Тень горы

– Потому что сам стремишься к превосходству над женщинами?

– Вовсе нет. Просто видеть тебя перед собой – это все равно что играть в шахматы, имея одного ферзя, когда у тебя их четыре, или восемь, или шестнадцать…

– У меня на доске шестнадцать ферзей?

– Да. Зеленых, как твои глаза. Шестнадцать зеленых ферзей. Но сейчас, разговаривая с тобой на байке, я не вижу ни одного из них. И мне это чертовски приятно. Это раскрепощает.

Мы помолчали несколько секунд.

– Так вот в чем фишка твоего разговора на байке?

– Это не фишка, а просто факт. Совсем недавно открытый факт. Сейчас твои ферзи упрятаны в коробку, и мне это в кайф.

– Да ты сам без короля в голове, горе-гроссмейстер!

– Может, и так.

– Мои глаза ничего не значат, – заявила она чуть погодя и не очень уверенно.

– Для меня твои глаза, как и твое сердце, означают абсолютно все.

Она замолчала, размышляя о чем-то.

– А для меня абсолютно все – это моя воля.

И после паузы повторила это так, словно выталкивала слова из своего тела:

– Моя воля – это все.

– Я согласен с Идрисом и тобой насчет воли, но меня больше интересует, на что эта воля направлена.

Она сменила позу, положив локти мне на плечи.

– Скажи, когда ты был в тюрьме, то есть в неволе, – медленно произнесла она, – тебе случалось хоть раз утратить свою внутреннюю волю?

– Случаи, когда тебя приковывают к стене и забивают ногами до потери пульса, тоже считаются?

– Возможно. Если ты при этом терял волю. Скажи, им удавалось хоть ненадолго лишить тебя воли?

Я задумался над этим. Вновь я плохо ее понимал и при этом не был уверен, что мне понравится то, что я в конце концов смогу понять. А на ее большой вопрос нашелся маленький ответ:

– Да, можно сказать и так. Ненадолго.

– Меня однажды тоже лишили воли, – сказала она. – И я скорее пойду на убийство, чем позволю такому случиться вновь. Я убила человека, сделавшего это со мной, чтобы он не сделал то же самое с другой мной где-нибудь в другом месте. Больше никто никогда не лишит меня воли.

Это заявление напомнило мне крик окруженного карателями повстанца: «Живым вы меня не возьмете!»

– Я люблю тебя, Карла.

Она молчала; не было слышно даже ее дыхания.

– Ты подсел на это, как на наркоту? – спросила она через какое-то время.

– Вовсе нет. У меня лишь одно пагубное пристрастие: правдивость.

Она слегка отстранилась, опираясь на локти, и вновь замолчала.

– Согласись, что разговор на байке вышел занимательным, – сказал я наконец.

– Соглашусь, когда услышу от тебя что-то дельное. А пока что твои мысли как перекати-поле, Шантарам.

– Хорошо. Тогда к делу. На вершине горы ты начала разговор о Ранджите, а я его не поддержал. Но сейчас, на байке, я готов продолжить. Объясни мне такую вещь: если у Ранджита мало шансов стать долгожителем в Бомбее, почему он не скроется вместе с тобой в каком-нибудь тихом местечке, предварительно продав свой бизнес?

– Он рассказал тебе о бомбе, да?

– Так он и тебе о ней сообщил?

– Он упомянул про твой совет уволить шофера. Кстати, ты оказался прав. Его подкупили.

– Постой, как же так? Ранджит меня буквально умолял не говорить тебе об этом случае, а затем пришел домой и сам тебе все выложил?

– Он же политик. А политика это не столько обман, сколько умение догадаться, когда обманывают тебя.


– Однако ты не ответила на мой вопрос. Почему он не скроется, прихватив свои деньги? Их у него предостаточно.

Она рассмеялась, застав меня врасплох, поскольку я не видел в своих словах ничего смешного и не видел ее лица, чтобы предугадать такую реакцию.

– От игры нигде не скроешься, если ты в нее ввязался, Лин, – сказала она.

– Мне нравится наш разговор: намек на намеке и все без расшифровок.

