Справедливости – всем

Глава 5




Нет, а что я хотел? Моих рук дело, вот и отдуваюсь теперь! Любое хорошее дело не остается безнаказанным, это закон природы. Или не природы? Или это закон кармы?

Хм… а разве карма – не природа? Совсем запутался в своих же философских выкладках. Голова кругом идет от философии. Или потому кругом, что в нее слишком много нагадили?

И нудит, сука драная, и нудит… Ну почему проверяющий из Центра всегда должен быть таким нудным козлом? Собрал бы всех, дал напутствие: «Идите работать!» – мы бы и пошли работать! Почему все это надо сопровождать таким количеством пустых слов? «Необходимо обеспечить…», «Недостаточно проведена работа…», «Имеются явные промахи…» Так иди сам и сделай без промаха! Я вот не промахиваюсь! Р-раз! И башки нет! Сможешь так? Нет? Тогда и не нуди! Я понимаю, что тебе нужно отчитаться перед министром, сказать, что работа проведена, что ты как следует нас накачал, но… хватит, в конце-то концов! Из нас уже льется! И все места болят! Хватит, скотина!

– На этом мы пока что завершим нашу беседу. Начальник отдела, займитесь работой.

Начальство из Центра плюс наши главнюки в полном составе покинули актовый зал, оставив нас перед лицом Татаринова, который был гораздо более хмур, чем обычно, злее, чем обычно, и, что касаемо потенции руководства, активнее обычного. В общем, перед нами сидел сексуальный маньяк, а не начальник отделения, и этот маньяк точно готов доказать свою исключительную социальную опасность. Вон как таращится, так бы и разорвал всех и каждого в отдельности!

– Доигрались! – рявкнул Татаринов, не прибегая к дипломатическим ухищрениям. Но без мата. Он всегда старался без мата – если на людях. Вернее, если люди могут услышать. Опера не люди, потому не в счет.

– Я вообще-то хочу уйти на пенсию, а не быть уволенным по несоответствию с занимаемой должностью! Понимаете, олухи царя небесного?! Но если мне придется по несоответствию, то я и вас за собой утащу! В народное хозяйство! Быкам хвосты крутить!

– Товарищ полковник, а чем мы-то виноваты?! Вы же понимаете, что обеспечить то, чего они от нас требуют, невозможно!

Опять Грачев. Нет, так-то он неплохой мужик, и даже умный, но вот язык его… Ну кой ляд ты лезешь? Больше всех надо, что ли? М-да. После выступлений Грачева чувствуешь себя эдаким мудрецом, который знает, как надо жить. Ведь я-то с дурацкими заявлениями не вылез! Значит, я умный!

– Не мы же их убивали! Бандитская разборка! И что? Какая-то одна группировка жахнула другую! Нам бы убийцам этим самым памятник при жизни поставить нужно! Избавили нас от троих козлов, которые с каждым днем набирали силу! Нет больше парковских, больше нет, и слава богу!

– Я этого не слышал, Грачев! – Татаринов взревел, как пожарная сирена. – Ты чего несешь?! Убийство! Тридцать с лишним человек! С применением огнестрельного оружия! Тебе что, замминистра тут только привиделся? Ты видишь, что происходит?! Ты лучше скажи, кто их всех убил?! Что ты сделал за эти два дня?!

– Да чо я-то?! Я один, что ли, в оперативной группе по этому делу? Все работали! Все вместе! Семеныч старший, он и доложит! И Семушкин с ним!

– Игошин доложит! А вот ты доложи лично, что сделал по этому убийству за двое суток?

– Как и все – поквартирный обход, – Грачев оглянулся на хмурых соратников (на нас), уткнувшихся взглядами в пол. – Никто ничего не видел. Слышали выстрелы, но выглядывать побоялись. Вот и все! Здание – отдельно стоящее, если бы где-то в офисном центре, тогда да, кто-нибудь чего-нибудь да увидел бы. А так – никто и ничего. Да вы сами все знаете!

– Если бы я все знал – не то бы было! – Татаринов уже немного успокоился и посмотрел на своего зама. – Игошин, доложи, что сделано за последние сутки.

– Проведен поквартирный обход, задействованы доверенные лица, – монотонно загундел Игошин, явно уверенный в том, что и вопрос, и его ответ имеют лишь ритуальное значение. Положено спрашивать на планерке, что сделано, вот и спрашивают. Положено отчитаться, вот и отчитывается. Это надо пережить, и все пойдет так, как надо.

