы на чьей-то длинной шее для начала будет достаточно, чтобы другие головы задумались…

Но вскоре другие мысли отвлекли его от этих тяжких раздумий. Они вступали в пределы Запретной Мечети – Масджид Аль-Харам, конечной цели их долгого и нелёгкого пути. Халиф остановился и горячо поблагодарил Всевышнего. Почти два месяца путешествия через пустыню и каменистые долины были тяжёлым испытанием даже для Повелителя правоверных. Как хорошо, подумал он, что в этом году хадж пришёлся на относительно прохладное зимнее время. Случись он в разгар лета – и не всем довелось бы дойти до матери городов. Дорога на Мекку со всех сторон была окружена безымянными могилами. Тысячи, десятки тысяч паломников, почувствовав приближение своего смертного часа, спешили хотя бы приблизиться к границам священной территории, чтобы испустить свой дух не где-нибудь, а на её землях. Так умер его дед, халиф Аль-Мансур, не дошедший до Мекки всего каких-нибудь нескольких дней пути. Так умирали и другие, безвестные путники – кто от болезни и лишений, а кто – от стрелы или меча. Караваны паломников всегда были желанной добычей для тех, кто ничего не боялся в жизни этой и – уж тем более – в грядущей. Тех же, кого смерть настигала раньше времени или вдали от святых мест, родственники несли в гробах. «Умер во время хаджа» – этой фразой заканчивались многие биографии в те годы.



Хранители ключей уже стояли у Каабы в ожидании халифа. Помощники взялись за края покрывала над дверью и скрыли ими старца, словно завесой, пока он открывал дверь. Бронзовый ключ тяжело повернулся в серебряном замке, висящем на серебряных петлях, замок был снят, и двери открыты. Они вошли внутрь. Прохлада, стоявшая снаружи, здесь превратилась в холод. Холод поднимался от мраморных плит пола, окутывал всех входящих, через босые ноги проникал в их души и заставлял смиренно склониться, замерев на пороге. После яркого дневного света они осторожно ступали во тьму, боясь потревожить звуком шагов покой священного места.

В темноте небольшое помещение казалось непомерно большим, бесконечным. Стены, сложенные из простого грубого камня, поднимались высоко вверх – туда, где по преданию, прямо над этим местом, на одном из семи небес, находилась настоящая божественная Кааба, истинный Дом Бога. Но никто не осмеливался обращать туда свой взгляд – смотреть на потолок Каабы считалось крайне неучтивым делом. От деревянных столбов, поддерживающих потолок, к стенам была протянута простая пеньковая веревка, на которой висели, раскачиваясь, золотые и серебряные вазы, ожерелья, браслеты и другие драгоценные вещи, оставленные в дар состоятельными паломниками. В правом углу можно было различить небольшую отгородку с деревянной дверью, ведущей, как говорили, в подземелья под Каабой, бывшие хранилищем других её тайн. На самом деле это был путь на крышу храма, а дверь называлась Врата Милосердия. На одной из стен серебряными гвоздями были прибиты рассохшиеся доски, последние уцелевшие от Ноева ковчега. Не было никаких других дверей, украшений или предметов. Пустота заполняла пространство. В этой пустоте ничто не мешало вошедшим обратить свои мысли и чувства к всемогущему Богу.

Обшитые серебром двери плотно закрылись, и суета внешнего мира исчезла. Тут же были зажжены свечи и расставлены по углам. Мрак рассеялся, и постепенно глаза стали привыкать к темноте. То и дело одна или две свечи гасли, как будто от внезапного порыва ветра, хотя воздух в помещении был недвижим. Такая странность пугала непосвященных, заставляла почувствовать здесь чьё-то незримое присутствие. Но всё это было потому, что каждый день в Бейтулла – Дом Бога – являлись на поклонение семьдесят два ветра, между ними было много вредных для здоровья людей, но много и полезных. Таково было поверье. Свечи зажигали снова, судьи готовились прочесть документ, халиф в это время пристально смотрел на лица сыновей, в последний раз пытаясь найти подтверждение верности своих решений.

