Стеклянные дома

– Да, но знаешь что? – сказала Клара. – Рут и тогда все еще будет жить. Она несокрушима. Я знаю. Пробовала. Она нас всех похоронит.

– Но это настоящий прорыв, верно? – спросила Рейн-Мари. – Даже для такой прыткой дамы, как ты, ma belle. Как тебе удалось от этих прекрасных поэтических строчек прийти к «сухому закону»?

– Я спросила у нее об этом стихотворении. О его значении для нее. Это было года два назад…

– И давно ты этим занимаешься? – спросила Клара, удивленная и обиженная тем, что подруга не сказала ей раньше. Внезапно ее осенило. – Что ты натворила?

– Ты о чем?

– Наверное, ты совершила что-то ужасное в этой жизни или в прошлой, и тебе пришлось надеть такую власяницу.

– Нет, я не грешница. Мне кажется, в прошлой жизни я была святой. – Она уставилась вдаль с блаженным выражением на лице. – Святая Мирна…

– На Эклерах, – добавила Клара.

– А я бы пошла в такую церковь, – заявила Рейн-Мари.

– Так вы разговаривали? – Изабель вернула их на грешную землю. Хотя она и была согласна с Рейн-Мари.

– Странно, но именно об этом мы и говорили с Рут. О церкви. Она сказала, что ребенком ходила в Святого Томаса и молилась, чтобы стать нормальной. Чтобы не быть белой вороной.

– Иногда чудеса случаются, – заметила Клара.

Арман вспомнил признание Рут, сделанное прошлым вечером.

О льде. О двоюродном брате.

О старом наследстве неизбывной вины.

– Церковный староста стал опекать ее, рассказал ей об истории церкви, – продолжала Мирна.

– Так она и узнала про «сухой закон», – догадалась Изабель. – Вообще-то, я думала, что она из числа бутлегеров.

Мирна рассмеялась.

– Я хотела бы узнать побольше, – сказала Рейн-Мари. – Для исторического общества. Вряд ли это первая церковь у границы, использовавшаяся для таких целей. Храм – излюбленный перевалочный пункт у бутлегеров.

– И безопасное место, – добавила Клара. – Кто станет совершать налет на дом Бога?

– Мы думаем об этих днях так, будто в них было что-то романтическое, – сказала Рейн-Мари. – Подпольные бары и кистонские копы.[41] Но то были жестокие времена. Тогда зарабатывались состояния. Однако это удавалось только самым большим негодяям. Может быть, «сухой закон» и не создал мафию, но он способствовал ее укреплению и приходу к власти.

Гамаш слушал, осознавая ее правоту. Контрабанда наркотиков была сродни своему крестному отцу – бутлегерству, процветавшему сто лет назад.

– Ты интересовалась историей Святого Томаса, – сказал он. – Но ты нашла что-нибудь, что подтверждало бы слова Рут?

– Вряд ли церковь вела счет ящикам со спиртным, которые проходили через ее цокольное помещение, – ответила Рейн-Мари.

– Верно, – кивнул Гамаш и погрузился в размышления.

Он думал о бутылках. И битах. То исчезающих, то возвращающихся в церковь.





* * *


Бовуар подошел к полированной деревянной стойке, сел и помахал Оливье:

– Есть шанс получить тушеную говядину, которую заказал шеф?

– Проверю в кухне. Антон готовит.

– Мойщик посуды?

– Он самый.

Это не сулило ничего хорошего, но Жан Ги так проголодался, что съел бы и блюдо из старых мочалок и жира со стенок раковины.

– Пока я жду, можно горячего шоколада?

– Bien sûr,[42] – сказал Оливье и отправился в кухню.


Бовуар оглядел бистро. Оно, конечно, было полным-полно, и все разговоры шли об одном предмете. Обнаружении тела Кэти Эванс несколькими часами ранее.

Он поискал глазами мужа убитой женщины и ее друзей, но они явно уединились в гостинице.

Жан Ги нашел кресло в тихом уголке и устроился там.

Через пару минут ему принесли горячий шоколад со свежевзбитыми сливками и коктейльной вишенкой наверху.

– Я думал, это для ребенка, – сказал голос, сопровождавший руку, поставившую шоколад на стол.

Бовуар поднял глаза.

Он увидел Антона в голубом переднике с белыми завязками.

– Говядина сейчас будет готова. Я принесу вам ее минут через пять.

– Жду. – Бовуар взял вишенку из взбитого крема. – С моим коктейлем. Дайте мне знать, когда будет готово, – помогу принести.

– Спасибо. – Антон помедлил. Посмотрел на горячий шоколад. – И ничего покрепче?

– Non, – отказался Бовуар, кладя вишенку в рот.

Антон продолжал стоять, но, поняв, что Бовуар не горит желанием продолжить разговор, ушел.

Через несколько минут они вдвоем осторожно шли по деревенскому лугу, под их ногами хрустел свежевыпавший снег, сверху на них падал ледяной дождь. Они старались донести обед в целости. Бовуар двигался особенно осторожно, держа в руках драгоценный груз.





* * *


– Ну хорошо. – Изабель повернулась к Мирне, которая, даже сидя, возвышалась над ней. – Оставим «сухой закон» в прошлом. Я пришла узнать от вас о друзьях мадам Эванс. Ваших друзьях. Я просмотрела записи их допросов, но хотела бы поговорить с кем-нибудь, кто их хорошо знает.

– Я знакома с ними уже довольно давно, в особенности с Леа, – сообщила Мирна. – Но не могу сказать, что знаю их хорошо. Вижу раз в год. Как и все остальные.

Теперь Мирна чувствовала себя немного виноватой, она словно отдалялась от них, дистанцировалась. Но так все и было на самом деле. Она плохо их знала. И не исключалась вероятность того, что по меньшей мере одного из них она не знала вовсе.

– Но вы знаете Леа Ру с четырех лет.

– Да. И теперь вы думаете, что она может быть убийцей?

– Непохоже, чтобы тебя в чем-то обвиняли, – заметила Клара.

– Даже убийцы когда-то были детьми, – сказала Изабель.

– Даже Эйхман, – сказала Клара.

– Эйхман? – переспросила Изабель.

– Нацистский военный преступник, – пояснила Клара.

Изабель несколько секунд смотрела на нее, не понимая, почему Клара вдруг упомянула нацистского военного преступника.

– Да, даже Эйхман был ребенком, – согласилась Изабель, озадаченная, но поклявшаяся, что больше не позволит сбить себя с пути. – Давайте начнем с легкого вопроса, – обратилась она к Мирне. – Обычно они приезжают летом. Вы не знаете, почему они изменили время своей ежегодной встречи?

– Я спросила у Леа, и она ответила, что трудно согласовать расписания всех четверых. Свободными все оказались только сейчас.

– Это решение они приняли в последнюю минуту? – спросила Лакост.

Мирна задумалась, потом покачала головой:

– Нет. Леа еще в мае писала мне, что приедут на Хеллоуин.

Изабель кивнула:

– Она когда-нибудь говорила с вами о Кэти?

Мирна неловко поерзала на диване. Никто не чувствует себя хорошо, когда приходится пересказывать личную беседу. Но она понимала: это не сплетни, это расследование убийства.

– Она говорила обо всех, не выделяя Кэти.

– Она любила Кэти?