Страна чудес без тормозов и Конец света

– И, наконец, последний минус: один рог очень трудно куда-либо с силой вонзать. Ну, сравни, например, как действуют наши задние и передние зубы. Коренными кусать легче, правда? Потому что в нашем теле срабатывает элементарный принцип рычага. Чем дальше объект от центра тяжести, тем труднее применить к нему силу… В общем, теперь ты сам понимаешь: единорог – не животное, а какой-то ходячий дефект. И с точки зрения эволюции он – бракованная игрушка.

– Да, теперь кое-что понятно, – сказал я. – А ты здорово объясняешь.

Польщенная, она рассмеялась и снова погладила меня пальцами по груди.

– Но и это еще не все. Если рассуждать логически, только одно условие могло бы уберечь таких несовершенных тварей от полного вымирания. И это – самая важная часть моего рассказа. Как думаешь, что это за условие?

Скрестив руки на груди, я задумался на минуту-другую, но только одно пришло на ум:

– Отсутствие естественных врагов?

– Умница! – Она наградила меня поцелуем. – А теперь смоделируй ситуацию, в которой у них нет естественных врагов.

– Ну, во-первых, они должны обитать в изоляции от остального мира. Чтобы к ним не могли проникнуть никакие хищники. Что-нибудь вроде «Затерянного мира» Конан-Дойля – высокогорное плато, или глубокий кратер, или еще какая-то зона, обнесенная горами или стеной…

– Молодчина! – снова похвалила она и подушечками пальцев пробежала, как по струнам, по моим ребрам напротив сердца. – Так вот, существует одна архивная запись. Согласно ей, именно в таком месте, похожем на твое описание, и нашли череп единорога.

Я судорожно сглотнул. Проблуждав в неизвестности, я вышел-таки на тропинку, ведущую к Истине.

– Это случилось в России в сентябре 1917 года…

– Первая мировая война, – попробовал вспомнить я. – Месяц до Октябрьской революции. Правительство Керенского накануне восстания большевиков.

– Один русский солдат обнаружил его, когда рыл окоп на линии германо-украинского фронта. Солдат принял находку за череп обычной коровы, отбросил в сторону и продолжал рыть свой окоп. И если бы не случайность, тайна веков, лишь на минуту увидевшая свет, так и осталась бы погребенной во мраке истории. Но вышло так, что командовал этим отрядом молоденький ротмистр, мобилизованный на войну прямо из аспирантуры Петроградского университета. Да не откуда-нибудь, а с факультета биологии. Ротмистр подобрал череп, забрал к себе, тщательно исследовал. И обнаружил, что имеет дело с черепом животного, какого не встречал ни разу в жизни. Ротмистр немедленно связался с заведующим кафедрой Петроградского университета, вызвал на место «раскопа» экстренную экспедицию, прождал какое-то время, но, разумеется, все впустую. Россия тогда погрузилась в полный хаос, государство не могло обеспечить фронт ни продовольствием, ни боеприпасами, ни медикаментами. По всей стране бунты и забастовки – какие уж там научные экспедиции, тем более на линию фронта! Но даже если бы такая экспедиция и появилась, никаких условий для исследований ей бы, мягко говоря, никто не создал. Русская армия терпела одно поражение за другим, и не исключено, что место для раскопок уже стало бы немецкой территорией.

– И что с ним стало, с этим ротмистром?

– Через два месяца его повесили на столбе. Вдоль дорог от Украины до Москвы тянулись телеграфные столбы, на которых большевики вешали офицеров – выходцев из буржуазии. Хотя этот бедняга и политикой-то не интересовался, простой аспирант-биолог…

Я представил себе огромную Россию, уставленную телеграфными столбами, с которых свисали трупы офицеров, и мне стало не по себе.

– Тем не менее, в октябре, перед самой революцией, ротмистр успел передать череп раненому солдату, которому доверял, – с обещанием, что если тот доставит находку профессору Петроградского университета, получит щедрое вознаграждение. Солдат смог выписаться из госпиталя и приехать в Петроград только в феврале следующего года, когда университет был временно закрыт. Все студенты по уши в революции, преподаватели – кто в эмиграции, кто в бегах… Какая уж тут наука. Делать нечего: солдат решил, что получит свое вознаграждение как-нибудь позже, отдал коробку с черепом на хранение своему шурину, который держал в Петрограде лавку «Всё для лошадей», а сам уехал в родную деревню километров за триста от столицы бывшей империи. Неизвестно почему, но больше никогда он в Петрограде не появлялся, и коробка с черепом чуть ли не двадцать лет провалялась на складе у шурина-коневода.

