Серафина

Я тяжело сглотнула, повторяя про себя: «Я хотела получить эту работу!» Я была почитательницей музыки Виридиуса с того момента, как увидела его фантазии, но было трудно соотнести композитора выдающейся «Сюиты[9] к инфанте» с грубоватым стариком на диване.

Хористы смотрели на меня с интересом. Многие из них проходили собеседование на мою должность, и когда Виридиус ругал меня, они радовались, что избежали такой участи.

Я присела в напряженном реверансе:

– Я проспала. Это больше не повторится.

Виридиус покачал головой так сильно, что его щеки вздрогнули.

– Мне нужно повторять для вас всех, дилетантов-жалобщиков, что когда прибудет Ардмагар Комонот, о гостеприимстве нашей королевы – нет, ценности всей нашей нации – будут судить по качеству исполнения?

Несколько музыкантов засмеялось. Виридиус утихомирил все веселье своим хмурым видом.

– Думаете, это смешно, вы, лишенные слуха преступники? Музыка – единственное, в чем драконы никогда не будут лучше нас. Они хотели бы, они очарованы, они пробовали снова и снова. Они достигают технической идеальности, но всегда чего-то не хватает. Знаете почему?

Я повторила вместе с остальным хором, хотя мои внутренности похолодели.

– Потому что у драконов нет души!

– Именно! – сказал Виридиус и помахал своим избитым подагрой кулаком. – Они не могут превзойти нас – принять великолепный, посланный Небесами дар, который нам достается естественным образом. Нам нужно утереть им носы!

Хористы издали тихое «ура!», прежде чем разойтись. Я отошла с дороги, и они прошли мимо. Виридиус хотел бы, чтобы я осталась и поговорила с ним. Конечно, семи или девяти певцам нужно было задать срочные вопросы. Они сгрудились вокруг его дивана, теша его эго, словно он был Пашега Зизиба. Виридиус принимал их похвалы как нечто само собой разумеющееся, словно они просто возвращали ему свои мантии хористов.

– Серафина! – прогремел мой руководитель, обращая свое внимание наконец на меня. – Я слышал комплименты твоему «Обращению…». Хотел бы я там быть. Эта адская болезнь делает из моего собственного тела тюрьму.

Я трепала манжет своего левого рукава, понимая его лучше, чем он мог себе представить.

– Принеси чернила, девочка, – сказал он. – Мне нужно кое-что вычеркнуть из списка.

Я принесла письменные принадлежности и список задач, который он мне продиктовал, когда я только начала на него работать. Осталось всего десять дней до прибытия Ардмагара Комонота, генерала драконов. В первый вечер должны состояться приветственный концерт и бал, а через несколько дней праздник годовщины Мирного Договора, который будет длиться всю ночь. Я работала две недели, но дел осталось еще много.

Я прочитала список вслух, строчку за строчкой, Виридиус прерывал меня по ходу. Он кричал: «Сцена закончена! Вычеркни!» – а затем позже: «Почему ты еще не поговорила с сомелье? Это самая легкая задача в списке! Я что, стал придворным композитором благодаря отличному безделью? Едва ли!»

Мы подошли к вопросу, которого я больше всего боялась: прослушивание. Виридиус сузил водянистые глаза и сказал:

– Да, как продвигаются прослушивания, мисс Домбег?

Он отлично знал, как они продвигались, но явно хотел увидеть, как я нервничаю. Я постаралась ответить спокойным голосом:

– Мне пришлось отменить бо́льшую часть из-за неожиданной гибели принца Руфуса – пусть трапезничает он со святыми за Небесным столом. Я перенесла некоторые на…

– Прослушивания нельзя было откладывать на последний момент! – прокричал он. – Я хотел, чтобы исполнителей избрали еще месяц назад!

– Со всем уважением, маэстро, месяц назад меня еще не наняли.

– Думаешь, я этого не знаю? – Уголки его губ то поднимались, то опускались, он уставился на забинтованные руки. – Прости меня, – наконец сказал он хриплым голосом. – Горько не иметь возможности делать все то, к чему привык. Умирай, пока молода, Серафина. Терциус был прав.