Громкий голос судьи затихал на парчовой обивке стен, слова исчезали в плотных завесах ткани:

– Такова была воля Всевышнего и никто не в силах её оспорить. Он принял это решение, и никто из рабов Его не может остановить его исполнение или отвернуться от него. Повеление Всевышнего не может быть изменено никем. Перед лицом всемогущего Бога и по воле пятого халифа из потомков Аль-Аббаса, Гаруна Ар-Рашида, брата Мусы Аль-Хади, сына Аль-Махди Мухаммеда, сына Абу Джафара Аль-Мансура, сына Мухаммеда, и брата Ас-Саффаха, сына Мухаммеда…



Снаружи солнечный свет больно ударил в глаза. Земной мир снова принял их в свои объятия после тишины и сумрака Дома. Халиф отошёл от Каабы, взглянул на неё с расстояния, и стал ждать появления человека, с которым намеревался обсудить ещё одно важное дело. Вскоре к нему подошёл старик. Халиф приветствовал его и задал вопрос:

– У меня есть намерение восстановить Храм таким, каким желал его видеть Посланник Бога, да пребудет с ним мир. Что скажешь на это?

– О, Повелитель правоверных, откажись от своего намерения! Не делай Каабу игрушкой в руках царей, что придут после тебя и также задумают её перестроить по твоему примеру. Постоянный снос и переделка святыни лишь подорвут нашу веру…

– Пожалуй, ты прав. Пусть всё останется, как есть. Этот Дом – на века! Куда ты теперь, старик?

– Твой старший сын хотел, чтобы я рассказал ему про Камень. Он всё хочет знать.

– А я-то думал, что ты успел научить его всем вещам на свете! Но, похоже, у него никогда не иссякнут вопросы… Иди, и да будет доволен тобой Аллах!

Старик направился к восточному углу Каабы, где его уже ждал молодой принц. Абдаллах Аль-Мамун заворожено смотрел на Черный Камень и пытался разглядеть в его прожилках и трещинах какие-нибудь знаки, раскрывающие его тайну.

– Учитель! Какова природа этого Камня и правда ли то, что о нём говорят?

– Судить о его природе выше моих познаний. Человек и не должен пытаться найти ему объяснение или подобие среди земных камней. В Мекке нет скал, откуда бы он мог взяться. Нет их и во всей Аравии. Живущим на земле не дано судить о том, что упало с неба… Говорят, это окаменевший ангел, который в Судный день заступится за тех, кому при жизни удалось его поцеловать. Всемогущий Аллах вернёт ему глаза, чтобы он видел, и язык, чтобы он говорил. И он попросит за тех, кто прикасался к нему.

– Правда ли, что одного поцелуя достаточно, чтобы снять с себя все грехи?

– Это так. Правда и то, что перед тем, как послать Камень на землю, Всевышний лишил его божественного сияния, иначе бы этот свет ослепил всю Вселенную. Но одна мельчайшая частица света всё-таки осталась, и поэтому Камень ещё долгое время оставался белоснежно чистым и ослепительно белым. Именно этот свет видели путники за три дня пути от Мекки. Но вскоре погас и он…

– Откуда на нём столько трещин?

– Много раз Камень терпел удары. Были люди, ослеплённые злобой, что пытались, ударяя по Камню, нанести вред стоящим за ним силам. Потом были Омейяды…

– Но разве Всевышний не покарал их на месте за такое святотатство?

– Те, кто сделал это, наверняка уже горят в аду. А почему возмездие не свершилось немедленно – не нам судить об этом. Возможно, это была всего лишь отсрочка от одного, предопределенного Им, к другому, предопределенному Им же. Если Всевышний допустил разделение его на части, то это было всецело в Его замысле. Камни, как и люди, также подчиняются Его воле, и всё, что с ними происходило и происходит, никак не может быть случайным. И каков отдалённый итог этого замысла, нам, смертным, знать не дано. Быть может, эти трещины должны призвать к себе кого-то, кто сможет защитить их святость? В нашем мире творится множество отвратительных дел, и порой мне кажется, что Камень никогда не будет в покое…

Старик даже и не подозревал, насколько он был прав в своих предположениях. До худшего дня в истории Хаджар Аль-Эсвада оставалось чуть менее сотни лет. А пока что Камень был в сохранности, и сегодня он стал свидетелем соглашения, заключённого между сыновьями Аль-Рашида.



