Справедливости – всем

Однако сегодня я не собирался убивать. Наказать – да. Но убивать… это надо заслужить.

Дым. Над столом, заваленным остатками какой-то жратвы, заставленным пустыми и наполовину полными бутылками, висит что-то вроде смога, образованного из табачного дыма и дыма анаши. За столом – четверо мужчин. Двое – молодые парни лет по двадцать, типичные гопники, «быковатые», с налитыми кровью и алкоголем глазами. Смесь «алкоголь плюс анаша» – убойная штука. Выносит мозги просто-таки на раз, при этом не лишая способности к движению. Что эти два бугая и собрались мне доказать в ближайшее время.

Двое других – постарше, лет под сорок, с синими, татуированными фалангами пальцев. «Сидельцы», это уж без всякого сомнения. Похоже, что недавно «откинулись», вот и отмечают этот замечательный факт, сидя в уютной компании.

Колонки, исторгавшие пять минут назад фонтан низкопробной попсы (а разве есть высокопробная попса?), были и в самом деле могучие: огромные, видимо, концертные, они были размером с холодильник и весили, вероятно, столько же, сколько самый большой холодильник, если не больше. Провод тянулся к двухкассетнику, стоявшему на деревянном, древнем табурете, видавшем, вероятно, еще и портреты Сталина, любовно развешиваемые на стенах.

– Это что за нах?! – молодые парни привстали, а те, что постарше, с любопытством людей, радующихся любому новому событию, воззрились на меня со своих стульев. – Ты чо на Димона наехал, козел?! Отпусти, ты, пи…р!

Я отпустил Димона, толкнув его в угол, потом шагнул к тому, что так опрометчиво причислил меня к сексуальным меньшинствам, и резким, хлестким ударом, без всяких изысков и приемов расквасил ему нос. Просто расплющил, да так, что собирать этот выступ на черепе придется только с помощью хирурга.

А нечего приписывать мне то, что я никогда не делал и никогда не сделаю!

– Метлу привязывать надо, – спокойно сказал я, глядя, как по лицу находящегося в полуобмороке парня катятся струйки крови. – Скажи спасибо, что не убил.

А потом посмотрел на всю остальную компанию и так же спокойно бросил:

– Приветствую компанию.

– И тебе привет, гость незваный! – нараспев затянул один из «синих». – И зачем пожаловал в нашу хату? И кем будешь, такой резкий?

– Подруга моя тут живет, – я кивнул головой на стену. – Ей мешает громкая музыка. И мне мешает. Я прошу вас больше так громко не включать. Димон, ты слышал?

– Да я, в натуре, тебя попишу! – Димон схватился за здоровенный нож, больше похожий на тесак, лежавший на краю стола, бросился ко мне с явным намерением оросить этот самый клинок моей драгоценной кровью. Но двигался он так медленно, так скучно, так банально, что мне стало немного смешно. Ну разве сравнится этот увалень с Сазоновым?! Вот тот ножом работает быстро, как змея в броске, как скорпион жалом! Тебе ли пробовать запороть этим свинорезом меня, меня, ставшего практически равным великому убийце!

Опять – без изысков. На одной скорости. Перехватил за лезвие, легко вывернул из руки и встречным ударом сломал нос. Сегодня день носов! Это как «день жестянщика».

– Ну вот сами представьте, парни, вы приходите к девушке, у вас с ней, понимаете ли, все в порядке. И тут какой-то мудак включает эту хрень! От которой все аж падает. Вам понравится?

Мужики переглянулись, но по их непроницаемым лицам я не понял, как они отнеслись к моей речи и к тому, как я уложил двух их собутыльников.

– Да ты кто, пацанчик?! Обзовись! – потребовал один из «синих», тот, что сидел ближе ко мне, и я почувствовал всей кожей его недобрый, колючий взгляд. Теперь было ясно, как они ко мне относятся. Совершенно ясно.