Я не знала, что на это ответить.

– Все не так плохо, как кажется. Ваши многочисленные протеже придут, программа уже наполовину составлена.

Он задумчиво кивнул при упоминании учеников. У этого человека было больше протеже, чем у большинства людей – друзей. Близилось время урока принцессы Глиссельды, поэтому я закрыла баночку с чернилами и стала быстро вытирать перо тряпкой.

Виридиус спросил:

– Когда ты сможешь встретиться с тем парнем, что придумал мегагармониум?

– Кем? – спросила я, убирая ручку в коробку к другим.

Он закатил красные глаза.

– Объясни мне, зачем я пишу все эти заметки, если ты их не читаешь? Создатель мегагармониума хочет встретиться с тобой. – Видимо, я продолжала так же непонимающе смотреть на него, потому что он проговорил громко и медленно, словно я была тупицей: – Огромный инструмент, который мы собираем в северном трансепте Святой Гобайт? Ме-га-гар-мо-ниум?

Я вспомнила строение, виденное мной в соборе, а не записку, которую, наверное, пропустила.

– Это музыкальный инструмент? Похоже на машину.

– И то и другое! – закричал он, и его глаза зажглись от радости. – И он почти закончен. Я сам проспонсировал половину машины. Это достойный проект для помирающего старика. Наследство. Он будет издавать звук, какого мир раньше не слышал!

Я удивленно взглянула на него. Внутри этого раздражительного старика я увидела взволнованного молодого человека.

– Ты должна встретиться с ним, еще одним моим протеже, Ларсом, – объявил он так, словно был Епископом Дивана Подагры, вещающим с кафедры. – Он также построил Часы Комонота на Соборной площади. Он настоящий гений. Вы отлично поладите. Он приходит только поздно ночью, но я смогу убедить его выбрать нормальное время. Я сообщу тебе, когда сегодня вечером увидимся в Голубом Салоне.


– Не сегодня, простите меня, – сказала я, поднимаясь и забирая свои книги по игре на клавесине с одной из загроможденных полок Виридиуса.

Принцесса Глиссельда организовывала концерт почти каждый вечер в Голубом Салоне. Меня регулярно приглашали, но я так и не сходила туда, несмотря на приставания и ругательства Виридиуса. Необходимость оставаться настороже и весь день осторожничать утомляла, и я не могла задерживаться допоздна, потому что мне нужно было следить за садом и соблюдать режим ухода за чешуей, который я не смела игнорировать. Я не могла рассказать об этом Виридиусу. Я постоянно жаловалась на стеснительность, но он все равно настаивал.

Старик приподнял кустистую бровь и почесал обвислые щеки.

– При дворе ты выше не пойдешь, если закроешься ото всех, Серафина.

– Я именно там, где хочу быть, – сказала я, перебирая пергаменты.

– Ты рискуешь оскорбить принцессу Глиссельду, постоянно отказываясь от ее приглашения. – Он подозрительно прищурился, глядя на меня, и добавил: – Это не совсем нормально, не так ли, быть настолько отстраненной от общества?

Все внутри меня напряглось. Я пожала плечами, не показывая, что уязвлена выражением «не совсем нормально».

– Ты придешь сегодня вечером, – сказал старик.

– У меня уже есть планы на вечер, – сказала я, улыбаясь. Вот почему я столько тренировалась.

– Значит, придешь завтра вечером! – крикнул он, выплескивая на меня свой гнев. – Голубой Салон, девять часов! Ты будешь там или внезапно окажешься без работы!

Я не понимала, блефует он или нет. Я еще не настолько хорошо его знала. Я судорожно вздохнула. Я не умру, если схожу один раз, на полчаса.

– Простите меня, сэр, – сказала я, склонив голову. – Конечно, я приду. Я не осознавала, насколько это важно для вас.

Удерживая улыбку, словно щит между нами, я сделала реверанс и покинула комнату.





