Тень горы

Он расцеловал Карлу в обе щеки и встряхнул меня.

– Это замечательно, что вы сегодня с нами, Лин, – сказал он. – Я очень рад видеть вас. Познакомь со своими друзьями.

Я представил всех Сильвано, он приветствовал их улыбкой, освещенной сиянием веры.

– Само небо привело вас сегодня сюда, Лин, – сказал он.

– Ах вот как? А я думал, это идея Карлы.

– Я хочу сказать, что сегодня у нас состоится знаменательный диспут. Известные мудрецы из четырех штатов вызвали Идриса на состязание по философии.

– Философский диспут? – спросила Карла. – Их уже больше года не было, если не ошибаюсь.

– Действительно, – ответил Сильвано. – А сегодня будут обсуждаться все важнейшие вопросы и будут даны все ответы. Это выдающийся диспут, который будут вести выдающиеся святые люди.

– Когда он начнется? – спросила Карла. Ее глаза разгорелись в предвкушении состязания.

– Примерно через час. Мы еще готовимся. Вы успеете отдохнуть после подъема и перекусить.

– Бар работает? – спросил Дидье.

Сильвано посмотрел на него, хлопая глазами.

– Да, сэр, – сказал Анкит, встряхнув заплечный мешок, который он без труда приволок по крутому склону.

– Слава богу, – сказал Дидье. – А где тут ванная комната?

Я оставил Карлу с Дидье и всеми остальными и, взяв горшок с водой, нашел в лесу место, которое вроде бы не возражало против того, чтобы я помылся.

Как только мы расстались с Карлой после долгого пути наверх, у меня в ушах раздался чей-то предсмертный крик. Крик не прекращался, и я осознал, что это кричат плескуны, требуя отмщения.

С того момента, когда Голубой Хиджаб рассказала о поимке плескунов, о пытках, которым их подвергли, и об их смерти, я чувствовал плеск прибоя у своих ног, красного прибоя их горящих душ.

По пути к горе, ощущая за спиной Карлу, я плыл по течению любви, как листок на поверхности пруда в воскресный день. Но когда мы разошлись в стороны, во мне стали пробуждаться пугающие воспоминания. След от цепи хуже, чем укус; тот, кто сдается, всегда кричит громче того, кто сражается.

На вершине, пока все готовились к дебатам мудрецов, я пошел в мудрый лес, чтобы очиститься и побыть одному, наедине с воспоминаниями о мучениях и о смирении.

Я испытывал боль за Голубой Хиджаб и за ее подругу, товарища по борьбе, опаленную ужасным огнем, а также за всех ее родных и соседей, которые были в такой ярости, что поступили с мучителями так же, как мучители поступали с ними.

Но любая казнь убивает справедливость, потому что нельзя убивать ничью жизнь. Когда меня колотили в тюрьме, внутри я ощущал пустыню и уцелел лишь потому, что простил моих мучителей. Я научился этому у других заключенных, которых мучили до меня; они считали своим долгом поделиться опытом, когда меня сковали и избивали.

«Не поддавайся гневу, – говорили эти мудрые люди. – Если будешь ненавидеть их так же, как они ненавидят тебя, твой разум погибнет, а это единственное, до чего они не могут добраться».

– Ты в порядке, малыш? – раздался голос Карлы за деревьями. – Диспут вот-вот начнется, и я хочу занять нам места.

– Я в порядке! – крикнул я в ответ, хотя никакого порядка или даже сносного непорядка в себе не чувствовал. – Я в порядке.

– Остается две минуты! – крикнула она. – Нам нельзя это пропустить. Это организовано для нас, Шантарам.

