Тупо в синем и в кедах
Часть 22 из 45 Информация о книге
Я ему сказала, у меня есть друг, почти брат, его зовут Дато Лашхия. Я вас познакомлю, – пообещала я Леве. Дато – человек чести. Он будет тебя защищать, если что. Ты понял? Лева на меня уставился своими зелеными, как трава, глазищами. Но, – я сказала ему, – ты сам тоже должен быть человеком чести. Знаешь, что это значит? Он отрицательно покачал головой. Я сказала, что приду и расскажу ему. Прозвенел звонок, я его обняла. Лева вздрогнул и пошел в класс. И несколько раз оглянулся. И у самой двери помахал мне ладошкой. * * * Завтра мы фотографируемся в классе. Все. Идиотская фотосессия на этом заканчивается. Будет огромный альбом выпускного класса, где меня на фотографиях практически не будет. #это_лали Лиза. Это я, Лали. Ты отдала мне свой дневник, и вот я пишу в нем. Пишу в твоем дневнике, специально для тебя. Чтобы ты прочитала, как было. Очнешься, прочитаешь, скажешь, вай мэ, Лали дорогая, друг, сколько я пропустила. И еще скажешь, хорошо, Лали, что ты это записала, теперь буду знать все. Господи, Лиза!!! Я пришла к тебе домой, когда ты еще могла разговаривать, но уже задыхалась. Ты дала мне этот дневник, сказала, что надо спрятать, иначе и Ксения, и Дмитрий Михайлович, и калбатони Агния прочтут про то, как тебя буллили в классе, и будут сильно огорчаться. Дмитрий Михайлович будет нервничать и много курить, Ксения – плакать, Агния просто с ума сойдет. А еще же Полина Игоревна с ее давлением?! Ну, я забрала дневник. И даже не поверила, что так было страшно. Ты ведь нам говорила, ай, шутка, то да се, смеялась. Казалось, это тебя не очень трогает и огорчает. Но оказалось наоборот, что ты страдала очень, потому что совсем не понимала, как можно взрослым девочкам такое делать. И почему?! Получается, что Вика, Рена и почти половина класса совершили преступление?! * * * Лизок. Родная. Две недели назад ты пришла в класс, и кто-то из девочек толкнул тебя в плечо… Так рассказывали потом твои одноклассники. Ты не удержалась, покачнулась и со всего маху села на стул. На свой стул. А там была сложена куча грязных гнилых яблок. Она, эта куча, хрустнула и чавкнула противно так, когда ты села. Где они эти яблоки берут каждый день, я не знаю. Где совесть у этих людей. И что было потом – ты встала с прилипшей на юбке грязью, сгнившими яблоками, и, конечно, раздался дурацкий смех со всех сторон. Смех тех самых, которым, как я выяснила у Хэттера, Вика деньги давала за бойкот. То есть она платила. Они безропотно подчинялись. Мне только папина строгость не позволяет говорить про Вику плохие слова. И потом, ругаться – это слабость. А мы с тобой, Лизок, сильные люди. Потом ты пошла домой. Сама. В школу в этот день тебя привез Дмитрий Игоревич, твой отец, потому что сильный ветер был и дождь, и холодно. И сказал, что за тобой приедет. Но назад ты пошла пешком сама. Никому ничего не сказала. Еще ходила где-то, думала. Наверное, чтобы родители не видели, что ты плакала, да? Ты была не по погоде одета – в тонкой блузке и в юбке. Потому что сказали, что будут фотографию окончательную делать в классе: вы все сидите за партами, в белых блузках, а учительница перед вами. Как будто последний урок. И юбка твоя очень мокрая была от этих яблок. Ты еще и под дождем промокла. Вечером у тебя поднялась температура. Ксения, твоя мама, волновалась, что надо в больницу. И советовалась с врачами. Но ты говорила, что все нормально, и еще неделю лежала дома, а температура не падала, а лезла наверх. Ты сильно кашляла. И когда ты попала в больницу, тебя сразу положили в реанимацию, а вчера тебя подключили к аппарату ИВЛ. Это аппарат искусственной вентиляции легких. Лизка. Лизок! * * * Ну почему я не умею так писать, как ты, чтобы видно было картины, как в кино, чтобы плакать и смеяться… Я всегда откладывала сочинения на потом, до последнего момента. И писала их с усилием. Зина Иванивна сказала, Лали, слушай, твои сочинения больше похожи на научные статьи. Зачем ты препарируешь все? Зачем высчитываешь проценты за и против? Она так возмущалась. А я не умею писать так, как ты. Чтобы, как бы это сказать понятно, ну чтобы вызывать чувства: любовь, неприятие, симпатию, сочувствие… И тут хочу описать тебе все подробно. И получается коряво. Зато подробно, да, Лизок? * * * Лизка, нам сказали, что у тебя на фоне какого-то гриппа – двухстороннее воспаление легких, осложненное