Северный витязь

– А князя Святослава они где держат? – спросил Илья.

– Неподалеку от шатра Итларя ему поставили отдельный шатер. Так рассказал слуга его Никишка. Он выпросился уйти к князю, чтобы помогать ему в плену, но половцы его не оставили. Повидаться с князем разрешили, но потом прогнали. Он рассказал нам, когда вернулся, что видел у половцев. И сколько их, тоже видел. Да они и не особенно таятся. Не скрывают свою силу.

– Эх, воевода, – вздохнул Муромец. – Побить половцев и прогнать в степи – это полдела. Нам же надо как-то сына князя Владимира из беды выручить.

– Будем надеяться, что сумеем прорваться быстро к шатрам в центре становища и отбить Святослава. Хотя, если они его и увезли к себе как раз для того, чтобы им прикрыться, то убьют раньше, как только мы нападем…

Илья задумчиво стал смотреть на реку. Вдруг рядом послышались голоса. Один чуть дребезжащий, старческий, второй звонкий, молодой. Кто-то шел берегом и о чем-то спорил. Воины переглянулись. Алекса поднялся на ноги и отошел к берегу, ожидая встретить путников. Илья сразу их узнал. Это был тот самый старый седобородый слепец с мальчонкой-поводырем. И молчун Бугрим с ними. Так же, как и в прошлый раз, шел он, чуть сутулясь, с худой котомкой за плечами и посохом, сделанным из дубового сука.

– Значит, говоришь, воевода, слугу половцы до Святослава допустили, только остаться не разрешили?

– Да, – не понимая, куда клонит Муромец, ответил воевода.

– Здравствуй, старче! – громко позвал слепца Илья, поднялся с бревна и подошел к каликам. – Как же вас сюда занесло, страннички? Опасно тут, не ровен час битва начнется, половцы и вас не пощадят.

– А-а, это ты, Илья? – старец остановился, повернул голову на голос и оперся руками на клюку. – Знал, знал, что тебя здесь встречу.

– Откуда же знал?

– А как не знать. Тебя там только и искать, где горе людское, где помощь нужна.

– Это кто такие? – насторожился воевода.

– А он не говорит, как его зовут, – усмехнулся Илья, глядя на старика. – Но все про всех знает. Ослеп давно, но сердцем и умом видит дальше всех. Мальца Матюшка зовут, он старца водит по миру да на гуслях учится играть, подпевает, когда просят. А вот этот детина – Бугрим. Говорят, он в плену у степняков побывал, язык ему там отрезали. С тех пор молчит. Силища в нем нечеловеческая, а разумом, как дитя малое.

– Ты их знаешь? Откуда?

– А нас все знают, воевода Роман, – ответил вместо Муромца слепой старец и двинулся к тому месту, где сидел Войтишич. – Мир слухом полнится, а мы его разносим. Бродим по миру, песни поем, былины пересказываем. Мы вот вроде и есть, во плоти, а подумать, так и нет нас. Мы ветер дорожный.

– О чем это он говорит? – воевода нахмурился еще больше. – У этого певуна у самого-то с разумом все ли хорошо?

– Так говорят о них, – улыбнулся Илья, усаживая старика с мальчонкой на бревно возле себя. – Просто много таких по Руси ходит. Народ кто с жалостью смотрит, краюшку подаст, кто собаку спустит, чтобы не бродили возле богатого двора, а кто и просто сквозь смотрит, вроде и нет их. Кто говорит, что они ведуны, кто знахарями называет, а кто зовет спеть и рассказать, что раньше было, что в иных землях делается и чего дальше ждать. Вот такие же страннички и мне о жизни на Руси поведали когда-то, на ноги меня поставили.

– Может, такие же, – усмехнулся в бороду старец, – а может, и те же самые.

– Не до сказок нам сейчас, Илья! – строго заявил Войтишич. – Проводи калик восвояси, думу думать будем с тобой.