– Как мы знаем, основная версия – разборка с конкурирующей ОПГ. Это доказывает тот факт, что накануне убийства в «Урагане», точнее, в этот же день, было совершено массовое убийство возле мукомольного завода, где усматриваются признаки серийности, а именно – выстрелы из пистолета «ТТ» в голову.

– Какие, к черту, признаки серийности? – рявкнул Татаринов. – Ты чего? Выстрел в голову – уже серийность? Это когда так стало?

– Не просто выстрелы, – невозмутимо парировал Игошин, – а выстрелы в голову, и с такой точностью, что ясно – стрелял профессионал. Одна пуля – один труп. Скорее всего, пистолет принадлежал бригадиру, одному из братьев, нападавший отнял пистолет и расстрелял из него хозяина пистолета. А потом положил и еще шесть человек. Снайперская стрельба, такая же, как и в «Урагане». Там, кстати, только один успел встать с места, остальные полегли где сидели. Скорее всего, убийца вошел с двумя пистолетами «ТТ» в руках и, стреляя сразу с двух рук, расстрелял всех, находящихся в комнате.

– А почему ты отбрасываешь версию о том, что стреляли охранники? Пистолеты ведь были у них в руках? – Татаринов чуть прищурился, глядя в глаза заму. – Экспертиза показала, что из этих пистолетов и было совершено убийство. И самое главное, что охранники из них точно стреляли.

– Возможно, что они и участвовали в убийстве, но кто тогда убил их? – разумно предположил Игошин. – Кто им глотки перерезал? В мусорном контейнере найдена одежда, предположительно бывшая на убийце в момент убийства. Он ее сбросил, дошел босиком до своей автомашины и уехал. И он был не один – свидетели видели две автомашины. Само собой, номеров не видели. Мне видится это так: убийца подошел к зданию «Урагана», перерезал глотки охранникам, вошел внутрь, расстрелял всех, кто там был. Вышел, вложил пистолеты в руки мертвым охранникам, выстрелил, чтобы следы пороха остались у них на руках, вложил нож в руку третьему охраннику. И ушел. По дороге разделся, выкинул одежду в мусорный контейнер, видимо, рассчитывая на то, что ее не заметят, а если и заметят – до тех пор над ней поработают крысы, которых там… как крыс! Ну и уехал.

– А кто тогда был во второй машине? – Татаринов снова прищурил глаза, будто стараясь пронзить пространство и время.

– Да кто ж знает? Может, случайные свидетели. А может, группа обеспечения. Например, следили за «Ураганом», потом вызвали киллера, тот приехал и всех завалил.

– Да что же это за чувак такой? – Грачев фыркнул, недоверчиво помотал головой. – Один да всех? Может, их все-таки несколько было?

– Вот ты и должен это узнать, Грачев! Это я пока что могу не знать. А ты должен знать! А ты сидишь тут и ворон за окном считаешь!

– Так я бы пошел да поискал убийц! – вяло трепыхнулся Грачев. – Чего я тут сижу да получаю без вазелина! Смысл какой?

– Смысл – чтобы не забывался! Чтобы работал! Вот какой смысл! Смышленые больно стали! А раскрываемости нет! А замминистра приезжает, чтобы вас научить работать! Это как так? Подождите, еще и опергруппа из Москвы приедет! Вас учить работать!

– Ученого учить… – завел старую песню Грачев, но Татаринов тут же его прервал:

– Молчать, капитан Грачев! Шагом марш работать! Игошин, останься! И Семушкин! Остальные – согласно рабочему плану! Вперед! И с песней…

Народ, не мешкая, но и не слишком торопясь, потянулся из актового зала на выход. И я среди них – не первый, но и не последний. Где-то в серединке. Лучше не высовываться. Для такого, как я, это закон – «не высовываться».

Два дня нас всех гоняли, как стаю гончих, – поквартирные обходы, опросы, осмотры. Бросили все текущие дела, сосредоточившись только на этих двух – у мукомольного и в «Урагане». Приехала комиссия из Москвы – замминистра с присными. Наставлять нас на путь истинный. Хотя мы и так работали не покладая ног. Ну и рук тоже, но главное – ноги. Ходить по квартирам и опрашивать возможных свидетелей – отвратительное, нудное, но и достаточно эффективное дело. В этот раз не принесшее совсем никакого результата, что меня откровенно порадовало.