Снова на божий свет странный череп извлекли в 1935 году. Ленин умер, Петроград переименовали в Ленинград, Троцкий бежал за границу, власть в стране прибрал к рукам Сталин. В Ленинграде уже почти никто не ездил на лошадях. Постепенно разорявшийся коневод решил распродать половину лавки и переоборудовать заведение в магазинчик «Всё для хоккея».

– Для хоккея? – удивился я. – У Советов в тридцатые годы уже был хоккей?

– Откуда я знаю? Я тебе пересказываю, что прочитала. Но вообще-то Ленинград после революции был вполне современным городом. И уж в хоккей там, наверно, играли все кому не лень.

– Ну, может быть…

– В общем, хозяин лавки, расчищая склад, наткнулся на коробку, оставленную ему зятем в 1918 году, и вскрыл ее. Сразу под крышкой он обнаружил письмо на имя профессора Петроградского университета. В письме было написано: «Лиц у, потрудившемуся доставить Вам сие, прошу выплатить соответствующее вознаграждение». Хозяин лавки, не будь дурак, взял коробку с письмом, пришел с нею в университет – теперь уже Ленинградский – и потребовал встречи с профессором. Однако профессор, которого он искал, оказался евреем, которого сослали в Сибирь, еще когда Троцкого объявили врагом народа. Лавочник сразу смекнул, что человека, который мог заплатить ему как следует, он уже никогда не встретит, а дальнейшее хранение черепа непонятного зверя ни копейки не принесет. И потому он нашел другого профессора-биолога, рассказал ему вкратце историю черепа, отдал коробку и вернулся домой, разбогатев на пару медяков.

– Значит, через восемнадцать лет череп все-таки добрался до университета, – подытожил я.

– Слушай дальше, – продолжала она. – Профессор исследовал череп очень тщательно, до последнего уголка, и в итоге пришел к тому же выводу, что и молодой аспирант за восемнадцать лет до него: данный череп не принадлежит ни одному из существ, обитающих на Земле в наши дни, а также ни одному из известных науке животных древности. Больше всего он напоминал олений, да и нижняя челюсть ясно говорила о том, что хозяин черепа был копытным и травоядным. Хоть и более широкоскулым, чем олень. Но главное, что отличало его от любого оленя, – длинный рог, одиноко торчавший прямо посреди лба. Иначе говоря, это и был единорог.

– Рог? – изумился я. – Изо лба торчал рог?

– Ну да. Хотя и не весь целиком – только обломок остался. Длиной сантиметра три. Но даже по этому обломку несложно предположить, что когда-то он был длиной сантиметров двадцать, а формой походил на рог антилопы. Сам представь, если диаметр у основания, ну… сантиметра два.

– Сантиметра два, – повторил я машинально. Диаметр ямки на лбу у черепа, что подарил мне старик, составлял ровно два сантиметра.

– Профессор Перов – так его звали – собрал экспедицию из нескольких аспирантов и ассистентов, выехал на Украину и около месяца продолжал тщательные раскопки там, где когда-то рыл окопы отряд молодого ротмистра. И хотя больше таких черепов, к сожалению, обнаружить не удалось, – именно здесь ученые открыли множество бесценных для науки явлений. Местность эта называлась Вольтафильским плато и в военное время считалась одной из редчайших на Западной Украине естественных высот, идеальных для укрепления и обороны. Именно поэтому в Первую мировую войну русские, австрийцы и немцы дрались здесь как полоумные за каждый квадратный метр – и потому же во Вторую мировую сталинская и гитлеровская артиллерии перемололи несчастное плато до полной неузнаваемости. Впрочем, это уже было позже. Профессора же привлек, в первую очередь, очень странный факт: все кости, выкопанные в этой долине, разительно отличались от костей любых животных, когда-либо обитавших в данном регионе Земли. И профессор Перов выдвинул гипотезу о том, что, скорее всего, долина эта в древности представляла собой кратер остывшего вулкана, внутри которого сложились свои, отличные от окружающего мира флора и фауна. А если проще – тот самый «Затерянный мир», о котором ты говорил.

– Кратер?