В истории мира мало сохранилось предметов, которые из седой глубины веков донесли до нас отблеск зари человечества, сохранили свидетельства его первых робких шагов на пути познания мира. Среди них Черный Камень занимает особое место. Он видел многое. Его история началась в эпоху невежества, во времена кровавых языческих ритуалов и жертвоприношений. Ещё раньше он был свидетелем того, как первобытный океан извергал на берег сырой органический мусор, которому только по прошествии сотен миллионов лет суждено было стать прообразом первых примитивных организмов; того, как эта самая одноклеточная плесень обрела разум и встала на ноги, и посмела дать объяснение его, Камня, природе, о которой она и знать ничего не могла… При нём закапывали в песок новорожденных, давали клятвы кровной мести и собирались в завоевательные походы. Ему поклонялись язычники, затем он стал предметом почитания в исламе. Это было довольно-таки странно, учитывая его природу.

Можно сказать, что Черный Камень – это единственное, что осталось в Мекке от язычества. Выбросив всех идолов из Каабы, Пророк Мухаммед, да пребудет с ним мир, не тронул Камень, оставил его на прежнем месте. Возможно, эта была своеобразная уступка, сделанная им для жителей города, ещё вчера бывших ему смертельными врагами. Последнее утешение, призванное хоть как-то облегчить им тяжкую ношу ислама, примирить прошлое и будущее. Камень остался в стене Храма, а Храм остался на своем месте. Но теперь он был домом для единственного и всемогущего Бога, а новая религия наделила Камень святостью и почтением. Но долго ещё мусульмане не хотели признавать в нём часть своей веры. «Я знаю, ты всего лишь камень…», – говорили они, глядя в его сторону. Со смешанными чувствами относились они к этому единственному каменному идолу, уцелевшему в Каабе. И хотя он таковым уже не являлся, они чтили его с большей или меньшей долей нечистой совести. И неудивительно, что, когда дело дошло до схватки, Камень не пощадили.


Так получилось, что не стихийные бедствия, не внешние враги ислама, а сами правоверные мусульмане нанесли ему первую болезненную рану. Впрочем, эти люди только внешне были мусульманами, а в душах своих затаили они исконную ненависть язычников к делам и учениям Пророка. Когда в двух священных городах, Мекке и Медине, вспыхнули мятежи староверцев, послана была из Сирии на их усмирение карательная экспедиция, беспощадно разорившая Медину и осквернившая даже мечеть Пророка. Но на этом бесчинства и святотатства не закончились; войско окружило Мекку и приступило к осаде города по всем правилам военного искусства. На окрестных скалах были выставлены метательные машины. Внизу, как на ладони, был весь город с черным кубом Каабы посередине. По нему, как по мишени, били с высоты своего положения нападавшие, нимало не смущаясь ни святости запретной территории, ни гнева Всевышнего. В один из дней от горящей стрелы загорелись покрывала Каабы, и святыня выгорела почти дотла. От нестерпимой жары лопнул в своём углу почитаемый Черный Камень. Так, впервые за свою историю, по злой воле безбожников, был он разделён на части, а со временем положенные на его тело трещины только увеличивались числом и размером. Обгоревшие стены Каабы между тем грозили обрушением, и всю постройку пришлось снести до основания и отстроить заново.41 Но то, что было построено, снова было разрушено, и так могло продолжаться бесконечно, если бы не твёрдое решение Аль-Рашида оставить Храм неизменным, как впоследствии оказалось, – ещё на тысячу лет.