– Так Илюшенька уже придумал, – сказал старец и ласково потрепал Муромца по руке. – По-другому ведь и не поступить вам.

– Что? – еще больше нахмурился Роман.

Илья развел руками, мол, понимай, как хочешь. Он забрал из рук воеводы щепочку, которой тот на песке рисовал, поманил Алексу и начал рассказывать:

– Верно, придумал я, как нам поступить. И верно старец сказал, что только так и можно сделать. Ты, воевода Роман, сказал, что слугу допустили до князя Святослава. Выпроводили потом, но допустили же. Это хорошо, значит, и нас допустят. Половцы с Русью бок о бок много поколений живут, наши обычаи знают. Про калик перехожих знают, за святых людей их принимают, не обижают. А переоденусь я в Бугримову одежку да и побреду следом за старцем нашим и Матюшкой к половцам. Он и попросится к Святославу для утешения и развлечения его песнями да сказками.

– Могут и допустить, – загорелся Алекса, весело переводя взгляд с Ильи на воеводу и обратно. – Только вот еще кого-то надо с ним отправить. Один он много ли сможет?

– Ты, что ли, старцем прикинешься? – спросил Илья. – Или вон Матюшкой будешь? Ты еще Чеботка позови, вот втроем и отправимся к половцам. Нет, други мои, пойдем мы втроем вот с ними. А когда до князя Святослава нас допустят, тогда я смогу его защитить. А уж вы не сплошайте и нападите на половцев.

– Итларя убить нужно! – зло сказал воевода.

– Итларя обязательно нужно убить, – согласился Муромец. – Все войско половецкое на нем держится. Не убьете хана, они все на нас кинутся. И малыми силами будет не устоять, а большой силой в их становище не пробраться. Большая сила потом нужна будет, чтобы внимание отвлечь, напасть должна дружина, битву завязать. Когда нападут, то и не до нас половцам будет. А без Итларя они совсем сражаться не захотят. Снова уйдут, а собрать их будет некому.

– А? – продолжал улыбаться сотник. – Что я говорил?

– Так сколько же человек на ханский шатер напасть должно? – с сомнением покачал головой воевода. – Туда и одна сотня незаметно не подойдет. А коли заметят и отобьют, то и вам возле князя будет опасно. Догадаются ведь. По тебе видно, что ты не увечный.

Старец молча протянул руку, и Матюшка ловко развязал котомку на спине Бугрима, вытащил оттуда тряпицу, в которой было что-то завернуто. В воздухе запахло копченым мясом.

– Это коровий язык, – засмеялся Матюшка. – Я вчера у мясника выпросил.

Мальчонка вытянул из-за пояса Бугрима, равнодушно сидевшего рядом, нож и ловко отрезал от языка половину. Сунул в рот свежим срезом наружу. И очень похоже замычал, шевеля во рту обрубком. Свежий срез выглядел очень впечатляюще. Как зажившая рана на собственном языке.

– Ну, малец! – засмеялся воевода. – А ведь похоже, а? Это ведь, если кто засомневается, можно и показать, что у тебя во рту обрубок.

– Так сколько человек с нами пойдет? – напомнил Алекса.

– Два десятка, – отозвался Илья, став снова серьезным. – Больше просто не пройдут мимо половецких застав и разъездов.

– Но два десятка воев ничего не смогут, они не пробьются даже через ханскую стражу! – опешил воевода.

– Это как и когда нападать, – улыбнулся Илья. – Если они будут лежать рядом, в сотне шагов, когда я нападу на охрану в шатре и возле него, то смогут успеть помочь мне.

– Тебя убьют, – уверенно заявил Алекса. – Я видел становище Итларя со стен. Там негде спрятаться даже ночью в ста шагах. Двести, никак не ближе. И пока они будут бежать на помощь, тебя изрубят, как кочан капусты.


– Пусть поспешат, – снова улыбнулся Илья. – А я уж постараюсь пошуметь и отвлечь внимание.