– Да, круглое плато, обнесенное стеной неприступных гор. Но за десятки тысяч лет горы понемногу осели и приобрели вид обычных холмов. Отсутствие в долине хищников, изобилие горных родников и роскошных пастбищ навело профессора на мысль, что здесь могли бы выжить даже такие выкидыши эволюции, как единороги. Обо всем этом профессор написал трактат под названием «Соображения по поводу уникального микромира на Вольтафильском плато» и, приложив к нему шестьсот тринадцать археологических, ботанических и зоологических образцов, в августе 1936-го года представил сей труд на рассмотрение Академии наук СССР.

– И его, конечно же, не оценили.

– Ты прав. Его гипотезу почти никто не воспринял всерьез. К тому же, как назло, именно в эти годы между Московским и Ленинградским университетами шла борьба за главенство в Академии. Положение ленинградцев было шатким: в их исследованиях вечно недоставало «диалектического подхода», из-за чего им постоянно урезали финансирование, грозя посадить на хлеб и воду. И тем не менее, отрицать существование черепа единорога никто не посмел. То есть гипотезы гипотезами, но если вещь реально существует, игнорировать ее невозможно. И Академия назначила специальную комиссию по изучению загадочного объекта. С десяток экспертов в течение года заново исследовали каждый квадратный сантиметр черепа и с большой неохотой пришли к единодушному выводу: да, этот череп естественного происхождения, подделкой не является и действительно принадлежит особи, которую можно охарактеризовать условным термином «единорог». И в конечном итоге, Президиум Академии наук постановил: считать носителя данного черепа оленем-мутантом, то есть единичным случаем, не характерным для эволюции видов. Череп вернули профессору в Ленинградский университет, а вопрос закрыли.

Несколько лет профессор Перов ждал, что ветер судьбы переменится, и результаты его исследований признает ученый свет, но в сорок первом году разразилась война с Германией, и надежды угасли, а в сорок третьем, морально раздавленный, он скончался. Череп же пропал неизвестно куда еще в сорок втором, во время блокады Ленинграда. После того, как немецкая артиллерия и русские бомбардировщики практически сровняли с землей университет, уже никто не знал, куда делся череп. Так исчезло единственное в мире вещественное доказательство существования единорогов.

– Так что же, вообще ничего не осталось?

– Кроме фотографий – ничего.

– Фотографий?

– Ну да, снимков черепа. Профессор сделал около сотни. Часть уцелела и до сих пор хранится в архиве Ленинградского университета. Вот, например, один.


Я взял у нее книгу и взглянул на фото. Изображение было размытым, но общие контуры предметов считывались неплохо. Череп стоял на столе, покрытом белой тканью. Рядом для сравнения лежали наручные часы. В центре лба на снимке был нарисован белый кружок, уточнявший, где находится рог. Никаких сомнений: этот череп и тот, что подарил мне старик, принадлежали животным одной породы. У первого рог частично сохранился, у второго нет, но все остальное совпадало один к одному. Глаза мои скользнули к черепу на телевизоре. Замотанный в футболку, он издали сильно смахивал на мирно дремлющего кота. Я немного поколебался, не рассказать ли о нем моей лекторше. Но все же решил молчать. В конце концов, на то они и секреты, чтобы о них знало как можно меньше народу.

– Остается вопрос, действительно ли его уничтожило при бомбежке, – сказал я.

– Как знать… – ответила она, теребя мизинцем челку. – Если верить этой книге, Ленинград после войны остался в таких руинах, точно по городу проехались огромным катком; и больше всего пострадал именно тот район, где находился университет. Так что черепа, скорее всего, больше не существует. Не исключено, конечно, что профессор еще до начала блокады спрятал его в безопасном месте, или же он как-то попал в руки немцев, а те увезли его в Германию как трофей… Так или иначе, следы черепа теряются.

Я еще раз посмотрел на фото, захлопнул книгу, положил на подушку. И задумался: является ли череп на телевизоре черепом с фотографии – или же принадлежит другому единорогу, которого откопали где-то еще? Проще всего, конечно, спросить об этом напрямую у старика. Мол, откуда у вас этот череп и зачем вы мне его подарили?.. А я ведь скоро встречусь со стариком, чтобы отдать результаты шаффлинга… Ну вот тогда и спрошу. А до тех пор, как тут ни ломай себе голову, с мертвой точки все равно не сдвинуться.

Пока я думал об этом, рассеянно глядя в потолок, моя гостья положила голову мне на грудь и прижалась к боку. Я обнял ее. Оттого ли, что ситуация с единорогами немного прояснилась, мне стало легче. И только самочувствие пениса не хотело улучшаться, хоть плачь. Но вздымался мой пенис или болтался, как резиновый шланг, – ей, похоже, было до лампочки. С беззаботным видом она прижималась ко мне, выводя ноготками на моем животе ей одной понятные загогулины.





