Сын

– Спасибо. У кого из здешних дилеров есть супербой?

Ларс Гилберг закрыл глаза. Черт.

– Не надо, парень. Только не супербой.

– Почему?

– Потому что я могу назвать тебе имена трех человек, которые подохли от этого говна только нынешним летом.

– А у кого самый чистый товар?

– Насчет чистоты не знаю, я не сижу на этой дряни. Но это просто. Супербой есть только у одного поставщика в городе. Продают эту дрянь всегда по двое: у одного наркотик, второй принимает деньги. Они стоят под мостом Нюбруа.

– Как они выглядят?

– По-разному, но, как правило, сборщик денег плотный, рябой, коротко стриженный. Он главный, но ему нравится находиться на улице и самому заботиться о деньгах. Он подозрительный дьявол, не доверяет своим дилерам.

– Плотный и рябой?

– Да, но его проще узнать по векам. Они как бы приспущены на глазные яблоки, и от этого он кажется сонным. Понимаешь?

– Ты говоришь о Калле?

– Ты его знаешь?

Парень задумчиво кивнул.

– Тогда ты знаешь, почему у него такие веки?

– Ты в курсе, в какое время они работают? – спросил парень.

– Они стоят где-то с четырех и до девяти. Я знаю, потому что их первые клиенты проходят здесь за полчаса до этого. А последние бегут бегом за несколько минут до девяти в таком отчаянии, что их глаза асфальт освещают, – боятся, что не успеют за дозой.

Парень снова надвинул капюшон на лицо:

– Спасибо, друг.

– Ларс. Меня зовут Ларс.

– Спасибо, Ларс. Тебе что-нибудь нужно? Деньги?

Ларсу всегда были нужны деньги. Он покачал головой:

– Как тебя зовут?

Парень пожал плечами, словно говоря: «А как бы ты хотел, чтобы меня звали?» И убежал.



Марта сидела в приемной и видела, как он поднялся по лестнице и хотел пройти мимо.

– Стиг! – окликнула она.

Он остановился, но на мгновение позже, чем надо. Конечно, причиной могла быть общая замедленность реакции. Или то, что его звали не Стиг. Он был потным, вроде бы бегал. Она надеялась, что не от неприятностей.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказала Марта. – Подожди!

Она взяла сумочку, предупредила Марию, что будет отсутствовать всего несколько минут, и поспешила к нему. Легко прикоснулась рукой к его локтю:

– Пошли, мы поднимаемся к вам с Йонни.

Когда они вошли в комнату, их ждало неожиданное зрелище. Шторы были раздвинуты, и помещение купалось в свете. Йонни отсутствовал, и воздух внутри стал свежим, поскольку окна были раскрыты так широко, как только позволяли ступоры. Коммунальные власти потребовали установить ступоры во всех комнатах пансиона после нескольких случаев, когда пешеходов внизу чуть не прибило довольно большими тяжелыми предметами, которые периодически вылетали из окон: радио, колонки, стереоустановки, телевизоры. Но хотя на улицу летело довольно много электроприборов, запрет вызвали не они, а вещества органического происхождения. Поскольку у постояльцев нередким был социальный страх, они часто опасались пользоваться общим туалетом. Поэтому кое-кому из них было позволено иметь в комнате ведро, которое они сами должны были регулярно выносить, хотя, к сожалению, многие делали это не слишком регулярно. Один из тех, кто делал это нерегулярно, ставил ведро на подоконник и открывал окно, чтобы выветрить самую зловещую вонь. Однажды кто-то из сотрудников пансиона открыл дверь в его комнату, и ведро сквозняком сбросило вниз. Это случилось как раз во время ремонта новой кондитерской, и судьбе было угодно, чтобы один из маляров стоял на лестнице прямо под окном. Физически он не пострадал, но Марта, первой прибывшая на место происшествия и оказавшая помощь шокированному рабочему, знала, что случившееся оставит шрамы в его душе.

– Садись, – сказала она, указывая на стул. – И снимай обувь.

Он сделал, как было велено. Марта открыла коробку.

– Не хотела, чтобы другие видели, – сказала она, вынимая пару черных полуботинок из мягкой кожи. – Они остались от моего отца. У вас должен быть одинаковый размер.

Она протянула туфли парню.

Он выглядел таким изумленным, что она почувствовала, как краснеет.

– Мы же не можем отправить тебя на собеседование в кроссовках, – добавила она быстро.