– Самурай, – вдруг ответил я, не задумываясь, потому что это была правда. Я уже не Андрей Каргин – участковый, затем опер. Теперь я – Самурай. Плохо это или хорошо – время покажет.

– Не слыхал, – пожал плечами «синий» и, встав с места, задумчиво вытащил из нагрудного кармана финку с наборной рукоятью, явно – зоновское произведение.

– Ты вот что, пацанчик… ты пришел в чужую хату, избил людей, лезешь в чужой монастырь со своим уставом. Придется ответить! Серый, давай!

Синие были на удивление ловкими парнями. На полусогнутых ногах они начали двигаться в мою сторону, охватывая меня с двух сторон. У каждого в руке – обоюдоострая финка, которой они явно очень неплохо умели работать. По центру, чуть левее, возник пока еще здоровый гопник, держа в руке пружинную дубинку, которой запросто можно проломить череп или рассечь кожу до мяса. И не надо забывать про двух покалеченных типусов – они хоть пока и не вполне работоспособны, но в любой момент могут осознать важность момента и попытаться помочь своим корешам. Ну и как при этом сохранить жизнь и здоровье и не убить негодяев?

Хруст! Рука парня с дубинкой повисла, сломанная в локте. Резкий удар в кадык, хрип, судороги – перестает дышать. С расплющенной трахеей не подышишь. И не покричишь. Зачем мне шум, крик? С этим – все!

Синий, что меня допрашивал, метнулся ко мне, в его руке рыбкой серебристой блеснул нож. Короткий тычок – целил в печень. Мгновение, нож у меня в руке, взмах! И нападавший схватился за горло, а между пальцами у него бьют красные струйки.

Второй замер в нерешительности, вроде как соображая, стоит ли нападать или нет? Главный-то уже явно готов! Отправился в страну вечной охоты!

Но я не дал ему подумать. Финка вылетела из руки, и через мгновение в глазнице противника вырос экзотический полосатый цветок. Точное попадание! Сазонов был бы доволен. Наверное.

– Эй, в натуре, я не знал, что ты Самурай! – Хозяин квартиры отползает в угол, упираясь пятками и сидя на заду, а из свернутого на бок носа вздуваются кровавые пузыри. – Ты бы сразу сказал! Я бы понял! Я никому не скажу! Не убивай!

– Поздно!

Я нагнулся над Димоном, схватил его за голову и рывком, с выкручиванием потянул вверх. Хруст, и голова повисла на грудь.

Последнего живого я добил финкой второго синего, убитого через глаз. Он так и сидел на полу, бессмысленно размазывая по лицу кровь, и, когда финка вошла ему в затылок, даже и не вскрикнул.

Минут пять я потратил на то, чтобы вспомнить, чего касался в этой комнате. На всякий случай все протер, хотя и не собирался оставлять так, как оно есть. Следы надо стирать радикально, так, чтобы никто ничего не унюхал и никаких отпечатков не осталось вообще. Так что – только огонь. Но прежде разместил трупы в те позы, в которых они оказались якобы после того, как начали драку и друг друга поубивали. Создал, можно сказать, композицию. Когда обугленные трупы найдут, уже трудно будет определить точно, кто и как их убивал. Вот только пожар никаким боком не укладывается в стройную теорию массового самоубийства. Однако, зная нашу правоохранительную систему, я прекрасно представлял, как это все будет. Для оперов гораздо легче не лезть в глухие дебри, а списать этот прискорбный случай как пример антиобщественного поведения особо неприятных типов, злоупотреблявших на свою беду дешевым алкоголем, вроде лимонной водки, производимой на центральном рынке из спирта «Роял» и лимонной эссенции. Напились, подрались, да и поубивали друг друга – на радость обчеству и, в частности, всем их соседям. Меньше зла в мир принесут, подонки!

Собрал все горючее, что нашел: какие-то советские книги, порнушные журналы, плакаты голых девок с неестественно торчащими протезными сиськами, старые газеты – все пошло в дело. Главное, как следует распушить, а сверху еще и побрызгать поганой паленой водкой. Она очень неплохо горит, если разжечь как следует.