– Нет, друг, мы пойдем с тобой, – хмуро заговорил Алекса. – И я, и Чеботок! Если никак нельзя по-другому, то мы пойдем с тобой и будем рубиться рядом. Что придумал!.. Двести шагов.

– Ладно, соколики, а теперь послушайте воеводу, – хлопнул по колену Войтишич. – Смотрите и запоминайте. Пока Алекса с двумя десятками воев не подберется к становищу Итларя, ты, Илья, не шевельнешься. Лягут в камышах, пойдешь дальше ты со своим слепцом и мальчонкой. Мальца жалко, да без него нельзя, половцы их могли видеть и знать. Ничего, сбережем постреленка. Алекса лежит и ждет, пока не поймет, что вас троих к князю пустили. Когда ты, Муромец, начнешь рубить охрану хана, пусть малец выбросит наружу факел. Да повыше, чтобы Алекса увидел. Ты, Алекса, кидаешься на половцев. Лягушка в камышах квакнуть не должна успеть, как вы вырежете всю охрану хана и убьете его самого. Иначе вас не спасти. И помни, сотник, когда из камышей побежите к шатру, пусть один из твоих воев держит стрелу со смоляным трутом наготове. Добежит до факела, подожжет трут и пустит стрелу точно в сторону реки. Высоко пусть пускает, иначе нам не увидеть.

– Вот здесь, – Алекса концом сабли показал на песке, – есть брод. Я видел, как там табун переправлялся.

– Знаю, – кивнул воевода. – Оттуда с двумя сотнями я и перейду, отсеку становище от леса. Нападу с таким шумом и криками, чтобы подумали, что все их поганые духи с ума посходили и из преисподней на землю выскочили. Будут думать, что новая рать подошла к Переславлю. И из города выйдет пара сотен. И нападет через реку вот на это становище, что ближе к реке. Тут жарче будет, эти в открытую пойдут, да деваться некуда, надо, чтобы все было по-настоящему. Всех из города выводить не могу. Если не удастся наша затея, немногие вернутся, а город еще оборонять надо.



Единственный плот, который дружинники толкали по воде, от камышей до камышей, нес на себе слепого старца, Муромца и поводыря Матюшку. Им никак нельзя было предстать перед половцами мокрыми. Те бы сразу заподозрили, что калики пришли к шатру, переплыв через речку. Два десятка самых сильных и опытных дружинников во главе с Алексой Всеславичем как тени опустились в ложбинку и улеглись под склоном.

– Хороша ночка, – тихо пропищал Матюшка. – В такую ночь только лешаки и ходят. Не заметят вас поганые!

– Тише ты, таракан запечный, – прошипел Алекса и стал смотреть, что делается у половцев.

С ночкой им и правда провезло. Тучи бегут по небу, подгоняемые сильным ветром. Рваные, злые, они почти закрывают звезды. Шумят камыши, ветер рвет полог шатра, тот бьется и трепещет, как раненая птица. Темная ночка, издалека видно будет стрелу огненную, что взлетит в небо. Только бы взлетела она!

– Илья, смотри, – сотник показал рукой. – Отползите со старцем своим вон туда, там дорожка протоптана, вроде вы по ней издалеча и идете. И там костров побольше. Мы здесь останемся, самое удобное место. Меж нами и шатром Итларя всего два ряда костров. И воинов возле них не более трех десятков. Главное, укажи Матюшке, чтобы он факел выбросил на эту сторону, к реке, а то мы в такую погоду шума не услышим.

Сжав плечо Муромца, Алекса легонько подтолкнул его. Иди! Чеботок, лежавший чуть в стороне, посмотрел Илье в глаза и чуть улыбнулся. Поспеем, не тревожься. Главное, князя убереги там. Илья на четвереньках добрался до слепого старца, поднял его на руки, чтобы тот не сам топтался по корням и ямам. Матюшка спешил сзади. Пригибаясь, они за склоном низинки постепенно добрались до дороги, что вилась вдоль берега речушки. Здесь, поставив старика на ноги, отряхнув его и осмотрев обоих спутников, Илья обнял их и прижал к себе.