Пока он мерил обувь, Марта обводила взглядом комнату. Она спросила себя, кажется ей или нет, что здесь пахнет моющим средством? Насколько ей было известно, здесь сегодня не убирали. Она подошла к фотографии, прикрепленной кнопкой к стене.

– Кто это?

– Мой отец, – ответил парень.

– Правда? Полицейский?

– Да. Вот так.

Она повернулась к нему. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну?

– Подошли прекрасно, – улыбнулся он. – Большое спасибо, Марта.

Она вздрогнула, когда он произнес ее имя. Дело было не в том, что она не привыкла его слышать, – постояльцы часто обращались к сотрудникам по именам. (Фамилии, домашние адреса и имена других членов семьи были конфиденциальной информацией: все-таки сотрудники пансиона ежедневно становились свидетелями незаконного оборота наркотиков.) Дело было в том, как он произнес ее имя. Как будто прикоснулся к ней. Осторожно, невинно, но все же. Марта сообразила, что ей не слишком подобает находиться в этой комнате наедине с ним, она ведь думала, что Йонни будет дома. Она понятия не имела, где Йонни. Единственное, что могло заставить его покинуть кровать, были наркотики, туалет или еда. Именно в такой последовательности. И все же она не ушла.

– Какой работой ты хотел бы заниматься? – спросила она, слегка задыхаясь.

– Что-нибудь в системе правосудия, – сказал он серьезно.

И эта серьезность была такой милой, по-детски рассудительной.

– Значит, как твой отец?

– Нет, полицейские работают на исполнительную власть. Я хочу работать на судебную ветвь власти.

Она улыбнулась. Он был другим, и, может быть, поэтому она и думала о нем. Он сильно отличался от всех людей, которых она знала. Полностью отличался, например, от Андерса. Там, где Андерс проявлял железный контроль, этот парень казался открытым и ранимым. Андерс был подозрительным и недружелюбным в отношении незнакомых людей, а Стиг – доброжелательным, добрым, почти наивным.

– Мне надо идти, – сказала Марта.

– Да, – кивнул он, прислоняясь к стене, и расстегнул молнию на куртке.

Его футболка насквозь пропиталась потом и прилипла к телу.

Он собирался сказать что-то еще, но в этот момент затрещала рация.

Марта поднесла ее к уху.

К ней пришел посетитель.

– Что ты хотел сказать? – спросила она, подтвердив получение сообщения.

– Это может подождать, – ответил парень и улыбнулся.



Снова явился пожилой полицейский.

Он стоял в приемной и ждал ее.

– Меня впустили, – извиняющимся тоном сказал он.

Марта осуждающе посмотрела на Марию, которая развела руками: тоже мне, большое дело.

– Есть место, где мы можем…

Марта провела его в комнату для встреч, но кофе не предложила.

– Видите, что это? – спросил он, поднеся к ее глазам свой мобильный телефон.

– Фотография земли?

– Отпечаток подошвы. Может быть, вам это почти ни о чем не говорит, а вот я задумался, почему этот отпечаток кажется мне таким знакомым. А потом я понял: потому что такие же отпечатки я видел на многих потенциальных местах совершения преступлений. Ну, знаете, там, где мы находим мертвых людей: в контейнерном порту со следами на снегу, в наркопритонах, у торговцев наркотиками на заднем дворе, в немецком бункере, который теперь служит тиром. Короче говоря, большинство таких мест…

– Короче говоря, большинство таких мест населено теми же типами, что живут здесь, – вздохнула Марта.

– Вот именно. Как правило, умирают они по собственной вине. Но тем не менее этот след повторяется. Синие кроссовки из Министерства обороны, которые с помощью Армии спасения и Городской миссии стали самой распространенной обувью наркоманов и бездомных по всей стране. Поэтому в качестве улики их практически нельзя использовать: слишком много таких кроссовок на ногах бывших заключенных.

– Так что вы хотите обнаружить здесь, комиссар Кефас?

– Эти кроссовки больше не производятся, а те, что еще существуют, изнашиваются. Но если вы внимательно разглядите фотографию, то увидите, что на земле отпечатался довольно четкий рельеф, как у новой кроссовки. А я поговорил с Армией спасения и выяснил, что последнюю партию синих кроссовок направили сюда, к вам, в марте этого года. Так что у меня к вам очень простой вопрос: выдавали ли вы такие кроссовки кому-нибудь начиная с весны? Сорок третьего размера.