Смертная чаша весов

— Я хочу, чтобы вы, помимо силы воли, — решительно начала она, — также использовали ваш интеллект и попытались вспомнить все, что произошло в Уэллборо-холле, при условии, что это будет правдой, — в той степени, разумеется, в которой она вам известна. Если нам это не удастся, пострадает не только карьера сэра Оливера, взявшегося за это крайне непопулярное дело. В опасности может также оказаться ваша собственная жизнь. К тому же — а это, пожалуй, для вас самое важное — будет нанесен непоправимый удар репутации тех сил в вашей стране, которые намерены продолжать борьбу за независимость. Теперь же, графиня фон Рюстов, я требую вашего внимания.

Зора медленно выпрямилась. На ее лице было неподдельное удивление и настороженность.

— Вы часто прибегаете к такой форме обращения, мисс Лэттерли?

— В последнее время у меня не было в этом необходимости, графиня, — откровенно призналась та. — Но в армии приходилось прибегать к этому довольно часто. Чрезвычайность обстановки заставляла. Потом, в случае удачи, все прощалось, а в случае неудачи — что ж, оставалось пенять на себя.

— В армии? — фон Рюстов бросила на нее заинтересованный взгляд.

— Да, на Крымской войне. Но это не имеет отношения к нашему делу, — сделав красноречивый жест рукой, отмахнулась Эстер. — Прошу вас, вернемся к Уэллборо-холлу.

— А знаете, мисс Лэттерли, вы мне начинаете нравиться, — совершенно серьезно сказала Зора. — Вы эксцентричны… Не знала, что у сэра Оливера такие интересные друзья. Он вырос в моих глазах. Признаюсь, я считала его сухарем.

Медичка почувствовала, как краснеет, и это разозлило ее.

— Поговорим о Уэллборо-холле, — повторила она, как строгая учительница, обращающаяся к непослушной ученице.

Покорившись, Зора натянуто улыбнулась и стала вспоминать. Начала она со дня приезда в поместье. Графиня была остра на язык и не лишена чувства юмора, однако, когда она дошла в своем рассказе до того рокового дня, когда с принцем случилось несчастье, голос ее внезапно дрогнул и прежняя легкость речи исчезла. Женщина помрачнела и заговорила с такой горечью, будто уже тогда предчувствовала, каким печальным будет конец.

Вздрогнув и вернувшись к действительности, она позвала горничную и велела подать ланч, не спросив у гостьи, будет ли та есть и что предпочитает.

Распорядившись подать поджаренный хлеб, белужью икру, сухое белое вино, фрукты и сыр, графиня, бросив взгляд на мисс Лэттерли и убедившись, что та не возражает против такого меню, наконец отпустила служанку и продолжила рассказ.

Эстер время от времени останавливала ее, что-то уточняя, просила более подробно описать комнату принца, детально расспрашивала об отдельных людях, вплоть до тона, которым они о чем-либо говорили, — и внимательно все запоминала.

Уже близился вечер, когда мисс Лэттерли покинула дом фон Рюстов, переполненная впечатлениями. Голова ее была набита мыслями и фактами, и один из них был особенно важен и требовал немедленного уточнения. Для этого женщина решила завтра же повидаться с давним коллегой, доктором Джоном Рейнсфордом. Теперь же ехать к нему было уже поздно — вечером быстро темнело и Эстер устала. Кроме того, ей было необходимо привести в порядок свои мысли и предположения, прежде чем делиться ими с кем-либо.

Все теперь зависело от того, насколько правильным окажется ее впечатление о Зоре. Если она права, то одному, совсем крохотному фактику предстоит сыграть решающую роль. Но прежде ей нужно во всем удостовериться.





* * *


В воскресный день, под вечер, Эстер снова была у Рэтбоуна. Она предварительно уведомила его запиской о своем визите и попросила пригласить также и Монка. Когда она пришла, оба друга уже ждали ее в кабинете с напряженными от волнения бледными лицами.

— Итак? — не выдержав, спросил детектив, не дав ей даже закрыть за собой дверь кабинета.

— Неужели Зора вам что-то… сказала? — в свою очередь, волнуясь, поспешил спросить сэр Оливер. Юрист с трудом произносил каждое слово, пытаясь смягчить свое разочарование, в котором он уже не сомневался, неверием в успех подруги.