Спички нашлись на кухне. Заодно прошелся по комнатам и как следует осмотрел квартиру – на предмет семьи и детей. Нет, у Димона не было семьи. По крайней мере – сейчас. Вообще не было. Иначе я бы заметил следы воздействия женской воли. Или хотя бы следы жизнедеятельности женского пола в виде белья и женских шампуней.

Впрочем, что я знаю о тех женщинах, что тут могли обитать? Может, они не любят женские шампуни! Хм… эдак можно и еще до чего договориться. До голубизны, к примеру.

В любом случае мысли о сущем не помешали мне работать быстро и эффективно – куча тряпья, драной бумаги, деревянных стульев и столов водрузилась посреди комнаты, выглядя как баррикада на улицах Парижа времен революции.

Нашел и с десяток бутылок сивухи, самого что ни на есть натурального самогона. Попробовал на язык (Бы-р-р-р! Чуть не вытошнило!) – неплохо, крепость градусов пятьдесят, не меньше! И как вишенка на торте – в стеклянной старинной керосиновой лампе – добрые пол-литра пахучего, славного керосина! Замечательно. Просто великолепно!

Полил кучу самогоном и едва не задохнулся от сивушного духа. Затошнило. Чертов Сазонов! Ему бы наркологом работать, или экстрасенсом, лечащим от алкоголизма! На золоте бы ел! Весь в бриллиантовых перстнях ходил! Сделать так, чтобы алкоголик не то что перестал пить, чтобы его еще мутило от запаха алкоголя, – этого может добиться только колдун! Настоящий колдун!

Хм… что-то меня в мистику ударило. Хватит. За дело!


Полил поверх самогона керосином, чиркнул спичкой – поехали, как сказал Гагарин! Пламя занялось бодро, тут же задымили книги, выпуская черный дым от сгорающих обложек. Святотатство, да! Но Мухину-Петринскую плюс сочинения Ленина (было подложено под ножку дивана) – можно пожечь. Вот Жюля Верна было бы жалко. Или Кира Булычева. А эти – пусть горят.

Ручку двери обтер, все места на двери, которых мог коснуться, – тоже. И снаружи. Кто знает, вдруг тут пожарные пошустрее наших, с другого конца города. Успеют потушить, а когда начнется расследование, тут и всплывут отпечатки пальцев. Да, огонь, тепло, копоть – скорее всего, ничего не останется, но есть такая вещь, как закон подлости. Ты не ожидаешь, вернее, чего опасаешься, то и случается. Я не знаю, кто так шутит – бог или черти, но факт есть факт. И я не собираюсь оставлять дело на волю случая. Все-таки я мент… бывший мент и знаю, как такое бывает. Пусть дураки сидят по зонам, а я не собираюсь. Ментовская зона в Нижнем Тагиле ничуть не лучше обычной уголовной зоны. Там тоже совсем даже не хорошо.

Дверь защелкнулась на английский замок (ура!), и теперь возникла классическая ситуация для детективного романа – за закрытой дверью куча трупов. Кстати, можно было бы и не поджигать, но… то ли у меня уже выработался некий «преступный почерк», то ли привычка к перестраховке, но я сделал так, как сделал. И об этом ничуть не жалею. Пусть горят в аду.

Надя, похоже, ждала у двери – только лишь я позвонил, тут же выскочила и первым делом осмотрела меня с ног до головы, будто ожидала, что выйду я без рук, без ног, вернее, выползу, раз уж конечностей не будет. Но все было цело, и она облегченно вздохнула:

– Ты с ним поговорил? Он драться не лез?

И я честно ответил, что драться сосед не лез. И был совершенно правдив – ведь он не драться лез, он лез меня убивать. «Драться», по моим понятиям, – это когда два субъекта тузят друг друга, заливаясь юшкой из разбитых носов и громко пыхтя. А когда один из «собеседников» идет на тебя с кухонным ножом, – это совсем не драка. Уверен.