По прошествии тысячи лет современный человек, вооружённый научными знаниями о мире, начал по-своему трактовать сакральную природу Дома Бога, наделять её чертами техногенного, практического значения, подводить под фундамент её постройки «всё объясняющую» научную теорию, построенную на легковесных домыслах и измышлениях. Как и египетские пирамиды, Кааба не смогла избежать участи околонаучного толкования и всевозможных попыток объяснить её назначение, помимо очевидного. И вот уже кто-то измерил расстояние до полюсов Земли, и оказалось, что Кааба находится где-то ровно посередине, в зоне с «нулевой гравитацией», где воздействие сил притяжения минимально. Простое прикладывание линейки к карте мира позволило выдать заключение, сопоставимое с божественным откровением: Кааба – инструмент, машина для передачи земной энергии, сконцентрированной в этой точке. Семикратный обход Каабы есть ничто иное, как процесс зарядки организма потоком этой энергии. Дальше – больше: Кааба излучает мощный столб невидимого излучения, уходящий за пределы Солнечной системы куда-то в глубины Вселенной; базальтовые скалы, на которых стоит Мекка – самые древние на нашей планете, а вещество, из которого состоит Черный Камень, не имеет аналогов среди земных минералов. Ну и, само собой, длину, высоту и ширину постройки самым тщательным образом перемножили, разделили и разложили на все возможные пропорции.

Но пока что ни у кого не было сомнений насчёт истинной природы Дома Бога. Шло время, менялись халифы, менялись династии, миллионы прикосновений истончали Черный Камень. Прославленный Гарун Аль-Рашид, конечно же, не мог тогда знать, что ему суждено стать последним из заместителей Пророка, последним халифом, который лично, во главе своих правоверных, совершит паломничество в Мекку. В последующие столетия другие правители уже не будут соблюдать этот обязательный для всех один из пяти столпов веры.42 Грядущие потрясения будут держать их вдали от стен священного города, и более никогда ни один из халифов не ступит под черные покрывала Каабы…





Саид




– Саид! Защищайся! Тебе не уйти от моего меча! Его имя – «Султан», и он – власть над всем миром! – маленький Мансур, грозно размахивая деревянным мечом, наступал на своего старшего брата, который делал вид, что пытается увернуться от его ударов. – Берегись! Мой меч остр, как лезвие бритвы. Он срубил не одну голову и срубит ещё больше! Не вставай на моём пути, а не то я не посмотрю, что ты мой брат и отделаю тебя как следует!

Саид с усмешкой взглянул на его порванную рубаху и босые ноги, запачканные в уличной грязи:

– Где ты взял эту палку? Выдернул из соседской изгороди или одолжил у деревенского пастуха? Подожди-ка… Не этим ли «мечом» он погонял вчера своих коз?

В глазах у Мансура сверкнули слёзы обиды:

– Не смейся надо мной! Моё имя – Мансур и я – победитель. А ты, если трусишь, так и скажи, что боишься вступить со мной в бой! Ты хоть и старше меня, но тебе не получится со мной тягаться. Ты не такой храбрый и смелый! Ты больше времени проводишь в медресе за чтением книг, слушая наставления этого старикашки, твоего учителя…

– Ах ты, маленький негодник! И откуда в тебе столько дерзости? Вот я сейчас тебе надаю по спине твоим «острым мечом» за такие слова! Разве можно так непочтительно отзываться о старом человеке?

– Дети! Перестаньте ссориться! – раздался голос матери. – Мансур! Ты почему не учишь уроки? Тебе бы только повесничать целыми днями в компании таких же оболтусов! Лучше бы ты брал пример со своего старшего брата. Он хорошо учится и после школы, иншалла43, поедет получать образование в университете в России. Он станет образованным и уважаемым человеком, и будет работать в министерстве в Багдаде. А ты? Так и будешь всю жизнь изображать из себя великого воина? Весь в отца… А ну-ка, быстро марш за уроки! И ототри эту грязь со своих ног!

