Стеклянные дома

– Знаю. Наверное, мне трудно будет отвечать им, но, по крайней мере, я смогу ответить моей большой вонючей совести.

Он протянул руку Гамашу и почувствовал слабое ответное пожатие.

– Сегодня вечером, да?

Гамаш не ответил, и тогда Залмановиц сжал его руку крепче и сказал:

– Удачи. – Потом добавил: – Merde.

– Спасибо, месье Залмановиц, – сказал Гамаш, удивительно точно подражая голосу судьи Корриво. И добавил своим голосом: – Merci.





* * *


Судья Морин Корриво откинулась на спинку кресла и уставилась перед собой. Она прекрасно понимала, что сейчас сделала.

То, в чем признались Гамаш и Залмановиц, не имело оправданий. Обман правосудия, да еще в самом Дворце правосудия. Но возможно, как говорил Ганди, есть суд более высокий.

Ганди не говорил о другом, хотя это и пошло бы на пользу: каким бы высоким ни был суд, высока была и цена, которую приходится платить. Пожалуй, слишком высока, чтобы помышлять об этом.

Она подумала о кобрадорах, которых сжигали на кострах за то, что они искали правосудия.

Как назвать кобрадора, появившегося в Трех Соснах, – некой пародией, насмешкой? Или воплощением храбрости?

Что представляют собой прокурор и коп – пародию или пример для подражания?

Да какое это имело значение? Ее работа состояла не в написании законов, а в их исполнении. И разве, делая это, она не сдерживала наступление самоуправства и хаоса? Или она просто исполняла приказы?

«Боже мой, – прошептала Морин Корриво. – Почему же это так трудно понять?»

– Вы закончили на сегодня, ваша честь? – спросил секретарь, постучав и просунув голову в дверь.

– Нет еще, – сказала она. – Вы можете идти. Что у вас на сегодня?

– Пиво и бургеры, и мы собираемся купить дождеватели для детей. Да, если вдруг услышите стук и ругательства, это рабочие ремонтируют кондиционеры.

– Прекрасно, – сказала она с улыбкой.

Прекрасно, подумала она, когда дверь захлопнулась.

Морин Корриво откинулась в кресле и попыталась осмыслить случившееся, то, что она узнала от старшего суперинтенданта и главного прокурора.

Ей казалось, будто ложь идет несметным войском, как гоблины. Атакует все привычное. Все обжитое.

Закон. Суды. Порядок. Правосудие.

Она посмотрела на старинные бронзовые часы на столе. Подарок от коллег-адвокатов, когда ей вручили судейскую мантию.

Тонкие стрелки показывали почти пять. Она дала Гамашу время до завтрашнего утра. Пятнадцать часов.

Достаточно ли этого? Или слишком много? Завтра к этому времени будут ли все арестованы? Будут ли еще живы?

Когда она отправится домой к Джоан сегодня вечером, не последует ли за ней кобрадор по длинному душному коридору? За то, что сделала слишком много? За то, что сделала слишком мало?

Наверное, не стоило приглашать их к себе в кабинет. Не стоило выдавливать из них всю правду и всю ложь. Ей бы хотелось укрыться в счастливом неведении. Прийти домой на пиво и бургеры.

Единственный вопрос, на который не ответил старший суперинтендант: кем на самом деле является обвиняемое лицо? И как убийство Кэти Эванс связано с тем, что они ей рассказали.

Но она знала, что очень скоро все узнает.





Глава двадцать восьмая





Внизу, в книжном магазине Мирны, раздался неожиданный стук, и по лестнице поднялся Жан Ги, топая ногами, рыча и сбивая снег с ботинок и куртки.

За ним шла Изабель Лакост, качая головой. Каждый очередной ноябрь приходил к Бовуару неожиданно. Вот ведь тоже следователь!

– Там сплошной ужас, – сказал он, когда они с Лакост сняли куртки.

Мирна с улыбкой наблюдала за ними, зная, что, хотя у Армана было двое своих детей, Жан Ги и Изабель в равной мере стали для него сыном и дочерью. Всегда были. Всегда будут.

– Как все прошло в Монреале? – спросил Гамаш, вставая с дивана.

– Всюду успел, – сказал Бовуар, явно не желая говорить о посещении сестры и родителей Кэти. – Расскажу за обедом. Ведь обед будет, да?

– Я попросил Оливье приготовить тушеную говядину, – ответил Гамаш. – Знать бы только, когда она будет готова.

Бовуар засунул в рот ломтик багета с сыром бри и спелой грушей, пробормотал что-то вроде «Я пошел», схватил куртку и исчез.

Изабель налила красного вина в бокал и присела на диван между Мирной и Кларой.

– Длинный день? – спросила Мирна.

– И он еще не закончился. Я рада, что вы здесь, – сказала она Гамашам. – Я так или иначе собиралась сюда.

– Правда? – удивилась Клара. – Почему?

– Мне нужна информация от людей, которые знали мадам Эванс и ее друзей. Я перечитывала протоколы. На данном этапе трудно отличить важные вещи от второстепенных, но ничего очевидного мне в глаза пока не бросилось. У нас проблема, если единственные интересные сведения поступают к нам от Рут.

– Правда? – удивился Гамаш, который присутствовал при большинстве допросов и не мог вспомнить ничего полезного.

– Интересные, но не имеющие отношения к делу. – Лакост повернулась к Рейн-Мари. – Вы знали, что во время «сухого закона» церковь использовалась бутлегерами?

– Правда? – удивилась Рейн-Мари.

– Неужели? – удивилась Клара. – Это для меня новость.

– А я знала об этом, – сказала Мирна. – Мне Рут говорила.

– Да ладно, – сказала Клара. – Когда? Когда ты мыла ей посуду?

Всем было известно, что Рут до сих пор не знала имени Мирны или чем она занимается, кроме разве что периодически возникающего подозрения, будто Мирна заведует библиотекой и работает у кого-то горничной.

– Она мне об этом иносказательно поведала, – призналась Мирна.

Все недоверчиво посмотрели на нее, поскольку Рут не была замечена в подобных тонкостях.

Я молилась, чтобы быть доброй и сильной,

за хлеб мой насущный и за искупление

грехов моего детства, груза первородного

и вины неизбывной старое наследство.





– Это стихи Рут? – спросила Рейн-Мари, когда Мирна закончила цитировать. – Что-то новенькое.

– Неопубликованные, – пояснила Мирна. – Я прочла это в одной из ее тетрадей, когда…

И опять они уставились на нее.

– Когда что? – спросила Клара. – Когда ты рыскала у нее в доме?

– Хуже, – призналась Мирна. – Я каждую среду прихожу убирать в ее доме.

Это вызвало взрыв смеха, который постепенно сошел на нет, когда они увидели лицо Мирны. Оно выражало смущение и неловкость.

– Постой, – сказала Клара. – Ты говоришь правду? Ты каждую неделю ходишь к ней…

– Вообще-то, каждую вторую неделю.

– И делаешь уборку?

– Она старая одинокая женщина и нуждается в помощи, – сказала Мирна. – Мы тоже будем такими когда-нибудь.