– Готова? Быстро поехали, а то мне некогда! Нам еще через весь город пилить!

Надя заторопилась, вытащила из комнаты здоровенную сумку вроде тех, с которыми ездят несчастные челноки, добывающие пропитание в дальних странах, – бывшие инженеры и учителя. Девушка умудрилась набить ее так, что сумка была похожа на здоровенный полосатый шар. И что она могла туда впихнуть?! Ведь надо-то было пару платьев на первое время, трусики-маечки и больше ничего! Ох уж эти женщины…

Я подхватил сумку, которую Надя тащила перекосившись, страдальчески закусив губу, и пошел вперед, таща девушку за руку, как паровоз тащит состав. Сумка и правда оказалась довольно-таки тяжелой, удивительно тяжелой! Но разбираться в том, чего она туда насовала, я не стал. Не до того. Валить отсюда надо!

Машину я оставил на стоянке в квартале от дома – еще в прошлый раз заметил это средоточие автомобилей и бравой охраны в лице толстой тетки и ее пухлого сына с добрым лицом настоящего дауна. Оставлять автомобиль на улице, в криминальном районе, было бы верхом глупости. А здесь хоть какая-то гарантия, что машину не разуют или вообще не отправят в те места, где растут мандарины и мужчины любят носить длинные-предлинные бороды.

Сумку – на заднее сиденье, запрыгиваем в машину и под удивленными взглядами сторожей – на волю, в пампасы! Чего удивляются? Да как не удивиться – заплатил за сутки, а сваливает сейчас! И деньги назад не требует, не скандалит! Плохо. Запомнят. Странные поступки всегда хорошо запоминаются.

Впрочем, а что запомнят? Ну, приходил я к своей девушке, и что? «Не убивал ли ты пятерых отморозков?» Нет, не убивал. И попробуйте доказать обратное.

И опять же, кто будет искать? Кому это нужно?! Пятеро уголовников вместе бухали, потом перерезали друг другу глотки, а упавшая сигарета зажгла барахло! В притоне много всякого ветхого барахла, оно хорошо горит. И, кстати, могут даже и не определить имен погибших на пожаре, это зависит от пожарных, быстро приедут, так, может, что-то останется и на отпечатки.

Когда проезжали мимо дома, из окон квартиры Димона уже активно валил дым, и на улице начала собираться толпа. Люди показывали пальцами на окна, за которыми металось пламя, и обсуждали случившееся с таким видом, будто это был не пожар, а нечто красивое – салют или северное сияние.

Не раз замечал – случись какая-то беда с соседом или просто прохожим – машиной собьет или сам за рулем разобьется, тут же собирается толпа народа и жадно смотрит на труп, на искалеченное тело, пыхтя и едва не кончая от сексуального возбуждения. Почему людям так нравится смотреть на страдания ближних? Я считаю, тем самым люди пытаются себе доказать, что жизнь их не такая тусклая, жалкая и бесперспективная. Что есть люди, которым повезло гораздо меньше, чем им. И на фоне этих несчастных они успешные, богатые и счастливые. Богатые пусть и не деньгами, а хотя бы тем обстоятельством, что у них есть жизнь, а у этого неудачника ее уже и нет. Стервятники!

Минут двадцать мы ехали молча, потом Надя вдруг посмотрела на меня и тихо, вполголоса, спросила:

– Ты их убил?

Я даже закашлялся и едва не нажал на тормоз, так это было неожиданно. И что ответить?

– Кого?

– Димона и его друзей. Ты их убил?

– Нет, – я соврал без всякого раскаяния. Не хочешь слышать ложь – не спрашивай об очевидном.

– Ты их убил… – Надя вздохнула и замолчала, глядя в пространство. А меня вдруг охватил прилив… нет, не злости – досады!

– А если и убил, так что?

– Да ничего… – Надя снова вздохнула и выставила руку из открытого окна машины, ловя встречный ветер. – Значит, ты плохой парень. И почему это меня всегда тянет к плохим парням? Вот нет бы влюбиться в какого-нибудь скрипача! Или учителя!

