Стеклянные дома

– Не «Повелителя мух»? – спросил Гамаш.

– Верно, верно, «Повелителя мух». Я дошел до того места, когда Фродо и Ральф находят волшебное кольцо в голове свиньи. Но я не очень понимаю, почему на острове оказался римский папа.

– «Википедия», – пробормотал Гамаш, направляясь к входной двери. – Мне нужно еще раз взглянуть на церковную кладовку.

– Зачем? – спросил Бовуар, следуя за тестем.

– Рейн-Мари только что сообщила мне одну деталь.

– Какую?

Гамаш передал ему свой разговор с Рейн-Мари.

– Вы шутите, – сказал Жан Ги, хотя Гамаш, конечно, не шутил. – Я иду с вами.

– Сестра мадам Эванс и ее родители не знают о случившемся, и было бы полезно осмотреть дом Эвансов в Монреале.

Бовуар помолчал, потом коротко кивнул:

– Я поеду. Вам нужно оставаться здесь, с мадам Гамаш.

– Merci, Жан Ги. Для обыска дома нам, вероятно, понадобится судебный ордер. Я подозреваю, что мистер Эванс все еще спит.

– Вы имеете в виду, отключился? – уточнил Бовуар, когда они надевали куртки. – Он явно принял больше одной таблетки. Его просто снесло. Вырубило.

– По мнению доктора Харрис, он принял не меньше двух. И возможно, не лоразепам.

– Опиоид?

– Не знаю.

– Леа Ру намеренно дала ему слишком большую дозу? Или по ошибке? – подумал вслух Бовуар.

Это был интересный вопрос.

Они пошли по тропинке, подняв воротники, чтобы защититься от ледяного дождя.

– Оставьте мне что-нибудь на обед, – попросил Жан Ги.

По пути в Монреаль Жан Ги размышлял, почему он соврал Гамашу о том, что искал в Интернете.

Да, он читал о «Повелителе мух». Но читал немного раньше. Поиск, который он скрыл от Гамаша, касался слов, написанных его шефом на салфетке, выпавшей из его кармана.

«Сжечь наши корабли».

Теперь Бовуар знал, откуда эти слова. Но не знал, чем они так поразили старшего суперинтенданта, что он решил их записать. И сохранить.

Вероятно, запись была сделана после ланча. А кто был с шефом на ланче?

Туссен. Мадлен Туссен. Новый глава отдела по расследованию особо тяжких преступлений.

«Сжечь наши корабли».





* * *


Арман Гамаш шел сквозь вечернюю темноту. Туман, все еще висевший над деревней, приглушал свет в окнах домов. Создавалось впечатление, будто Три Сосны немного не в фокусе. Не вполне принадлежат этому миру.

Он слышал постукивание капель, стекавших с листьев на расположенные ниже ветки. По звуку это напоминало дождь, но только по звуку. Это был фальшивый дождь. Не вполне настоящий. Как и очень многое в этой деревне. Как и очень многое в этом убийстве. Кто-то одной ногой стоит здесь, а другой – в каком-то ином мире. Подобно бродячей Совести, убитой здесь.

В воздухе стоял запах земли, холод и сырость проникали под парусиновую куртку.

В церкви горел свет, и Гамаш видел подсвеченное витражное окно и деревенских юношей-пехотинцев, изображенных на нем. Они вечно двигались в сторону давно выигранного сражения. Или проигранного. Двигались вперед с решимостью, которая делала возвращение невозможным.

Так же двигался вперед Гамаш.

Войдя в церковь, он спустился в цокольное помещение.

В одном конце комнаты был установлен стол для совещаний, посредине стояли рабочие столы. Технические специалисты тащили провода телефонных линий, устанавливали компьютеры и прочее оборудование.


Старший инспектор Лакост и один из агентов вели допрос за столом для совещаний. Гамаш поймал взгляд Лакост, и она едва заметно кивнула.