экссудативным плевритом. Как тебя угораздило?! И Дмитрию Михайловичу еще сказали: «Мы боремся». Лучше бы вообще молчали. Как теперь ждать?! К тебе никого не пускают, даже Ксению – всего на час. Твои могут дежурить только ночью. Илай сутками сидит в коридоре реанимации. Его гонят, он опять приходит и сидит на подоконнике. Дмитрий Игоревич сказал ему, чтобы он вернулся в колледж и сдал сессию, от этого будет больше пользы. Илай подчинился, но все равно вторую половину дня он сидит в больнице. Даже перестал играть в торговом центре. Лизок! Мы уже знаем, какие препараты надо искать, чтобы ты задышала сама. Папа мой нашел. Друзья Илая, музыканты, собрали денег и вместе с Дмитрием Михайловичем и моим отцом, и бабушкой Илая, и родителями Валика (помнишь Валика? Который боялся котов калбатони Полины?) купили партию препарата. Не только для тебя, а для всей больницы получилось, всем больным купили, что им надо. (Знаю, ты бы обрадовалась этому.) Так что давай, дыши, Лизок, очень тебя прошу! * * * Лизок! У тебя пока без изменений. Врачи называют это «стабильно тяжелая». Дмитрий Михайлович, калбатони Агния, они же все ходят черные от огорчения. У тебя совсем нет иммунитета. Назвали какие-то новые препараты, их уже везут из Германии, я не помню, как называются они, какие-то новые, и тебя можно вытащить. Господи, что я пишу. Ты придешь в себя и будешь здорова без всяких «если», «но», «вдруг» и прочего. Здорова будешь. И все. * * * Вчера приезжали твои врачи. Один доктор в возрасте, с очень добрым лицом, второй красивый, зовут его Слава. Ты почему не влюбилась в Славу? Или он женатый… Если женатый, тогда ладно. Они целый день были в реанимации у тебя, Дмитрий Михайлович сказал, что советовались, как тебя перевезти в областную клинику, там современное оборудование и все такое… Но пока тебя нельзя везти. * * * Лизонька. Нас опять собирали на площадке перед школой репетировать этот идиотский вальс. Мы пришли. Но не танцевали. Завучка-воспиталка орала, размахивала своими руками туда-сюда. Но тут пришел Хэттер. Он такой говорит завучке-воспиталке: – Какие танцы? Вы в своем уме?! Вы что, не понимаете, что мы не можем сейчас танцевать?! Наша одноклассница тяжело заболела, вы разве не знаете?! Она крайне тяжелая! По нашей вине заболела девочка, мой друг. Друг многих из нас! С ее приходом в класс мы все вообще почувствовали себя другими людьми! – И пробормотал что-то вроде: «Ну почти все». И он ни на кого не смотрел. Ни на Вику, ни на Рену. Чтобы не показать воспиталке и директору, кто именно виноват. Слушай, мне кажется, даже птицы замолчали. Такая случилась страшная тишина на нашей площадке. И только ветер знамя школы на флагштоке – хлоп! Хлоп! Ужас какой-то. И все, кто молчал, кто деньги брал у Вики, все стояли такие вчерашние, убогие, жалкие, трусливые. Боялись, а что им будет. Ничего им не будет. Пусть с этим живут. Никогда не думала, что Хэттер на такое способен, что он такой взрослый и мудрый. Я даже на какой-то момент подумала, что он грузин, честное слово. Нет-нет, не потому, что я считаю, что грузины лучшие. Хотя да, я так думаю, прости, запуталась. Просто, понимаешь, Хэттер – человек чести. А мой папа говорит, что честь для грузина – это главное. Я думаю, для всех честь это главное, правда же? Независимо от национальности. Ведь он сказал чистую правду, Лизок. И странная акция Вики-Рены, глупых этих куриц, пусть Бог даст им немного ума в их пустые головы, она ведь случилась только от обиды. Они вдруг поняли, что им не дотянуться. И не стать такими, как ты. И они не могли осознать почему. В чем твое преимущество, в чем твоя загадка?! Что есть в тебе такого и где это купить, – ломали они голову, понимаешь, Лизок? Они недоумевали, что в тебе за уверенность такая и сила, почему ты молчишь и не воюешь, и не плачешь, и не умоляешь о прощении, и почему тебя абсолютно невозможно достать ни с какой стороны… * * * Мы были у тебя в больнице. К нам выходил Илай. Говорят, что он даже вчера принес свой ханг и тихонько играл под окнами реанимационного отделения. И медсестры сказали: когда раздалась эта музыка, Лиза открыла глаза. И осмысленно смотрела две или три секунды приблизительно! Медсестры побежали за врачом. Но врач не разрешил больше играть. Потому что разные там больные. Кого-то лечит музыка. Кого-то наоборот. Теперь Илай сидит там без ханга. Он втерся в доверие к какой-то медсестре Инне и один