Сволочь ненаглядная
Часть 5 из 16 Информация о книге
Мальчишка начал загибать пальцы: – Одна за домашнее задание, другая по контрольной, третья за самостоятельную, потом у доски отвечал, работа в классе, решение задачи, выученное правило… – Только семь получается… Кирка забормотал: – Домашнее задание, контрольная, самостоятельная, ответ, работа, решение, правило… Что-то еще было… – Конечно, – вздохнула я, – раз восемь «лебедей», а не семь. – Вспомнил! – обрадовался мой «Эйнштейн». – Учебник дома забыл! Последняя пара за него! Я не знала, как реагировать. Однако какая странная учительница, вполне хватило бы одной двойки, ну двух, ладно, трех, но не восемь же! – Она сегодня всем неудов вломила, – пояснил Кирка, – злая, жуть! – Небось довели! – посочувствовала я. – Болтали или жеваной бумагой стрелялись. – Не-а, – ухмыльнулся Кирка, – от нее муж улизнул. Другую нашел, молодую. В общем, неудивительно. Адель Петровна страшная дура и скандалистка, ну какой мужик выдержит? Вот она и бушевала! В девятом всех с урока повыгоняла, в седьмом контрольную на два часа закатила, ну а нам пар навтыкала! Говорю же, дура! Другая б на ее месте спокойненько объяснила: горе, ребята, развожусь! Ее еще бы пожалели! Вон историчка забеременела, да неудачно, выкидыш случился. Так она всем все объяснила, и тишина у нее на уроках – могила. Лишний раз волновать не хотели. Мы же люди, все понимаем. А эта – тьфу! И он, сопя от возмущения, принялся стаскивать джинсы. Я молча стояла рядом. До чего странные нынче учителя! Когда я училась в школе, мы никогда ничего не знали о личной жизни педагогов. Все преподавательницы были строги, вежливы и держали дистанцию. Наверное, в учительской они рассказывали друг другу о своих бедах и радостях, но на уроках сохраняли непроницаемое выражение лица, словно боги с Олимпа. Невозможно было даже представить себе, что они ссорятся с мужьями, готовят обеды и стирают белье… А теперь! Рассказывать детям о выкидыше! Может, я становлюсь ханжой? – Лампушечка, – залебезил Кирюша, – а мне картошечки? – Ладно, иди мой руки, – вздохнула я, – не морить же тебя голодом, Лобачевский. – С салом, зеленым луком и чесноком, – уточнил Кирюшка и с гиканьем понесся в ванную. Я ухмыльнулась. У Кирюшки самый счастливый возраст, забот никаких, и если в школе плохо, то пусть хоть дома будет хорошо, иначе зачем человеку семья? Не успела пожариться картошка, как прибежал Сережка, потом Катя. Вечер пролетел незаметно, в домашних хлопотах. На следующий день пришлось сначала улаживать дела в школе, потом сходить к тренеру… Словом, о Насте я вспомнила только в субботу, собираясь на рынок. Вытряхнула на диван сумку в поисках кошелька и наткнулась на ключик. Делать нечего, придется ехать в ЦИТО, мало ли что хранится в ячейке, насколько я знаю, без ключа к ней и близко не подпустят. В Центральном институте травматологии приветливая женщина в безукоризненно белом халате принялась методично перелистывать большую книгу. Минут пять она внимательно вчитывалась в страницы и наконец заявила: – Такая не поступала. – Проверьте еще разок, – попросила я. – Звягинцева Анастасия, с переломом шейки бедра, переведена из Склифа. – У нас не пишут, откуда больной, – вежливо возразила служащая и опять принялась изучать пухлый том. – Нет, не было. Я страшно удивилась: – Как же так! Говорили, к вам отправили, сустав искусственный собрались ставить. Женщина развела руками. – Может, передумали или в другое учреждение определили. Сейчас пластику многие делают, на самом деле ничего сложного, цена, конечно, кусается… В глубоком изумлении я вышла на Садовое кольцо и решила доехать до Склифосовского, не так уж и далеко было. Коза был в ординаторской. Увидев меня, он хмыкнул и ехидно спросил: – Небось назад хотите… – Ни за что, – успокоила я его, – скажите, куда увезли