– Кто там? – спросила Рут и всем телом повернулась на стуле.

Старая поэтесса упускала очевидное, но улавливала неощутимое.

– А, это всего лишь ты.

Агент, который вел запись, встал, технари тоже бросили свои занятия и уставились на нового старшего суперинтенданта.

– Patron, – сказали несколько агентов постарше, кивая начальству.

Те, что помоложе, включая агента, который привел Рут в оперативный штаб, просто смотрели во все глаза.

Ветераны полиции знали Гамаша с тех дней, когда он возглавлял отдел по расследованию убийств. С того времени, когда выметал из полиции порчу, заплатив за это огромную цену.

А теперь он вернулся, чтобы возглавить Квебекскую полицию.

Когда он взялся за эту работу, все облегченно вздохнули.

Его видели в коридорах управления полиции, часто в окружении людей, засыпавших его вопросами в перерывах между совещаниями.

Это создавало атмосферу единодушия, целеустремленности, которая отсутствовала здесь на протяжении многих лет.

Но иногда старшего суперинтенданта Гамаша видели в холле, в кабине лифта, в кафетерии, где он сидел в одиночестве. Погруженный в изучение какой-нибудь папки. Похожий на профессора колледжа, который читает какой-то малоизвестный и очень увлекательный текст.

На мужчин и женщин, живущих в мире жестокости, носивших оружие с большей гордостью, чем полицейские значки, вид суперинтенданта действовал удивительно успокаивающе.

Они смотрели на человека не с пистолетом, а с книгой, на человека, которому не требовалось доказывать свою отвагу. Или впадать в ярость.

Отсутствие бахвальства стало считаться хорошим тоном. Хамское отношение к людям, прежде считавшееся нормой, уходило в прошлое.

Они снова могли быть людьми.

Шеф не прятался, не проводил политику «разделяй и властвуй». Старший суперинтендант Гамаш всегда был на виду, хотя никто из подчиненных не предполагал увидеть его в цокольном помещении церкви в безвестной деревушке.

Навигатор предупреждал, что они находятся в буквальном смысле неизвестно где, и женский голос по-матерински заботливым тоном советовал им заново проложить маршрут.

Гамаш кивнул агентам и легким взмахом руки призвал их продолжать работу. Он уже усвоил, что в случае появления босса нарушения рабочего процесса неизбежны.

– S’il vous plait. – Изабель Лакост показала ему на пустой стул. В ее голосе слышалась нотка отчаяния. – Присоединяйтесь. Вы очень вовремя.

– Привет, Клузо, – сказала Рут довольно громко, и ее слова разлетелись по всему помещению. – Я ей толкую, что не убивала эту женщину. – Она наклонилась к полицейским и, понизив голос, проговорила одной стороной рта, как гангстер: – Но за утку поручиться не могу.

Она откинулась на спинку стула и смерила их многозначительным взглядом. Роза переводила свои глаза-бусинки с одного лица на другое.

Все знали, что если Рут опустится до преступления, то Роза возьмет вину на себя. Вот только опускаться Рут было уже почти некуда.

– Насколько я понимаю, сегодня утром вы были в церкви, – сказала Лакост.

Рут кивнула.

– Вы спускались сюда?

– Нет.

– Не заметили в церкви чего-нибудь необычного? – спросила Лакост.

Рут задумалась, потом медленно покачала головой:

– Нет, не заметила. Церковь, как всегда, была не заперта. Я включила свет и села на скамью возле мальчиков.

Всем было известно, о каких ярких, хрупких мальчиках она говорит.

– Никаких странных звуков? – спросила Лакост и приготовилась к едкому, саркастическому ответу.

«Типа убийства, происходящего внизу?»

Но ничего такого не последовало. Старуха подумала еще немного и снова покачала головой:

– Все было тихо, как всегда.

Она поставила локти на стол, уперлась подбородком в ладони и посмотрела в глаза Лакост:

– Она уже лежала здесь, да? Мертвая?