– Где бы игра тебя ни захватила, – сказала она, наклоняясь ближе и касаясь дыханием моей шеи, – и что бы она собой ни представляла, тебе уже не сорваться с этого крючка. Разве я не права?

– Мы сейчас говорим о Ранджите или о Карле?

– Мы с ним оба игроки.

– А я, как ты знаешь, не любитель азартных игр.

– Некоторые игры стоят того, чтобы в них ввязаться.

– Например, такие, где на кону стоит власть над всем Бомбеем?

Я почувствовал, как она напряглась, вновь от меня отдаляясь.

– Как ты это узнал?

– Догадаться нетрудно. У Ранджита амбиций выше крыши, это сразу видно. И у него серьезные враги.

Она молчала у меня за спиной, и я не мог хотя бы гадать по лицу о ходе ее мыслей. Разговоры на байке имеют свои минусы.

– Ранджит – это псевдохороший парень, затесавшийся в компанию откровенно плохих парней, – сказала она.

– Псевдохороший? Обычно такие дадут фору явным плохишам.

– Ну, плохиши и так недурно справляются, – ответила она со смешком.

– А ты зачем ввязываешься в эти игры? Тебе-то какой резон?

– Я играю, потому что в этом я сильна. Я игрок по натуре.

– Оставь это дело, пока не поздно. Пусть Ранджит играет в политику, если ему так приспичило, но тебе лучше держаться от этого в стороне.

– Ты волнуешься за нас с Ранджитом или за нас с тобой?

– Я волнуюсь за тебя. Если бы мы разговаривали не на байке, я бы, наверное, не решился это сказать. Только не тебе в глаза. Мне очень не нравится то, что сейчас происходит. Ранджит не имеет права подвергать тебя риску. Никакие амбиции того не стоят.

– Надо будет купить мотоцикл, – сказала она, вновь прижимаясь ко мне и, судя по голосу, улыбаясь. – А ты меня научишь его водить.

– Это не шутки, Карла. Ранджит самонадеянно дразнит нечто жуткое, до поры сидящее в клетке, но рано или поздно оно оттуда вырвется.

– Почему мы вообще об этом говорим?

– Предлагаю вот что. Пусть Ранджит занимается политикой, и я попрошу своих друзей за ним приглядывать. Но тебе совсем не обязательно быть женой Ранджита здесь. Ты вполне можешь быть его женой где-нибудь далеко отсюда. Например, в Лондоне.

– В Лондоне?

– Многие индийские жены уезжают в Лондон от своих мужей.

– Но я бомбейская девчонка, йаар. Что мне делать в Лондоне?

– Ты еще и американка, а также швейцарка и вообще гражданка мира. Ты могла бы купить и обставить жилье в Лондоне на имя Ранджита и на деньги Ранджита. Надеюсь, он там будет появляться не часто. Ты отлично устроишься в Лондоне – в Бомбее ведь устроилась. Главное, чтобы у тебя была возможность в любой момент исчезнуть из виду, уйти без оглядки.

– Ты не сказал, чем я буду заниматься в Лондоне.

– Будешь сидеть тихо и не высовываться. Можешь пустить в оборот деньги, которые останутся после покупки жилья, и сколотить собственный капиталец, чтобы потом не нуждаться в чужих деньгах.

– Вот даже как?

– Да. Главная причина, по которой так много людей хочет разбогатеть, – это желание быть свободным. А свобода подразумевает, что тебе не нужны чужие деньги.

– И как ты себе это представляешь?

– Ты можешь урезать расходы, накопить денег и внести первый взнос при покупке нового дома, чтобы потом сдавать его в аренду. Ты же умница. В короткий срок ты сможешь превратить один дом в пять.

– А мой образ жизни?

– Это уже твое дело. Но чем бы ты ни занималась в Лондоне или в другом месте, это будет безопаснее того, чем ты занимаешься здесь с Ранджитом. Кто-то хочет его заткнуть или вообще замочить за слишком длинный язык и неуемные амбиции, которые очень многих нервируют. Да что там далеко ходить: у меня самого кулаки начинают чесаться, стоит поговорить с ним несколько минут.