Честно сказать, у меня было, конечно, слабое место. У всех преступлений есть свои слабые места, но у моего – это даже не пятка, которая избежала погружения в воды Стикса, это… поболее того! Ну вот как опер будет искать тех, у кого были напряги с парковскими? Первое, с чего начнет, – пройдется по своим стукачам и даст им задание выяснить, кого крышевали парковские и с кем они так резко зарубились. А еще – с кем у них вообще были напряги. На самом деле ведь я не всех выбил. Я убрал верхушку, основных. А мелкая шелупонь теперь рассыплется по другим ОПГ и расскажет, что и как было в старой банде. Другое дело, что их точно никто не станет посвящать в дела группировки, если они не участвуют в деле. И не будут рассказывать, кого крышует ОПГ и уж тем более – сколько получает с клиента. Но ведь они могли просто случайно услышать, например, что есть некий Самурай, который претендует на крышевание некого предприятия, и что надо его поставить на место. Как сын шинкарки, к примеру, – он-то в курсе!

Кстати, зря я его оставил в живых, ох, зря! Пусть бы он поехал на стрелку! Похоже, что мне это еще аукнется… Может, завалить его, пока не сдал? Сам не знаю, почему я оставил его в живых. Может, чувствовал вину перед матерью? За то, что не смог ее уберечь? Кстати, надо бы найти ее убийцу, обязательно надо найти! Мой ведь агент она была. Нельзя оставлять убийцу безнаказанным!


Ну, ладно, пошли опера по предприятиям, выяснять, не крышевали ли их парковские. Смешно, но именно такое указание нам дали умные приезжие из Центра. Что делать? Пошли опрашивать, ага. Так нам едва не смеялись в лицо! «Вы что, какие крыши? У нас не протекает!» Идиотом надо быть, чтобы подумать, будто предприниматели так вот просто возьмут и сдадут свою «крышу».

Сдадут, а дальше что будет? Особенно зная, что некто взял да и покрошил этих самых парковских! То есть они расскажут, что их хотели крышевать парковские, хотя крышует Самурай, и потому Самурай взял и всех поубивал? Выложат это ментам? Да не смешите мои тапочки!

Кстати, я ни в одном крышованном предприятии не появлялся. Ни разу. Никто не знает меня в лицо. По крайней мере, пока не знает. Но я ведь на долгий срок и не загадываю…

А вообще, все шито белыми нитками. Если я выкручусь из этой мясни, то другую точно не переживу. Это не «мягкий» одиночный отстрел авторитетов, после которого тоже были бы неприятности, но такого шума точно не припомнится. На всю страну прославились, даже в новостях показывали. По крайней мере Татаринов так сказал, сам-то я не видел.

Я еще не успел уйти из своего кабинета, только что в сейф залез, чтобы посмотреть дело с той учительницей, как явился, точнее, прибыл Семушкин. Хотя и то и другое определение неверно: являются, как известно, только черти, а для «прибытия» Семушкин не та величина. Вот если бы он был хотя бы полковником, тогда да – прибыл. Да и то…

В общем, дверь открылась, и Семушкин тихо, тяжело ввалился в кабинет, и от его усталого, кислого лица могло бы скиснуть молоко, если бы таковое каким-то образом оказалось в этом кабинете, пропахшем табаком и еще чем-то неуловимым.

Кстати сказать, будучи некурящим, я очень негативно отношусь к курению в кабинете и не даю курить сослуживцам – только через мой труп! Но все равно курят, мерзавцы. Во время дежурства, когда никто не видит.

Завтра я сутки дежурю по отделу. Не забыть бы что-нибудь пожрать с собой взять – ночью хрен где поешь, да и не будешь же мотаться по городу, искать жратву? Все-таки на дежурстве, вдруг выезд! Нас вообще-то можно назвать «убойным» отделом, на кражи колес и постельного белья не вызывают. Хотя вообще-то я не люблю это претенциозное название, будто из дурного детектива: «убойный отдел». Ну да, нам скидывают самые тяжкие преступления, а что может быть тяжелее убийства? Но все-таки мы не только поисками убийц занимаемся. Еще и всем, что с этим связано. Наркота, оружие, вымогательство. Все понемножку и все вместе сразу.

Семушкин уселся за свой стол, молча, глядя в пространство, откинулся на спинку стула и замер, скрестив руки на груди. Я тоже молчал. О чем говорить? Захочет – сам скажет, его дело. У меня свои дела…

– Фигня какая-то! – не глядя на меня, заявил Семушкин. – Это какая-то фигня!

Я снова промолчал. Мало ли что он имеет в виду под фигней! Может, у него сегодня не встал на жену, и что теперь, я должен расспрашивать его о таком прискорбном факте?