– Учителя труда? Они запойные! – ухмыльнулся я.

– Нет, запойного не надо. Наелась!

Мы замолчали, и я вдруг подумал о том, что поступаю с ней нехорошо. Приручаю, а потом что? Что с ней будет? К примеру, привез я ее в свою квартиру. Живет она на иждивении, как подруга… как жена. А меня – бах! Ба-бах! И все. Дальше что она будет делать? Квартира отойдет государству, а ее выселят. И пойдет она в свою квартиру, вернется к тому, с чего со мной начала.

Ну да, можно дать ей денег. Только вот с души воротит – дам денег, а ее за них убьют. Защиты-то никакой! Или сойдется с каким-нибудь прощелыгой, он ее выдоит да и бросит. И снова окажется у разбитого корыта. Я же ведь Самурай! Я иду к смерти! И не боюсь ее! Но только при чем тут Надя? А что, если…

– Слушай, у тебя какое образование? Ты вообще чем можешь заниматься, если только не продавщицей работать?

– Ты думаешь, я необразованная дура? – улыбнулась Надя. – Вообще-то я по образованию экономист. Наш «Эконом» заканчивала. Могу и бухгалтером работать! Только вот работы-то и нет. Ты же знаешь, что делается. Бухгалтеров, экономистов – как собак нерезаных. А мест для них – раз-два и обчелся. Тем более что стажа-то у меня нет! А без стажа вообще нигде я не нужна, даже в каком-нибудь кооперативе. Хотя сейчас уже «ООО» всякие и акционерные общества. В общем, нет для меня работы!

– Есть, – сказал я задумчиво и на перекрестке, вместо того чтобы поехать прямо, свернул направо. – Хочешь, устрою работать бухгалтером? Будешь получать очень хорошую зарплату. Гораздо большую, чем продавщица. Но должен предупредить – работа хлопотная, серьезная и можно даже сказать… опасная. Пойдешь?

– Ты хочешь взять меня в свой ЧОП? – Надя удивленно подняла брови. – Андрюш, я не справлюсь. Честно. Я бы пошла, но обманывать тебя… я же ничего не знаю о ЧОПах, об их бухгалтерии, я напортачу тебе, ты расстроишься. Нет, Андрюш, не смогу. Ты не беспокойся, я сидеть у тебя на шее не буду! Я найду работу! Я вот обзванивала, пока тебя ждала. Требуется продавщица в магазин одежды на проспекте. Там надо внешность и английский язык.

– Да на кой английский-то?! В нашем городишке?! Они что, идиоты?! Ну с внешностью понятно, но английский?! Приедет лорд, и ты будешь ему впаривать турецкую рубаху с английским лейблом?! О господи, мир катится в пропасть! Идиоты правят миром, тебе не кажется?

– Я даже в этом уверена, – Надя вздохнула и посмурнела, а я посмотрел на нее и усмехнулся:

– Ты не одна будешь. Ты попадешь в руки финансового гения, моего заместителя по финансовой части. Есть такой – Лев Семенович Шварценфельд. Аферист и антисемит.

– Кто? – не поверила Надя. – С такой фамилией – и антисемит! Шутишь?

– Ничего подобного. Он считает евреев виновными во всех преступлениях в мире. При этом выглядит как самый настоящий еврей и фамилию носит соответственную. Говорит, что он немец. Ты только когда увидишь его – не смейся, ладно? Он хороший мужик, вот только такие у него тараканы в голове. У всех свои тараканы, правда же? Так что… Вот у тебя какие тараканы?

– Я даже не знаю. Влюбляться в плохих парней, наверное, но это ты уже знаешь. – Надя улыбнулась. – Ну что еще… хочу ругаться матом во время секса. Мне так стыдно! Меня это возбуждает… я, наверное, кажусь тебе такой грязной девкой! Но ничего не могу с собой поделать! Не могу, и все тут! Патология…