Я услышала их хихиканье из коридора: принцессы Глиссельды и придворной дамы, которую она притащила вместе с собой в этот раз. Кажется, это была ее сверстница, судя по тембру смеха. Мгновение я пыталась представить, как мог бы звучать концерт хихиканья. Нам бы понадобился хор…

– Она очень-очень чудна́я? – спросила придворная дама.

Я замерла. Этот вопрос не мог касаться меня, так ведь?

– Ведите себя пристойно! – закричала принцесса, ее смех напоминал журчанье ручейка. – Я сказала колючая, а не чудная!

Я почувствовала, как лицо заливает краска. Колючая? Я правда такой была?

– В любом случае у нее доброе сердце, – добавила принцесса Глиссельда, – что делает ее противоположностью Виридиуса. И она почти красива, если бы у нее только не было пристрастия к этим ужасным платьям! И я не могу понять, что она делает со своими волосами.

– Это можно легко исправить, – сказала дама.

Я достаточно наслушалась. Я прошла через дверной проем, вскипая, но пытаясь не подтверждать свою репутацию. Придворная дама оказалась наполовину порфирийкой, судя по ее темным кудрям и коже теплого коричневого цвета. Она приложила руку ко рту, смущаясь, что ее услышали. Принцесса Глиссельда вскликнула:

– Фина! Мы как раз говорили о тебе!

Это привилегия принцессы – никогда не испытывать социальной неловкости. Она улыбнулась, совершенно не испытывая стыда. Солнечный свет, льющийся через окно позади нее, создавал ореол вокруг золотых волос. Я присела в реверансе и подошла к клавесину.

Принцесса Глиссельда поднялась со своего места у окна и поплыла за мной. Ей было пятнадцать, на год младше меня, и из-за этого учить ее было странно. Для своего возраста она была миниатюрной, из-за этого я ощущала себя неуклюжим великаном. Ей нравилась украшенная жемчугом парча. Принцесса обладала такой уверенностью, о которой я и мечтать не могла.

– Фина, – прочирикала она, – познакомься с леди Милифреной. Она, как и ты, отягощена без надобности длинным именем, поэтому я зову ее Милли.

Я кивнула, здороваясь с Милли, но прикусила язык, чтобы не ответить, как глупо звучит этот комментарий от человека по имени Глиссельда.

– Я сделала выбор, – объявила принцесса. – Я буду выступать на концерте в честь годовщины Мирного Договора, исполняя гальярду и павану[10]. И музыку не Виридиуса, а Терциуса.

Я остановилась, держа книгу в руке и взвешивая свои следующие слова.

– Арпеджио[11] Терциуса были для вас очень сложной задачей, если вы помните…

– Ты намекаешь, что моих навыков недостаточно? – Глиссельда угрожающе подняла подбородок.

– Нет. Я просто напоминаю вам, что вы назвали Терциуса «паршивой зловредной жабой» и кинули ноты через всю комнату. – Тут обе девушки рассмеялись. Я добавила так аккуратно, словно ступая по шаткому мосту: – Если будете репетировать и принимать во внимание мои советы о движении пальцев, вы сможете хорошо поработать над ним. «Достаточно хорошо, чтобы не опозориться», – могла бы добавить я, но это показалось мне неразумным.

– Я хочу показать Виридиусу, что играть Терциуса плохо лучше, чем играть его ничтожные мелодии, – сказал она, качая пальцем. – Могу я достичь такого уровня мелочной мстительности?

– Без сомнений, – сказала я, а затем подумала, стоило ли отвечать так быстро. Обе девушки снова смеялись, и я решила, что опасность миновала.

Глиссельда уселась на скамейку, потянула свои элегантные пальцы и занялась Терциусом. Однажды Виридиус объявил ее «такой же музыкальной, как вареная капуста» – громко и перед всем двором, – но я считала, что она прикладывает много усилий и ведет себя заинтересованно, когда с ней обращаются уважительно. Мы бились над этими арпеджио больше часа. У Глиссельды маленькие руки – репетировать будет нелегко – но она не жаловалась и не сдавалась.

Урчание моего желудка прервало урок. Даже мое тело может быть грубым!

– Мы должны позволить твоей бедной учительнице пойти на обед, – сказала Милли.