— Кажется, да, — осторожно ответила мисс Лэттерли. — Думаю, это и есть тот ответ, который мы искали; но он потребует доказательств. — И она, не медля, поделилась с Оливером и Уильямом своим предположением.

— Силы небесные! — дрожащим голосом промолвил Рэтбоун и, шумно глотнув воздух, снова уставился на нее. — Это… чудовищно!

Монк безмолвно смотрел то на адвоката, то на Эстер.

— Ты понимаешь, что Оливеру надо будет все это доказать? — хрипло произнес он. — Это может стоить ему карьеры! И даже если он докажет, ему этого… не простят!

— Я знаю, — тихо ответила Эстер. — Но не я придумала эту правду, Уильям. Я просто уверена, что нашла ее. А что бы ты предпочел? Не выполнить своих законных обязанностей? Промолчать? Оставить все как есть?

Сыщик и медсестра одновременно уставились на сэра Оливера. Тот был бледен, но уже принял решение.

— Ни в коем случае. Если я чему-либо служил в этой жизни, то только правде, — заявил он жестко. — Иногда милосердие берет верх над правдой, но это не тот случай. Я сделаю все, что в моих силах. А теперь, Эстер, прошу вас снова все повторить — до мельчайших подробностей. Мне надо хорошенько подготовиться к завтрашнему утреннему заседанию.

Лэттерли повиновалась и повторила все услышанное от Зоры — факт за фактом. Рэтбоун тщательно все записывал. Все трое засиделись допоздна. В камине догорал огонь, усилившийся ветер швырял в окна мокрую листву, газовые светильники на стенах отбрасывали желтые блики на золотисто-коричневую мебель кабинета…





* * *


В понедельник утром зал суда был полон. На улице перед зданием собралась порядочная толпа, но на этот раз она молчала. Графиню фон Рюстов и принцессу Гизелу сопровождали полицейские эскорты — в целях безопасности и для предотвращения эксцессов со стороны толпы.

В зале суда тоже было спокойно. Присяжные имели такой вид, будто они провели бессонную ночь и теперь со страхом ждали момента, когда им, не имея бесспорных доказательств, придется принимать решение. Их мучили сомнения и противоречивые эмоции, пагубно сказывающиеся на их устоявшихся убеждениях и представлениях об обществе и о тех, на чьем примере они строили свою веру во многое в этой жизни. Они были глубоко разочарованы, и бремя их неизбежной ответственности тяготило их.

Рэтбоун почти не скрывал своего страха. Ночь он провел беспокойно — больше бодрствовал, чем спал. Почти каждый час, чуть задремав, юрист просыпался, вставал и ходил по спальне, а когда снова ложился, то, глядя в темноту высокого потолка, мысленно готовился к завтрашнему заседанию: как он начнет его, что скажет, как станет отвечать на аргументы противной стороны, совладает ли с эмоциями, которые неизбежно возникнут в зале, или даже с возможным взрывом гнева.

Он то и дело вспоминал предостережение лорда-канцлера и отчетливо представлял себе, какой будет его реакция на то, что сэр Оливер намерен был сказать утром в суде. Впервые за двадцать лет своей адвокатской карьеры он не смог бы поручиться за собственное будущее.


Судья, призвав к порядку, объявил заседание открытым. Он смотрел на Рэтбоуна и ждал, когда можно будет дать ему слово.

— Сэр Оливер? — Голос председателя суда был тих и спокоен, но адвокат уловил в нем твердость и волю, несмотря на доброжелательное выражение лица.

Рэтбоун знал, что теперь все зависит от того, насколько правильным будет его решение, сможет ли он не упустить свой единственный шанс.

Юрист поднялся. Сердце его колотилось так сильно, что ему казалось, будто его всего трясет. Впервые в суде у него сдали нервы. Раньше Оливер куда больше был уверен в себе и не допускал даже возможности неудачи. Да и потерять он тогда мог не так уж много.

Рэтбоун откашлялся и постарался сразу же взять уверенный тон. Голос был его лучшим оружием в судебном поединке.

— Ваша честь… — Ему пришлось снова откашляться. Проклятье! Харвестер, должно быть, уже заметил, как у него трясутся поджилки. Не успел начать — и уже проиграл… — Ваша честь, я хочу вызвать свидетелем графиню Зору фон Рюстов!

По галерке пронесся гул удивления. Эшли был поражен, но не испугался. Возможно, он счел коллегу полным дураком, или объяснил все его отчаянием, или же подумал и то и другое одновременно.