Маленький Мансур недовольно склонил голову и понурым шагом направился к дому, к ненавистным для него урокам. Уже на пороге он оглянулся и тайком погрозил кулаком смотрящему ему вслед Саиду. Но Саид только добродушно улыбнулся, зная, что эта невинная детская обида недолговечна, и вскоре его маленький братец снова начнёт приставать к нему с просьбами рассказать перед сном какую-нибудь удивительную историю или прочитать рассказ из «Книги тысячи и одной ночи».



Мансур родился уже после того, как их семья переехала в Ирак из Королевства. Они оставили свой дом и почти бежали, скрываясь, как преступники, от света дня и передвигаясь на север только ночью. Саид был ещё мал, чтобы понять, в чём именно была причина столь поспешного бегства. Вероятно, это было как-то связано с военной службой отца, но в семье никогда не говорили об этом, даже когда Саид стал уже достаточно взрослым. Из того времени у него остались лишь смутные обрывки воспоминаний. Он мог припомнить, как в военном городке, где они жили, вдруг стало неспокойно. Пошли разговоры о каком-то заговоре или восстании, потом начались аресты, допросы… У соседского мальчишки отца продержали несколько дней в заключении, пытались его в чем-то обвинить. Как же звали того мальчишку? Рашид, наверное… Так давно это было, что уже и не вспомнить.

Даже в Ираке они подолгу не задерживались на одном месте, переезжая из одного города в другой и стараясь не привлекать к себе внимания. Как-то раз к ним приехал кто-то из старых друзей, и Саид случайно услышал часть разговора: «Мы были Королевством Хиджаза, а стали западной провинцией… Нас стёрли с карты Аравии. Мы только с виду благополучны. На самом деле наша самобытность уничтожена, мы под властью варваров из пустыни. Они не дают развиваться нашей религии, хотят оставить всё так, как это было в первые годы общины… Но времена уже давно изменились, нам как воздух требуется обновление. Иначе мы погибнем. Всегда, во все времена, цивилизации погибали от столкновения с более сильным и развитым соседом…» Тогда он не мог понять всего смысла этих слов.

Саид рос спокойным и рассудительным юношей, находящим интерес и призвание в науках. История Востока, блистательный век халифата, притягательная содержательность богословия были для него намного интереснее обычных для его сверстников увлечений. Он подолгу пропадал в библиотеке и нередко заставлял задумываться своих учителей, задавая им трудноразрешимые вопросы. Старый учитель в медресе при его появлении уже знал, что Саид не оставит его без ответов:

– У тебя опять есть ко мне вопросы, Саид? Ты всё пытаешься узнать более того, что даёт тебе Священна Книга?

– Я только хотел спросить про Лейлят Аль-Кадр – «Ночь Могущества». Как отличить её среди других? Каковы её признаки?

– Ну что ж… Это один из тех вопросов, ответ на который скрыт от познания. Эту ночь сложно выделить, как, впрочем, и любую другую. Посмотри – у каждого дня есть своё имя: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница. Но ни в одном языке мира нет ни одного названия для ночи. Каждая ночь безлика и безымянна. Наше сознание и наша речь игнорируют эти отрезки времени, делают вид, что их не существует, осознанно пропускают эти промежутки от заката до рассвета. Это есть отголосок тех далёких времён, когда ещё дикий, духовно незрелый человек обращался с заклинанием и жертвой к пламени огня, разгоняющему тьму и страх ночи; когда он молил своих каменных истуканов о скорейшем наступлении рассвета. Это голос нашей природы, голос крови, зовущий человека обратно к тем низшим ступеням, с которых он с таким трудом смог подняться.

Я могу сказать лишь то, что знаю. У этой ночи есть своё особенное сияние и блеск. Она будет ни холодной, ни жаркой; спокойной, безоблачной и без осадков. Звёзды в эту ночь не будут падать с неба. А наутро после этой ночи солнце взойдет чистым, без лучей, мягко красным. Свет его будет нежным, не ослепляющим, подобно полной луне в безоблачную ночь. Ни одна из ночей не сравнима с Ночью Могущества. Возможно, именно поэтому она и сокрыта, чтобы люди не ограничивались одной только ночью в году, когда они так далеки от греха и наиболее живы сердцем, душою. Некоторые известные учёные говорят: мусульманин должен искать Лейлят Аль-Кадр в каждой ночи года. То есть – оживлять её молитвами, размышлениями о мирском и вечном. Скрытость и отсутствие чёткой определённости в данном вопросе подобны неизвестности срока смерти, срока наступления конца света. Никому не дано знать, что эта ночь пришла… Ответил ли я на твой вопрос?