Настю Звягинцеву? – Звягинцева, Звягинцева, – начал чесать в затылке хирург. – Перелом шейки бедра из 717-й, – напомнила я. – Ах, эта, – обрадовался Станислав Федорович и потянулся к толстым историям болезни. Нет, все-таки у врачей омерзительная привычка запоминать не человека, а его хворобы. В прежней жизни я часто посещала гинеколога, все надеялась родить ребенка, да видно, не судьба. На прием ходила только к профессору Карымышинскому. Так вот, милейший Михаил Федорович никогда меня не узнавал. Я появлялась в кабинете, и доктор сухо бросал: – Раздевайтесь. Но стоило влезть на кресло, как добряк-врач расплывался в радостной улыбке. – Фросенька, детка, как дела? Узнавал он меня не по лицу. Вот и Коза припомнил Настю, лишь услышав про диагноз. – Ее свезли в ЦИТО, – пояснил хирург, – вот черным по белому записано: родственники пожелали дальнейшее лечение проводить в НИИ травматологии. – Но там Насти нет, – пробормотала я, – разве вы не ответственны за больных? – Только пока они в моей палате, – хмыкнул Станислав Федорович, – вышли за ворота, и привет! – Дайте ее домашний адрес, – попросила я. – Красноармейская, дом 27, – охотно пошел навстречу Коза, – и телефон есть. Я быстренько записала данные, но тут хирург неожиданно насторожился: – Погодите, вам зачем? Секунду я поколебалась, а потом соврала: – Она случайно наш чайник прихватила, «Тефаль» с золотой спиралью. – А, – успокоился врач, – конечно, нехорошо, ну ничего, позвоните, и все устроится. На улице стояла немыслимая стужа. Постанывая от мороза и клацая зубами, я понеслась по проспекту Мира к метро. Навстречу бежали прохожие, укутанные по самые брови. Уличные торговцы, все как один в гигантских валенках и армейских полушубках, резво подпрыгивали на месте, хлопая себя по бокам рукавицами. Я влетела в просторный вестибюль, чувствуя, что желудок превратился в кусок льда. В тепле щеки защипало, а нос начал безостановочно чихать. – Ходит тут, заразу распространяет, – прошипела тетка лет шестидесяти, торгующая газетами, – сиди дома, коли грипп подцепила. Решив не обращать внимания на хамство, я подошла к телефонам-автоматам и набрала номер, полученный от Козы. Мерные гудки спокойно падали в ухо, на десятом рука потянулась к рычагу, но тут раздался щелчок и сердитый мужской голос: – Кого надо? Однако можно ведь и повежливей. – Анастасию Звягинцеву. – Она больна, к телефону не подходит, – отрезал голос и уточнил: – Лежит в клинике. – В какой? – Кто вы? – еще более сердито произнес мужик. – Чего хотите? Я даже не успела подумать, как язык сболтнул: – Медсестра из Склифосовского беспокоит. Мы обязаны указать в карте, куда перевели больную. – В 1269-ю клинику, – пояснил нелюбезный собеседник, делаясь почти учтивым. – Да? – изобразила я удивление. – А говорили, в ЦИТО… В трубке что-то хрустнуло, и парень пояснил: – Правда, думали туда, только очень дорого, в 1269-й бесплатно делают. Так что не волнуйтесь, отметьте, где надо, и оставьте меня в покое. Потом, очевидно, чтобы смягчить свое хамство, добавил: – Извините, хлопот полон рот, Настя в больнице, а тут еще мать заболела. Я повесила трубку и стащила варежки. Интересно, где это 1269-я больница? Оказалось, в Перово, причем в двух шагах от метро, я даже не успела замерзнуть, только вдохнула пару раз ледяной воздух. И снова женщина в окошке с табличкой «Справочная» принялась ворчать: – Звягинцева, Звягинцева… Палец с обломанным ногтем медленно скользил по строчкам. – Нет такой, – вздохнула служащая. Я удивилась и обозлилась до крайности. Ехала черт знает куда и совершенно зря. Ну нет, я так просто не отстану. Войдя в здание метро, я опять принялась названивать Насте домой. И снова трубку сняли лишь на пятнадцатый гудок, и вновь злой голос рявкнул: – Что надо? – Простите, недавно звонила вам, я медсестра из Склифа.