Зора, поднявшись, прошла короткое расстояние до свидетельского места такой свободной и полной грации походкой, будто перед нею раскинулся луг, а она сама была в костюме для верховой езды или в платье с кринолином. Можно было подумать, что по сравнению с хрупкой миниатюрной Гизелой графине не хватает женственности, но это было обманчивое чувство — в ней, бесспорно, было достаточно женского обаяния. Даже в мрачной обстановке суда эта дама не изменила своим любимым сочным осенним тонам в одежде — багровому и золотисто-коричневому, так удачно шедшим к ее смуглой коже. Оливер не предостерег ее с самого начала слушаний о том, как важно соответственно одеваться и вести себя в суде, а теперь менять наряд было уже поздно, да и выглядело бы это лицемерием.

Вот и сейчас сверкнувший, как льдинка на солнце, взгляд графини на мгновение остановился на принцессе, и обе женщины успели обменяться ядовитыми стрелами вызова и ненависти. Но через секунду фон Рюстов уже снова послушно смотрела на адвоката.

Ровным спокойным голосом она назвала свое имя и принесла присягу говорить правду, и одну только правду.

Рэтбоун тут же ринулся в атаку, пока его не покинула храбрость.

— Графиня фон Рюстов, мы уже слышали показания нескольких свидетелей о том, что, по их мнению, произошло в Уэллборо-холле. Вы выдвинули против принцессы Гизелы одно из самых страшных обвинений, какое один человек может выдвинуть против другого, а именно, что она предумышленно убила мужа, когда тот был болен, беспомощен и полностью зависел от нее. Вы отказались снять это обвинение даже тогда, когда вам самой стал угрожать иск за клевету. Пожалуйста, расскажите суду, что вам известно о том, что произошло в поместье. Также прошу вас рассказать обо всем, что может иметь отношение к смерти принца Фридриха — однако не занимайте свое и наше время и внимание тем, что не имеет отношения к данному делу.

Зора понимающе кивнула и начала свой рассказ. Голос у нее был низким, необыкновенно приятного и красивого тембра.

— До несчастного случая мы проводили время, как обычно принято его проводить в приятном обществе в загородном поместье. Спускались к завтраку, когда хотели. Была весна, но временами еще случались холодные дни, поэтому мы не входили в столовую до тех пор, пока прислуга не разжигала огонь в камине и там не нагревался воздух. Гизела всегда завтракала в своей спальне, и иногда ей составлял компанию принц Фридрих.

Один из присяжных позволил себе еле заметно ухмыльнуться, но, опомнившись, тут же покраснел.

— После завтрака джентльмены отправлялись на прогулку, кто на пешую, а кто верхом, — продолжала свидетельница. — Если же погода не позволяла, то все расходились кто куда: одни удалялись в гостиную, где курили и беседовали, кто-то шел в бильярдную или в оружейную комнату, кто-то в библиотеку… Граф Рольф Лансдорф, барон Стефан фон Эмден и Флорент Барберини часто собирались вместе. А дамы предпочитали прогулки в саду в хорошую погоду или писали письма, музицировали, читали или просто обменивались новостями или сплетнями.

С галерки донесся легкий шум — должно быть, кто-то не смог удержаться от завистливого вздоха.

— Иногда после ланча устраивались пикники. Кухарка собирала корзину с едой, а кто-то из лакеев брал тележку и укладывал в нее все, что нужно для посиделок на открытом воздухе. Мы следовали за ним туда, куда вздумается, — к реке, или на лесную поляну, или в поле, где есть хотя бы небольшая рощица. Выбирались места покрасивее.

— Замечательно, — предупреждающе прервал Зору адвокат Рэтбоун.

Адвокат Гизелы, не выдержав, вскочил.

— Ваша честь, это к делу не относится! Большинству из нас известно, как отдыхают в деревне богатые господа. Не собирается ли графиня фон Рюстов утверждать, что это приятное времяпровождение имеет отношение к смерти принца Фридриха?

— Я не позволю, чтобы время суда тратилось понапрасну, мистер Харвестер, — остановил его судья. — Но я намерен позволить графине фон Рюстов нарисовать нам достаточно полную картину времяпровождения, чтобы больше узнать о месте происшествия и его участниках, чем мы знали до сих пор. — Затем он повернулся к свидетельнице. — Продолжайте, прошу вас. Но помните, мадам, нам нужно узнать только то, что имеет отношение к смерти принца или предшествовало ей.