– Да, учитель. Ещё я хотел бы понять – для чего при обращении к Всевышнему нужны поклоны?

– Это более простой вопрос. Знай же – мудрость молитвы заключается в том, чтобы поклоном и касанием лба земли разбить свою гордость, осознать своё ничтожество. Это значит – показать, что ты понял своё место перед Богом. Ты понял, что ты – низший, а Он – высший. Ты – земля на земле, а Он – властитель свободы над небом. Ты можешь спросить – каков тогда смысл поклона, если ты и так признаёшь в душе свою преданность и покорность? В чём тогда смысл этих движений? Я скажу тебе о них. Но сначала я спрошу у тебя: для чего вообще создано тело? Почему ты не удовлетворяешься устной любовью, а хочешь объятий и поцелуев? Почему ты не ограничиваешься устной щедростью, а жертвуешь своей душой и имуществом? Потому, что Аллах создал для тебя тело, чтобы ты ясно показал, что у тебя есть в сердце! А что у тебя есть в сердце – то и выйдет наружу. Если покорность будет действительной, она выявляется коленопреклонением и поклоном, а если поддельная – то не пойдёт дальше языка. В этом суть молитвы. Молитва будет ничтожной, если ты просто поднимешь перед собою руки или склонишь голову. Молитва – это поклонение Богу всем, что ты есть.

Знай же – человек не становится верующим только потому, что причисляет себя к религии. Сказать «Нет бога, кроме Аллаха» необходимо, но не достаточно. Как и я не стану миллионером, просто сказав «миллион», так и принявший ислам не станет муслимом, пока не совершит искренней молитвы. Путь эта молитва будет одна, но искренняя, а то некоторые уже набили себе мозоль на лбу путём усердных молений, а истину так и не познали.

– В чём эта истина? И доступна ли она для понимания?

– Истина проста. Не бывает поступков без последствий. Невозможно на зыбкой почве устроить твёрдый фундамент. Неразумно соперничать в силе и знаниях с тем, что тебе не дано даже понять. Всё, что сейчас живо – когда-нибудь умрёт. И ещё много других таких же простых примеров. Аллах сделал истину простой для понимания. Но даже и в этой простой форме человек умудряется не увидеть содержания. Всё это, казалось бы, уже давно должно быть прописано в природной памяти человека, намертво отпечататься в его сознании, но нет! – каждая новая жизнь начинается с повторения уже кем-то совершенных глупостей и ошибок. Каждый из миллиардов живущих на этой планете раз за разом спотыкается об одни и те же камни, пытаясь самостоятельно найти и познать эти истины. А цель религии заключается в том, чтобы через послушание, через страх перед Господом наставить человека на путь истины, уберечь его от повторения чужих грехов и ошибок. И если кто-либо говорит тебе о другом назначении веры – сторонись его, ибо это путь, который может привести к Иблису.

Посмотри – чем заняты умы верующих? Люди до хрипоты в голосе, до вздутия вен на шее могут спорить о положении рук при молитве, о том, сколько раз произносить те или иные фразы, с какой ноги заходить в помещение, и какой длины должна быть одежда, забывая при этом об истинном назначении веры. Как это ни печально, но значительная часть нашей духовной энергии ушла во внешние атрибуты и условности, заслонив собой действительную сущность служения Богу. Вот и ты сейчас задаёшь вопросы, ответы на которые для тебя пока что ничего не могут значить – ты ещё не готов их принять, твоя вера ещё не созрела. Финиковая пальма начинает приносить плоды только через пятнадцать лет бережного ухода. Так и для тебя время ещё не пришло. Отсюда и сомнения. Отсюда и вопросы. Смирись же и проси мудрости у Аллаха, ибо Аллах знает лучше! И нет у меня для тебя наставления, кроме того, чтобы бояться Аллаха и думать о последствиях своих дел…