раз вечером просочился к тебе. Говорит, что ты лежишь с закрытыми глазами, но он уверен, что все слышишь. Не знаю, что он тебе говорил. Расскажешь потом, ладно? Обещаешь? * * * Между прочим, среди выпускников не оказалось никого, кто хотел бы выпускной, платья-шматья… А Вика просто молчит. Она не призналась, что это ее вина. И никто не признался в участии в буллинге. Но Вика очень плохо выглядит. Просто ужасно. Мне кажется, она наконец поняла, что на самом деле натворила. Она ведь думала, что это такие игры в песочнице, сегодня с этим не играем, завтра этого песком обсыпем, этого совочком побьем, а оказалось, человеческая жизнь. Слушай, Лиза, она все время ходит за мной, когда мы собираемся, хочет со мной разговаривать. И когда я смотрю ей в лицо, не решается. Боится. И другие, из ее компании, тоже боятся. Деньги брали… Где совесть у этих людей. Папа сказал, не должно быть у нас ничего общего с этими бесчестными детьми. И он прав. * * * Был педсовет в актовом зале. Пригласили нас с родителями. Мы договорились, что каждый скажет дома о том, что мы не хотим никакого выпускного бала, никакого ресторана, голубей этих бедных дрессированных и ужасного шествия через весь город, и парада мод тоже не хотим. Родители пошли с нами в школу и в ответ на заявление дирекции – «не устраивайте демострации, таким инвалидам детства, как Бернадская, помогает государство, им лекарства бесплатно, все лечение бесплатно» – сказали, что это «бесплатно» надо еще где-то достать, купить, передать и привезти и что взамен выпускного мы, и ученики, и родители хотим помочь и Лизе Бернадской, и другим больным детям. Как это все чаще и чаще делают выпускники в цивилизованных странах. Взрослая женщина, завучка-воспиталка, педагог, принялась убеждать, что это у нас один раз в жизни такой вечер, что это должно запомниться, и что скажет гороно, если в нашей школе провалится выпускной вечер… Директор знаешь что сказал? Он сказал: мы вам не верим. Вы что-то затеваете. Напишите нам сценарий вашего мероприятия, если вы не хотите наш сценарий. (Ты это слышишь, Лиза?! Сценарий мероприятия!) И пусть классный руководитель, – сказал директор, – нам принесет его. Понимаешь, Лизочка, они, которые знают нас с шести лет, нам не верят. По-моему, это не по-человечески – не верить детям, которые выросли у них на глазах. И по-моему, мы все-таки выросли довольно приличными людьми. За редким исключением. Как думаешь? И вот когда директор сказал: «Мы вам не верим», – встала Гора, Горпина Димитровна, и сказала: «А я – верю». А за Горпиной встал всеми уважаемый наш физик Пауль Францевич и встала биологичка. Ну а Ирочка-англичанка с самого начала нас поддерживала и была с нами. И Оксана Ивановна. И все другие учителя. * * * Викин отец привез для тебя новый аппарат ИВЛ, искусственной вентиляции легких. По всему видно, что от этого Вике лучше не стало. Еще хуже. Я соглашусь с ней говорить. Но только тогда, когда ты откроешь глаза, Лизонька. А еще, Лизонька, в школу приходил какой-то маленький мальчик из третьего класса. Он спрашивал, где ты. Он даже имени твоего не знает. Сказал, что очень высокая девочка обещала научить его, как стать человеком чести. Мы ему рассказали, что ты заболела, и он скис. Лизок, признавайся, это твой новый кавалер? Его зовут Лева. Сказал, что еще придет. * * * Мой брат Дато носит еду медсестрам. Они ему говорят, зачем. Он говорит, чтобы вы не отвлекались, чтобы покушали быстро и сразу лечили нашу Лизу. А его спрашивают, а Лиза тебе кто. А наш Дато как сверкнет глазами! И пошел домой. Это мой брат. И твой брат, Лиза! Смешной. Идет, руки в карманы. Резкий. Желваки ходят на щеках, слушай. Очень переживает. Очень, Лиза. * * * Полина Игоревна отложила визит в Бат. Мистер Гослин то у нее, то у нас. Там, у вас в доме, такое творится, не спят ночами. Они по очереди сидят у тебя там, умывают, расчесывают, какие у тебя красивые волосы выросли густые. Дмитрий Михайлович, твой папа уважаемый, приходит к тебе и читает книги вслух. Мистер Гослин скучает по тебе и плачет иногда. Но такой хороший мальчик, настоящий мужчина – плачет тихо, чтобы не огорчать родителей. Выкатывает губку нижнюю и бежит бегом в вашу с ним комнату, чтобы никто не видел. Утыкается лицом в твою постель… Полина с ним занимается. Читает ему книги, говорит о хорошем, о том, как будет летом, когда ты вернешься домой. Не подведи своего брата, Лизка родная!