Я понимал, почему Карла привела нас на гору к легендарному мудрецу. Она хотела излечить меня, спасти. Я разрушался внутри, и она это видела. Возможно, она и сама разрушалась. Подобно Карле и прочим бойцам, которых я знал, я смеялся и шутил по поводу того, что заставляло плакать людей, чьи сердца не были так изуродованы. Я научился переносить потери и смерти. Оглядываясь на прошлое, я вижу сплошное смертоубийство: почти все, кого я любил, мертвы. И единственный способ выдержать постоянную убыль того, что ты любишь, – всякий раз вбирать в себя маленькую частицу очередной холодной могилы.

Когда Карла ушла, я окинул взглядом путаницу листьев, в которой могут разобраться только деревья. Ненависть плетет сеть, обладающую силой притяжения, захватывающую отдельные крупицы внутренней неразберихи и свивающую их в спирали насилия. У меня тоже были причины ненавидеть плескунов, я не обладал иммунитетом против этой сети и мог бы отдаться ненависти, если бы захотел. Но здесь, в лесу на горе, я хотел очиститься не от ненависти, а от стыда за то, что не было мной остановлено, хотя не я создал это.

Иногда я не мог остановить что-то по той или иной причине или мог, но не остановил. Иногда я сам делался частью какого-то зла прежде, чем осознавал это.

И теперь, один в лесу, я простил то, что со мной делали. Каясь в собственных грехах, я простил их за то, что они делали, и надеялся только, что кто-нибудь где-нибудь простит меня. И ветер в буйной листве сказал мне: «Смирись. Один человек – это все люди, а все – это один. Смирись».





Глава 79




«Вера – это внутренняя честность, – сказал мне однажды священник-вероотступник. – Поэтому старайся внутренне расти, когда есть такая возможность». Верные последователи учителя-мистика Идриса собрались к вечеру на площадке, усыпанной белыми камешками, в надежде, что его беседа с другими мудрецами поможет им внутренне вырасти.

Некоторые слушатели не признавали его учения, это были сторонники прибывших в гости мудрецов, надеявшиеся, что Идрис, вызывающе смиренный мыслитель, будет сброшен со своего диссидентского пьедестала. Истинная вера, как и искренность, смело бросает вызов самой себе, в то время как робкие сердца противятся всякому отклонению от прямой линии.

Дидье, верный своим сибаритским привычкам, нашел сплетенный толстыми узлами веревочный гамак, подвешенный между деревьями, и схватился с этим аллигатором, пытаясь оседлать его, чтобы отсидеться во время диспута в тени.

Но Карла ему не позволила.


– Если пропустишь диспут, – сказала она, вытаскивая его из гамака, – я не смогу потом обсудить его с тобой, так что будь добр, не увиливай.

Она усадила всю нашу группу в одном месте, откуда мы могли видеть лица всех мудрецов, включая Идриса. Слушатели расположились на подушках, разложив их как можно ближе к пагоде, чтобы не упустить ни одного умозаключения и уловить даже интонацию говорящего. Ученики обменивались историями о легендарных мудрецах, вызвавших Идриса на поединок, и в воздухе витало, как призрак их репутации, нетерпеливое ожидание.

Святые мудрецы появились из самой большой пещеры, где они медитировали, готовясь к состязанию умов. Это были признанные гуру, имевшие своих последователей; самому младшему было тридцать пять лет, старшему что-то около семидесяти, он был почти такого же возраста, как Идрис.

Они носили просторные белые дхоти, окутывавшие фигуру, на шее висели цепочки плодов рудракши. Считалось, что эти бусины обладают важным духовным свойством отличать позитивные субстанции от негативных. Если поднести цепочку бусин к чистому веществу, они будут вращаться по часовой стрелке, а около негативного вещества – в обратном направлении, вот почему редко увидишь гуру без нитки отборных плодов.

Они носили также кольца и амулеты, позволявшие при составлении астрологических карт усилить влияние дружественных планет и уменьшить вред, причиненный враждебными сферами, которые находились очень далеко, но проявляли свою силу.

Ученики шепотом сообщили нам, что нельзя произносить имена знаменитых мудрецов, потому что из скромности они предпочитали задавать Идрису вопросы анонимно.

