Стеклянные дома

– За убийство Кэти Эванс.

– Но это безумие, – возмутилась Леа. – Ее убил Антон. Вы это знаете. Если он все вам рассказал, то лишь для того, чтобы прикрыть задницу. Он, вероятно, узнал нас только после убийства. Сегодня днем, когда мы ждали в бистро. И признался лишь в том, что связано с Эдуардом, потому что вы так или иначе узнали бы все.

– Манипуляции? – спросил Гамаш, уставившись на нее проницательным взглядом.

– Он умен, – сказал Матео. – Бога ради, не обманывайтесь. Вы понятия не имеете, какой он на самом деле. Он совсем не тот, кем кажется.

– А вы? – спросил Гамаш.

Леа Ру уставилась на Гамаша, заглянула ему в глаза. Ей не понравилось то, что она там увидела.

– Прошу прощения, – сказал он, вставая. – Я думаю, вы имели благие намерения. Все это началось довольно невинно. Вы никому не собирались причинять вреда, даже Антону. Вы просто хотели справедливости по отношению к Эдуарду. Хотели, чтобы торговец наркотиками знал, что вам все известно. Но вы не понимали, что вас используют. Не увидели, что происходит на самом деле.

– А вы увидели? – спросила Леа.

– Что происходит? – спросил Патрик, когда полицейские уводили Жаклин. – Что это значит? Это она убила Кэти? Я не понимаю.

Выйдя на улицу, старший инспектор Гамаш обратился к Жаклин:

– Вам необходимо выстроить сильную защиту.

– О чем вы? Вы ведь не собираетесь на самом деле арестовывать меня?

– Собираюсь. За убийство Кэти Эванс.

Даже Лакост и Бовуар были удивлены, а Жаклин испытывала настоящее потрясение.

– Разве вы не понимаете, что убийца – Антон? Вы знаете, что я не убивала Кэти, и все равно хотите меня арестовать? Почему?

И вдруг ее паника словно отступила на второй план.

– Я знаю почему. У вас нет доказательств против него. Вы хотите, чтобы Антон считал, будто ему это сошло с рук. Настала моя очередь быть кобрадором. Стоять за то, во что я верю, невзирая ни на какие риски. Вы об этом меня просите?

– Ваша совесть чиста? – спросил он.

– Чиста.

И он поверил ей. Но он не был так уверен насчет себя самого.





* * *


Старший инспектор Изабель Лакост сидела в бистро спиной к Матео Биссонетту и Леа Ру. Избегая встречаться с ними взглядом. Отчасти из-за обвинения, горевшего в их глазах. Обвинения в том, что невинную женщину судят за убийство, которого та не совершала. И что Лакост знает это.

Да, ошибиться насчет ярости в их взглядах было невозможно.

Но Изабель необходимо было сосредоточиться на самоуверенном американце и его охраннике, которые сидели здесь на виду у всех.

Приехал ли он для дружественных переговоров? Для дележа территории с его квебекским партнером теперь, когда Квебекская полиция исключена из уравнения? Отпраздновать запуск нового товара – «крокодила»?

Или он приехал заявить о своих правах? Зачем делиться, если он может получить все?

Что это будет – встреча confrères[49] или начало жестокой краткосрочной кровавой войны за территорию?

А она сидела посреди этой территории, в жерле войны.

Изабель посмотрела на мадам Гамаш, на Анни, на Оноре. И поняла кое-что о том, что, вероятно, пришло в голову старшему суперинтенданту Гамашу, как только она сказала ему, что глава американского картеля находится в Трех Соснах.

Если сражение состоится в этой маленькой приграничной деревне, то, кто бы ни победил, наказаны будут жители деревни. И в первую очередь месье Гамаш и его семья.

Деревня будет лежать в руинах, и население других приграничных деревень будет точно знать, что случится с ними, если они не примкнут к победителю. Власть картелей никогда не опиралась на любовь и преданность местных жителей. Наркоторговцы всегда прибегали к террору.

Лакост почувствовала, как ручеек пота побежал ей за воротник.





Глава тридцать вторая





– Что вы делаете? – спросил Бовуар.

Хотя то, что делал Гамаш, не вызывало сомнений. На самом деле Жан Ги спрашивал «зачем?».