10

Конец света

Стена




Хмурым вечером я подхожу к сторожке и вижу, как моя тень помогает Стражу чинить телегу. Выкатив ее на площадь перед Воротами, они снимают прогнившие доски с бортов и заменяют их новыми. Страж ловко проходится по новым доскам рубанком, а тень приколачивает их молотком. С тех пор, как мы расстались, моя тень почти не изменилась. Выглядит вполне здоровой, только движения какие-то неуклюжие да под глазами собрались морщинки затаенного недовольства.

Когда я подхожу, оба отрываются от работы и оглядываются.

– По делу пришел? – спрашивает Страж.

– Ага… Поговорить надо, – отвечаю я.

– Мы скоро передохнем. Подожди в доме, – говорит Страж, отворачиваясь к недоструганной доске. Тень еще раз зыркает в мою сторону – и лишь яростнее колотит молотком. Похоже, зла на меня как черт.

Зайдя в Сторожку, я сажусь за стол и жду, когда придет Страж. На столе, как всегда, бардак. Порядок на столе Страж наводит, только если собирается точить свои ножи. Обычно стол завален грязными чашками, деревянными чурочками, курительными трубками, засыпан молотым кофе пополам со стружкой. И только ножи на стене неизменно развешаны безупречно ровными рядами.

Стража нет очень долго. Я сижу, развалясь на стуле, и разглядываю потолок. В этом городе ужасно много времени, которому некуда деться. И местные жители знают самые разные способы его убивать.

Время идет, а со двора все доносятся шкрябанье рубанка и стук молотка.

Наконец дверь распахивается, но в дом входит не Страж, а моя тень.

– Долго разговаривать времени нет, – быстро говорит она, проходя мимо. – Я на минутку за гвоздями.

Тень открывает дверь кладовой и достает с правой полки ящик с гвоздями.

– В общем, слушай внимательно, – говорит она, выбирая из ящика гвозди нужной длины. – Первым делом ты должен сделать карту Города. Да не по чьим-то рассказам, а обойти все сам и нарисовать то, что видел своими глазами. До последней мелочи.

– На это нужно время, – говорю я.

– Хорошо бы передать мне эту карту до конца осени, – торопливо говорит тень. – К карте приложи объяснения. Особенно важно – подробные описания Стены, Восточного Леса и мест, где втекает и вытекает Река. Это все. Сделаешь?

С этими словами тень открывает дверь и выходит. Когда дверь закрывается, я подробно восстанавливаю в памяти все, что она просила: Стена, Восточный Лес, вход-выход Реки… А что? Составить карту Города – и в самом деле неплохая идея… Наконец-то смогу представить, как он выглядит полностью, из чего состоит. Да и свободное время проведу с пользой. Не говоря о радости: моя тень мне все еще доверяет.

Чуть погодя возвращается Страж. Войдя в дом, первым делом вытирает полотенцем вспотевший лоб, затем отмывает грязь. И наконец поворачивается ко мне:

– Ну? Что там у тебя?

– Я пришел повидаться со своей тенью, – говорю я.

Страж несколько раз кивает, набивая трубку табаком, потом закуривает.

– Сейчас пока нельзя, – говорит он. – Жаль, но тебе еще рано. В это время года тени еще слишком сильны. Подожди, пока дни станут короче. Так будет лучше… – Он ломает в пальцах спичку и бросает в тарелку на столе. – Тебе же лучше. Будешь привечать свою тень, пока она от тебя не отвыкла, – потом хлопот не оберешься. Я такого уже навидался. Так что не обижайся, но придется подождать.

Я молча киваю. Что ему ни скажи, он все равно сделает по-своему. А с тенью поговорить, пускай и недолго, все-таки удалось. Остается набраться терпения и ждать, когда он позволит нам встретиться.

Поднявшись со стула, Страж подходит к умывальнику, наливает воды в большую глиняную кружку, выпивает до дна, опять наливает, опять выпивает – и так несколько раз.

– Как с работой? Получается?

– Да… Втягиваюсь потихоньку, – отвечаю я.

– Это хорошо, – кивает Страж. – Кто работает как следует, тот и живет по-людски. А у тех, кто не умеет хорошо работать, вечно всякая чушь в голове.

За окном слышно, как моя тень по-прежнему забивает гвозди.