Юра – мужик хороший, но лучше особо не лезть к нему в душу. Впрочем, как и всегда, и ко всем в ментовке. Тут ведь как – ни с кем не дружи, ни с кем не откровенничай и помни – твой товарищ вполне спокойно может стучать на тебя «соседям». Гэбэшникам то бишь. А что – запросто! Прихватят мента гэбэшники, возьмут за задницу: «Или стучишь – или на нары!» И что он выберет? Вот я что бы выбрал? К примеру, у меня жена, дочка, хорошая работа и мне делают такое вот предложение. Что я выберу?

Нет, у меня никогда не было такого выбора, хотя я бы самому дьяволу начал стучать – лишь бы жена с дочкой были живы! Плевать мне на все и на всех! Ради них – что угодно! Душу бы продал, на муки бы пошел!

– Прикинь, Татаринов хотел уходить на пенсию, теперь не уходит. И как я понял – после разговора с тобой. Что ты ему такое сказал, что он передумал?

Я промолчал. Надо тебе – спроси у Татаринова. Какого хрена у меня спрашиваешь? Я что, тебе докладываться должен?

– Слушай, Андрюх, а почему ты никогда не берешь с собой пистолет?

Вот это вопрос так вопрос! Правда – почему? Что ему ответить? И то же самое – тебе-то какое дело?

– А почему я должен его брать?

– Ну… все берут, а ты – нет. Единоборствами опять же занимаешься… А где занимаешься, в каком зале? У кого?

– Юр, ты решил меня допросить? С какой целью спрашиваешь?

– А что, ты не можешь ответить?

– Да могу… почему нет? Меня учит знакомый. Я часто ночую у него дома, вот он и учит. А что такого-то?

– Да больно ловко ты тех хачиков уложил… умеешь ты убивать!

Куда он ведет разговор? И зачем? Чего ему надо?

– Ходят разговоры, что парковских убил некий Самурай. И что это – мент. И что Самурай этот самый владеет единоборствами так, что ему уложить человека – как высморкаться.

– И к чему ты ведешь? – голос у меня даже не дрогнул, только заледенел.

– К чему я веду? А ты как думаешь?

– Если тебе есть что предъявить – давай, Юр, предъявляй! А до тех пор не надо языком зря трепать, ладно? Считаешь, что я Самурай, и есть тому доказательства – предъявляй! Нет – так и не болтай!

– Повторяешься, Андрюх… – Семушкин так и смотрел в пространство, задумчиво, внимательно, будто разглядывая далекое далеко. – Понимаешь, какая штука… это же город. А город – то же самое, что большая деревня. Кажется, народу до хрена, никто ничего не видит, никто ничего не знает. Но выходишь на проспект – и на тебе! Три-четыре знакомых рожи увидишь, хотя и не хотел! В одном конце города кто-то пернул – в другом эхо, и все уже знают – Пупкин обосрался! А наша ментовка – вообще прозрачная ванна. И в ней плаваем мы – рыбы. Кто-то как пиранья, кто-то просто жрет и срет, а кто-то не поймешь – то ли хищник, то ли прилипала.

– Слушай, Юр, на кой хрен ты это все несешь? – внезапно я на самом деле рассердился. – Ты что, решил мне курс ихтиологии преподать?

– Нет. Я решил тебя предупредить.

– О чем же? Ты все аллегориями грузишь, а я человек простой, незамысловатый, как трехлинейка! Не понимаю намеков. Говори впрямую или вообще не говори. Так считаю.

– Как трехлинейка, говоришь? Такой же убойный? Слыхал, что трехлинейка типа рельс пробивает? Если бронебойной пулей? Так вот не верь – брехня это. Не пробивает. Я сам пробовал, лично. Но вмятину оставляет, точно. Сильная винтовка, пинается – только в путь! Синячина на плече потом – как лошадь копытом лягнула. Но не самая лучшая винтовка. Скорострельность слабая. Ей до той же «СВД» далеко.

– Так. Еще раз. Ты что-то хочешь мне сказать?

– Да я все вроде бы сказал. Тот, кто слышит, да поймет. И вот еще что – какие-то силы упорно тормозят расследование. Делают все, чтобы преступление не было раскрыто.

– Я, что ли?! Ты чего?!

– Ты? Может, и ты… Но как это делаешь, сказать не могу. Сверху пришло указание – быстренько закрыть это дело. Мол, охранники перестреляли своих, а потом убили друг друга.