— Это имеет отношение к делу, ваша честь, — твердо заверила его графиня. — Если мне удастся полностью описать хотя бы один день, то вам все станет ясно. Видите ли, не один только несчастный случай виновен в смерти принца, а мириады маленьких случаев за многие годы, которые, скопившись, стали невыносимым бременем.

На лице судьи появилось недоумение, а присяжные теперь и вовсе были в полном замешательстве. Галерка тоже волновалась, сидящие там люди перешептывались, и их любопытство росло с каждой минутой. Именно для этого они сюда и пришли.

Харвестер, посмотрев на Зору и Рэтбоуна, перевел вопросительный взгляд на Гизелу.

Принцесса сидела как ледяная статуя, ни на что не реагируя. Казалось, она не слышала ничего из того, что здесь было сказано.

— Это случилось еще до рокового инцидента — я не помню, за сколько дней, но это не столь уж важно, — заключила графиня. Она старалась не смотреть на присутствующих: взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. — День был дождливым, дул сильный ветер… Я проснулась рано. Поскольку дождь меня не испугал, я вышла в сад. Цвели нарциссы, и они были так прекрасны… Вам доводилось вдыхать весной запах влажной земли? — Казалось, ее вопрос был обращен к судье, но она не стала ждать ответа и продолжила рассказывать: — Гизела встала, как обычно, поздно, Фридрих — тоже, и они вместе спустились в столовую. Он шел за ней так близко, что ненароком наступил на подол ее платья, когда она замешкалась на пороге столовой. Гизела обернулась и что-то сказала ему — я не помню что, но сказала очень резко и раздраженно. Он извинился, и вид у него был очень расстроенный. Это было особенно неприятно принцу, потому что произошло в присутствии Бригитты фон Арльсбах и леди Уэллборо, которые были уже в столовой.

Рэтбоун глубоко вздохнул. Он успел заметить на лицах присяжных удивление и осуждение, но не знал, кому оно адресовано — Зоре или принцессе — и кому из них они больше верят.

«Господи, сделай так, чтобы Эстер оказалась права!» — мысленно взмолился Оливер. Все теперь зависело от одного незначительного факта и от выводов, которые она сделала, опираясь на этот факт.

— Прошу вас, продолжайте, графиня фон Рюстов, — отрывистым от волнения голосом попросил адвокат свидетельницу. — Что было дальше в этот обычный для вас день?

— Бригитта ушла в библиотеку, — продолжала Зора. — Она любила одиночество. Леди Уэллборо и Эвелина фон Зейдлиц провели все утро, болтая в будуаре одной из них. Они любили перемывать косточки другим людям. Гизела попросила Флорента сопровождать ее в ближайшую деревушку. Я удивилась этому, потому что шел дождь, а она терпеть не могла такую погоду. Да и Барберини, кажется, тоже, но он посчитал, что будет невежливым, если он откажет ей. Ведь принцесса попросила его при всех, поэтому отказаться было трудно. Фридрих предложил Гизеле сопровождать ее, но она в довольно резкой форме напомнила ему, что с ним хотел поговорить Рольф Лансдорф и ему не следует об этом забывать.

— Значит, она не возражала против того, чтобы принц поговорил со своим дядей? — переспросил Рэтбоун, изобразив удивление.

— Наоборот, она, в сущности, приказала принцу встретиться с графом, — ответила фон Рюстов и покачала головой. Голос ее при этом звучал все так же уверенно и спокойно.

— Знала ли она, с какой целью граф Лансдорф приехал в Уэллборо-холл? — спросил сэр Оливер.

— Не знаю, — прямо ответила Зора. — Но Гизела никогда не была глупой и малообразованной женщиной. Она, как и все мы, прекрасно была осведомлена о положении не только в герцогстве Фельцбург, но и во всей Германии. Ведь она живет в Венеции, а Италия тоже находится накануне объединения и выхода из зависимости от Австрии.

— Мы слышали, что принцесса никогда не интересовалась политикой, — заметил Рэтбоун.

Свидетельница посмотрела на него с едва скрываемым нетерпением.

— Не интересоваться политикой вообще еще не означает не знать той ее стороны, которая может отрицательно сказаться на жизни и существовании той или иной личности, — возразила она. — Едва ли принцесса не интересовалась тем, что могло погубить ее.