Когда Бовуар снизил скорость до разумной и неторопливо спустился в Три Сосны, Гамаш повернулся на сиденье и, отстегнув от пояса автоматический пистолет в кожаной кобуре, засунул его в бардачок, предварительно вытащив патроны из магазина.

– Если тебя увидят с пистолетом, это ничего, – сказал он, заперев бардачок и спрятав ключ в карман брюк. – Но я не могу себе этого позволить. Рейн-Мари и Анни сразу же станут задавать вопросы. Этого нельзя допустить.

Солнце стояло еще достаточно высоко, хотя безжалостная жара немного спала. Деревня никогда не выглядела красивее. Никогда не пребывала в таком умиротворении. Сады в полном цвету. Дети после обеда играли на деревенском лугу, не желая упускать ни мгновения идеального летнего дня.

– А если они проведут встречу в бистро? Вы будете стоять с ложкой в руке?

– Надеюсь, хотя бы вилку удастся схватить, – отшутился Гамаш.

Но Бовуар не улыбнулся.

– Я возьму вот это, – сказал Гамаш, и его лицо посерьезнело, когда он показал Жану Ги то, что вытащил из бардачка вместо пистолета.

У него на ладони лежало что-то похожее на деревянную чурку. Но Бовуар знал, что это такое. Швейцарский армейский складной нож для охотников. Его лезвие предназначено для потрошения добычи.

Жан Ги перевел взгляд с уверенной руки Гамаша на его лицо и увидел в карих глазах ту же твердость.

Одно дело – стрелять в человека. Ужасное действие, которое невозможно забыть. И не следует забывать. Бовуар это отлично знал. Но совсем другое дело – ударить человека ножом. Всадить в него клинок.

Жан Ги никогда и не думал об этом.

А Гамаш думал. И прежде, и теперь. И готов был использовать нож. Если возникнет необходимость.





* * *


– Прекрасно, – проскрипела Рут, когда Гамаш и Бовуар вошли в бистро. – Пришли Рокки и Бу-Бу.

Гамаш посмотрел на Бовуара и в отчаянии покачал головой.

– А разве не Рокки и Буллвинкль? – спросил Габри, ставя пиво перед Кларой.

Бовуар тем временем поцеловал Анни и взял у нее Оноре.

– Лось и белка, – кивнула Клара и сделала большой глоток холодного эля «Фарнхам бланд».

– Это Йоги и Бу-Бу,[50] – сказала Рейн-Мари, обнимая Гамаша.

– И ты, Брут? – проговорил Гамаш, и Рейн-Мари рассмеялась.

– Оноре, – прошептал Жан Ги на ухо младенцу, вдыхая его запах. Аромат детской присыпки и Анни.

И теперь Жан Ги понял, почему шеф попросил пригласить Рут. Чтобы она могла громко вышучивать их. Небольшая, но красноречивая деталь. Как портреты Клары, состоящие из крохотных мазков и точек. Точно выверенных. Для создания атмосферы.

Для тех, кто знал Рут, ее оскорбления были просто ритуалом. Что-то вроде визитной карточки. Но для посторонних они прозвучали бы как издевательское высмеивание двух людей, настолько некомпетентных, что это ясно даже старухе. И она не боится говорить правду.

Это добавляло штрихов к представлению о Гамаше как о дружелюбном, теплом, покладистом человеке. Очень мягком. Человек, которого оскорбляют в загородной гостинице, вряд ли годится для четкой, суровой полицейской работы.

Бовуар видел сидящих в углу Матео Биссонетта и Леа Ру. Слушающих. Улыбка на лице Леа была такой натянутой, что губы будто исчезли. Она напоминала гадюку.

Американские гости глазели на них открыто. Они даже не пытались делать вид, что это их не интересует.

Разумеется, они знали, кто такой Гамаш.

Настал критический момент.

Что они сделают сейчас: поднимутся и уйдут из опасения, что Квебекская полиция расстроит их планы?

Достанут пистолеты и откроют огонь по полицейским и другим посетителям бистро? Картель сделал бы такое далеко не в первый раз.

Но двое американцев продолжали сидеть, словно наблюдая не самое интересное ток-шоу.