– Ну, други мои, не передумали? Знаете, на что идем?

– Ты, Илюша, свое дело делай, – наставительно сказал слепец. – А уж мы с Матюшей свое сделаем. А дальше, кому как на роду написано. Ежели суждено тебе репой подавиться, так нечего и стрелы половецкой бояться.

Илья засмеялся и сунул в рот обрезок коровьего языка. Пока он шли по дороге, из его рта стала течь слюна. Она скапливалась на бороде, но Муромец решил, что так даже больше похоже на правду. Убогий, чего с него взять. Мало ли что ростом и плечами вышел, зато ума Бог не дал.

От костров к ним уже бежали с факелами. Илья сделал лицо, какое видел у Бугрима. Равнодушное ко всему окружающему, спокойное, нечувствительное к боли, к голоду, к усталости. Иди, коли ведут, встань и стой, если прикажут.

– Эй, кто такие? Куда идете? – затараторил один из половцев, явно умевший говорить по-русски.

Слепой старец остановился, обняв мальчонку за плечи, и, глядя поверх его головы, заговорил:

– Слухом земля полнится. Услыхали мы, что князь киевский сюда с войском отправился. Вот и мы за ним подались. Кто-то же должен складывать песни да рассказывать детям и внукам о том, чем земля его живет.

Воины загалдели, многие понимали русские слова, хоть и не все. Одни хотели вытолкать бродяг подальше от становища, пусть, мол, возвращаются к своему князю Владимиру, другие говорили, зарубить их надо, они рыскают, вынюхивают, а потом в Переславль придут и воеводам княжеским пересказывают. Илья напрягся, он не знал, как подсказать слепому, что еще надо добавить. Ему самому уже никак нельзя было рта раскрывать. Если только показать отрезанный язык.

Обидно будет и горько, если сейчас все пойдет не так, как замыслил Муромец. Не в том беда, что он с шестью половцами не справится. Справится. Беда в том, что потом им дорога к Святославу будет закрыта. Илья уже собрался было стягивать с головы шапку, что отдал ему Бугрим, в которой лежала единственная защита – кольчужная ратная рукавица. Ничего с собой из брони или оружия взять было нельзя. Даже нож в сапоге и тот могли найти, отобрать и опять же взашей вытолкать.

– А идем мы, храбрые воины, к хану Итларю, у которого грустит и печалится князь Святослав. Хотим мы его печаль скрасить, думы горькие разогнать, сердце его повеселить. Не откажите нам, удальцы-храбрецы, дозвольте сына князя нашего киевского потешить. Хоть на одну ночку, а все на душе у него теплее будет.

Упоминание о князе Святославе смутило половецких воинов. Стало понятно, что он здесь не пленник, хотя и гостит у хана по принуждению. Половцы только делают вид, что с уважением относятся к княжичу.

Наконец старший из воинов решил, что певунов бродячих к Святославу лучше отвести. А уж там, как решат ханские советники, так и будет. Не накликать бы на самих себя беду.

Осветив русичей факелами, они ощупали одежду, проверили котомку за спиной Муромца. И все это время старец говорил и говорил, то с шуточками и прибауточками, то громко шептал, как будто страшную тайну вещал. И когда он рассказал, что у «Бугрима» отрезан язык и с тех пор он умом ущербный и говорить не может, один из половцев поднес факел ближе к лицу огромного детины. Илья испуганно загородился рукой, замычал, вытаращив глаза и пуская слюну на бороду. Потом чуть приоткрыл рот и пошевелил обрубком языка. Воин с факелом отшатнулся и махнул рукой.