Наблюдая за тем, как они расходятся по своим местам, шагая по лепесткам роз, разбросанных учениками на их пути, и как рассаживаются на больших подушках, я придумал им имена для моего собственного употребления: Ворчун – самый молодой, Скептик – следующий, Честолюбец – третий, а самого старшего, который быстрее всех уселся на подушку и сразу потянулся за лаймовым соком и куском свежей папайи, я назвал Себе-на-уме.

– Сколько это продлится? – шепотом спросил Винсон.

– Слушай, Винсон, – проговорила сквозь плотно сжатые губы Карла, сдерживая досаду, – ты хочешь провести семь лет за изучением философии, теологии и космологии?

– Да нет, не очень, – пробормотал Винсон.

– А хочешь научиться говорить так, чтобы Ранвей подумала, будто ты семь лет изучал все это?

– Типа да.

– Тогда не возникай и слушай. Эти диспуты с Идрисом происходят не чаще раза в год, и я никогда еще не присутствовала на них. Это шанс разом ухватить всю суть его учения, и я не хочу пропустить ничего.

– Антракт будет? – спросил Дидье.

Идрис, встав на колени перед самым старшим мудрецом, получил его благословение, затем проделал то же самое перед тремя остальными и только после этого занял место на возвышении и приветствовал собравшихся.

– Давайте покурим, прежде чем начинать, – предложил он.

Ученики принесли в пагоду большой кальян и курительные трубки для всех мудрецов. Трубка на самом длинном шланге досталась Идрису, он и пробудил кальян к жизни.

– Ну вот, – сказал он, когда накурились все, включая Дидье, который, не желая отставать от святых людей, дымил косяком, – теперь задавайте свои вопросы.

Мудрецы посмотрели на Себе-на-уме, предоставляя ему право открыть военные действия. Пожилой гуру улыбнулся, набрал в грудь воздуха и, зайдя в философский поток по щиколотки, пустил по воде пробный семантический камень.

– Что есть Бог? – спросил он.

– Бог – идеальное воплощение всех позитивных свойств, – ответил Идрис.

– Только позитивных?

– Исключительно.

– Значит, Бог не может грешить и творить зло? – спросил Себе-на-уме.

– Разумеется, не может. Не хочешь ли ты сказать, что Он может совершить самоубийство или солгать простодушному?

Мудрецы стали совещаться – по вполне понятной причине. Во все века в священных книгах писалось, что боги могут убивать простых смертных. Некоторые из них обрекают человеческие души на вечные муки или даже сами мучают их. Представление Идриса о Боге, неспособном творить зло, противоречило многим авторитетным религиозным трактатам.

Совещание закончилось, и Себе-на-уме продолжил наступление:

– Скажи, мудрец, что такое жизнь?

– Жизнь – органическое проявление тенденции к усложнению.

– Но считаешь ли ты, что жизнь создана Божественным промыслом или же она возникла сама по себе?

– Жизнь на нашей планете зародилась в местах скопления щелочи на дне моря благодаря крайне невероятному, но абсолютно естественному взаимодействию неорганических элементов, в результате которого образовались первые бактериальные клетки. Этот процесс является одновременно и самопроизвольным, и Божественным.

– О великий мудрец, но это ведь чисто научное объяснение.

– Наука – язык духовного начала и один из важнейших путей духовных исканий.

– А что такое любовь?

– Любовь – это интимные отношения.

– Но, мудрец, я имел в виду абсолютно чистую любовь, – сказал Себе-на-уме.

– И я тоже, о мудрец, – ответил Идрис. – Когда ученый пытается найти средство, излечивающее болезнь, он строит интимные отношения, проникнутые любовью. Когда человек выгуливает на лугу собаку, которая ему доверяет, он создает интимные отношения. Когда ты открываешь в молитве свое сердце Богу, ты вступаешь в интимные отношения с Ним.

Себе-на-уме усмехнулся и кивнул.