Старого учителя уже давно нет с нами. Сколько времени прошло с тех пор? Незаметно пролетела юность и несколько лет учёбы в Москве, в этом необычном и по-своему непонятном для него мире, где он увидел совершенно другую жизнь и совершенно других людей. Там он обрёл новых друзей, получил новые знания. А ещё он встретил её… Ту женщину, что заставила его потерять голову и забыть обо всём на свете. Любовь похищает разум! Ещё одна истина, о которой мог бы упомянуть учитель. Когда он увидел эту стройную девушку с дерзко распущенной копной светлых волос и очаровательной мягкой улыбкой, он, как заколдованный, стоял, не в силах произнести ни слова и боясь ещё раз взглянуть на её неземную красоту. Она же, громко смеясь и поправляя непослушные локоны, легко и свободно общалась с другими студентами. Это было так непохоже на привычный для него тип восточных женщин, скованных строгой моралью и ограничениями своего общества, что Саиду она показалась существом вообще из другого мира, с другой планеты…

Он совершенно не ожидал, что она не только ответит ему взаимностью, но вскоре и согласится стать ему женой. Они строили планы на будущее; Саид был одним из лучших студентов на курсе, и ещё до окончания университета ему предлагали остаться в аспирантуре, но неожиданно трагические события в Ираке заставили его бросить учёбу и вернуться к семье. Точнее сказать, к тому, что от неё осталось.

Пришли известия об аресте и последующей казни отца. Новая власть в Багдаде расправлялась с неугодными; американцы предпочитали не вмешиваться, занятые вопросами своей собственной безопасности. Они уже не контролировали ситуацию не то что в стране, но даже и в ряде крупных городов. Ирак погрузился в кровавый хаос. Наверное, отец предвидел всё это, и именно по этой причине он и отправил Саида учиться в Москву незадолго до вторжения. Отец знал, что Саид не сможет найти себя в этом новом изменившемся мире, что здесь для него не будет места. Мансур вместе с матерью вскоре после взятия Багдада перебрались к дальним родственникам в провинции, где их никто не знал и не мог причинить им вреда. Они снова стали беглецами. Но Мансур прятаться не хотел. Он был горячим и своенравным, и не желал отсиживаться в глухом местечке в то время, как отец принимал активное участие в сопротивлении. Он тоже рвался в бой. Игрушечный меч своего детства он сменил на автоматическую винтовку. Вскоре его следы потерялись, и даже мать не знала, где его искать.

Саиду редко удавалось получать известия с родины. Он знал, что после подавления основных очагов сопротивления, отец уже несколько лет скрывался от преследований, неоднократно пытался покинуть страну, но безуспешно. Его прошлая близость к поверженному режиму и высокий командный пост не давали ему шансов уйти незамеченным. После его ареста мать вернулась в Багдад в надежде на снисхождение властей. Но чуда не случилось, и отец был повешен. Мать не смогла пережить такой удар, у нее обострились застарелые болезни; в городе не было нужных лекарств, и Саид опасался, что не успеет застать её в живых. Поэтому он спешил. Он даже и предположить не мог, что жена захочет поехать с ним:

– Я поеду с тобой. И не вздумай возражать! У нас жены всегда следуют за своими мужьями! В твоей семье сейчас большое горе, и я должна быть с тобой рядом.

Саид прекрасно понимал, что это невозможно. Он пытался ей объяснить, в какое место ему предстоит поехать и что там сейчас творится:

– Пойми, там сейчас идёт самая настоящая война! Людей убивают прямо в их собственных домах, в городе уже давно нет никакого порядка. Там даже местные женщины боятся лишний раз выйти на рынок, а куда тебе с твоей внешностью и такими светлыми волосами появляться на улице! Это же не спрячешь ни под каким платком!