Их вели к шатрам, а Илья украдкой поглядывал туда, в сторону камышей, где за бугорком лежали, вжавшись в землю и мокрую траву, дружинники Алексы. Там было тихо, только ветер качал кустарник да гнал по воде мелкую рябь. И все они там сейчас видели старца, мальчонку-поводыря и огромную фигуру Муромца, которых вели половцы. Видели, сжимали рукояти сабель, ременные петли щитов. Они готовы были в любой миг вскочить и броситься на помощь. Хотя, если им придется раньше времени бросаться в сечу, это будет означать, что все они погибнут. Не успеют дать знать воеводе Роману, тот не успеет переправиться через реку. Многие погибнут, и погибнут напрасно. Погибнет и князь Святослав. А потом, наутро, или, может, через два дня половцы пойдут на приступ и сожгут Переславль с непокорными жителями.

Илья постарался не думать об этом, он стал думать о Матюшке, который храбро шел, ведя за руку слепого старика, и таращился по сторонам, все примечая и запоминая. Хороший вырастет из него воин. Храбрый, смышленый. А сейчас от его храбрости и сметливости многое зависело.

Илья шел и глядел на шатры. У вождей шатры большие, внутри застелены коврами, разделены на несколько частей. В одной слуги, в другой охрана, в третьей сам вождь, в четвертой его жены и наложницы. Говорят, половцы в походы с собой часто наложниц берут. Жаль, если здесь есть женщины и кто-то из них случайно попадет под горячую руку.

У одного из шатров воины остановили калик и стали ждать, пока не выйдет старый половец с длинными седыми усами. Он выслушал рассказ, смерил взглядом каждого русича, долго вглядывался в немого мужика огромного роста, посмеялся, когда воины показали, что у русского отрезан язык. Потом старый вождь кивнул и пошел вперед. Воины подтолкнули калик, чтобы те шли следом. «Ну, вот и близится тот самый миг, когда пути назад нет и бежать надо только вперед», – подумал Муромец. Он взял поудобнее свой дубовый посох, вырезанный собственными руками еще с вечера. Тяжелый, прочный. Если понадобится, можно и меч отбить. А уж если по голове кого ударить, можно и убить совсем.

– Эй, русский князь Святослав, – громко позвал половец, когда они подошли к большому шатру. Илья сразу отметил, что Итларь отсюда через два шатра. Жаль, что не рядом.

Воины подтолкнули калик, и те вошли в шатер. Всюду виднелись подставки со светильниками, язычки огня плясали, источая запах горелого масла. Сбоку стояла походная постель, собранная из прочных шестов, накрытых шкурами. Небольшое резное кресло. Возле кресла стоял плотный человек и настороженно смотрел на вошедших. Илья сразу увидел, что у Святослава даже саблю не отобрали.

– Вот, князь, – сказал с широкой улыбкой старый половец. – Мы привели к тебе певунов-рассказчиков. Пусть они тебя тешат и развлекают. Тебе не будет скучно. Скоро приедет хан Итларь, он будет говорить с тобой.

«Вот так, а хана здесь еще нет», – с досадой подумал Илья. И в шатре нет ни одного факела. В тех шатрах, где слышалось веселье, факелы были, большие светильники были, а здесь только чашки с фитильками. Надо что-то придумать. Половцы посмеялись и ушли, оставив русичей одних. Матюшка тут же сорвался с места и побежал между коврами, посмотреть, не остался ли кто подслушивать.

– Здравствуй, князь Святослав! – тихо сказал старец, поклонившись в пояс.

– Шесть ихних воев вокруг шатра топчутся, – вбежав заговорил Матюшка. – И у другого, что рядом с этим, еще четыре. Рожи стра-ашные.

– Кто вы? – удивленно рассматривая гостей, спросил Святослав. – Половцы вас схватили, путники вы или иная беда вас сюда привела? И меня откуда вы знаете?

– Все скажу тебе, княже, – вынув изо рта коровий язык и вытирая бороду шапкой, заговорил Муромец. – Из дружины я князя Владимира. А слепец с поводырем – калики перехожие, которые согласились помочь тебя освободить да половцев разогнать, заставить уйти от Переславля.