Семь ступеней в полной темноте

— Часть тела, говоришь?! Сейчас посмотрим!

— Опасность! — зазвенел голос в голове кузнеца, и он рефлекторно отскочил в сторону.

Белая молния просвистела в полуметре от него, и взвилась змеей в небо. Вороненый топор кузнеца дымился остывающим срезом, разделившим его пополам. Оружие стало бесполезно. Кнут, что до этого висел на поясе короля светился и мерцал, переливаясь снопами белых искр.

— Уклоняйся — скомандовал голос в голове, и Арон повиновался. Король злорадствовал, почувствовав вновь свое превосходство. О более или менее честной битве можно было забыть.

— Часть тела, говоришь! — не унимался король, — Сейчас посмотрим!

Арон прыгал и уклонялся, чувствуя себя блохой на лысой голове, которую вот-вот прижмут ногтем, и она брызнет по все стороны своим содержимым. Сложность заключалась еще и в том, чтобы находиться все время на одной линии между Сольвейг и королем Ангусом. Все что происходило вокруг слилось в одно аляпистое изображение, вращающееся по кругу то в одну, то в другую сторону.

Вскоре, кнут короля рассек шлем. Ведь нельзя бегать вечно. Изображение тут же пропало и пришлось от него избавиться. Следом появились глубокие ожоги на грудной пластине, ногах и спине. Ткань, покрывавшая доспех, теперь висела лохмотьями. Индикаторы на внутренней стороне ворота сошли с ум, а мерцая багрово красными огоньками.

Король пребывал в диком экстазе. Он хохотал как сумасшедший и рыча наносил новые удары.

Арон почему-то искал во всей этой круговерти королеву. Ее побелевшее лицо застыло в ужасе…. Следующий удар кнута поверг королеву в еще больший ужас.

Кузнец отвлекся всего на мгновение. И, мог бы увернуться. Но такого он ожидать не мог:

Кнут короля броском кобры устремился прямо к нему и, вдруг, обрел твердость. Тонким жалом он пробил грудь технологичного доспеха насквозь и пронзил тело.

Арон пошатнулся и осел на землю. Жало выскользнуло из раны так же легко, как и вонзилось. Он набрался сил, но их хватило лишь встать на одно колено. Было такое чувство, что силы разом покинули его. Улетучились.

— Он повредил элемент питания. Доспех мертв. Избавься от него как можно быстрее — звенел голос в голове.

Арон поднял глаза удивленно. Король бесновался и торжествовал.

— Что? Удивлен, щенок? А как тебе это!?

Ангус высвободил продолговатый предмет, который Арон изначально принял за огнестрельное оружие направил в сторону дочери, все еще безучастно наблюдавшей за происходящим. В воздухе повис неприятный нарастающий свист, а у нос ударил запах озона.

— А я ведь хотел решить все по чести… — ухмыльнулся король.

— Плазма! — воскликнул голос Эсхила, разрывая и без того звенящую голову Арона.

Осознав, что будет сейчас, кузнец вонзил пальцы в землю и вырвав ошметок вместе с травой метнул его в голову короля. Этого хватило, чтобы успеть рвануться к любимой.





Глава 16




Сил хватило только на один бросок. Но, больше и не требовалось. Падая, он закрыл ее своим телом, заметив в отражении ее заплаканных глаз ужас, и блики от яркой вспышки. Земля и песок лишь на мгновение замедлили короля, он не дрогнул. Сгусток обжигающей плазмы ударил кузнецу в спину….

В этот момент время для Сольвейг остановилось.

Она ни сразу поняла, что случилось, но неприятное предчувствие, дрожью отдалось в сознании девы, и она испытала боль, которой еще никогда не знала. Там, где, по ее мнению, ее и быть не могло. В самой глубине души…

Она встряхнула тело кузнеца, но он не ответил. Она звала его, но он молчал. Она разговаривала с ним, пыталась поставить на ноги. Носилась словно с тряпичной куклой. Но и это не помогало.

В это же время голос в голове кузнеца, тщетно пытался достучаться до опустевшего сознания. Один лишь намек, и врагов вокруг не станет. Но….

Хаук, не в силах смотреть на это зрелище отвернулся и зашагал прочь, скрепя зубами. Королева Гуда заслонила лицо руками… что будет дальше она знала. Еще минута и она лишится дочери и больше никогда не взглянет в глаза своему мужу.

Наконец осознав, что случившееся и есть правда, Сольвейг подняла взор на отца, ожидавшего, когда смертоносное оружие снова зарядится, чтобы поставить в истории окончательную, жирную точку.

Но… то, что он увидел в ее глазах поразило его волю на и чувства. Он не увидел ненависти. Не увидел злости, или привычной дерзкой решимости. Только непонимание, немой вопрос и боль…. Последнее он ощутил почти физически. Не так все должно было произойти. Конец он планировал быстрым, расправа короткой…

Он просто хотел ее убить. Потому что породил ее тоже он. Он научил. Он дал в руки меч. Он радовался ее достижениям. Указывал цель и поощрял победы. В ее лице он решил покончить со всеми совершенными им ошибками. Но мучить ее он не хотел…. И тем более не хотел вмешивать кого-то еще.

Когда-то давно, тайком, он прилетел сюда, держа в руках умирающего младенца. Он отдал его кузнецу, чтобы тот смог оплакать и похоронить маленькое тело. Но, младенец каким-то чудом выжил! И для чего? Чтобы пасть от его руки заслоняя собой его недостойную дочь?! Уж это было слишком.

Рука его дрогнула, и он уже колебался, а стоило ли продолжать все это? Не перешел ли он черту. Не затмила ли его гордыня совесть? То, что сделал король было подлым шагом. Но он никак не мог проиграть. Нельзя было этого позволить. Однако, как теперь выглядел он в глазах своих подданных?

Король огляделся. Воины его отводили теперь глаза. Каждый знал, что нужно было довести до конца начатое. Но, ясно было и то, что их отважный мудрый король проявил недостойную его слабость.

Ноги Сольвейг подкосились. И с бездыханным, израненным телом на руках, она рухнула на холодную землю. Она прижала тело кузнеца к груди прикрыла крыльями и издала такой крик отчаяния и боли, что воздух вокруг уплотнился. Волна его сбила с ног всех, кто находился по близости. Сметая листву с деревьев, она обожгла сердца и души людей такой болью и ужасом, что многие потеряли сознание. Когда все стихло, обгоревший остов дома с грохотом и скрипом обвалился, хороня под собой все что значил для Сольвейг кузнец.

В умирающем сознании Арона пульсировало только одно. Он, наконец, осознал: всё что дорого ему в этой жизни, он обрел лишь сейчас.


Внутренний голос вкрадчиво твердил ему, что все уже не важно. Это уже не его заботы. Что он ничего не сможет изменить отсюда. Он умер. Все! Спроса нет, и здесь его никто не достанет и не осудит. Но… память о Сольвейг не отпускала его сознание в темную пучину забвения. И, вдруг, этот душераздирающий крик… взорвавший темные задворки мироздания! Переполненный чудовищной болью. Ее болью.

Память быстро возвращалась к нему. Вместе с осознанием того, где он находится и что происходит. Для самого Арона словно прошла вечность, но для остальных — секунды.

Убитая горем Сольвейг, не сразу почувствовала перемены. Ей показалось, что бездыханное тело немного потеплело. Крылья ее затрепетали, она взяла его окровавленную руку и прислонила к своему лицу. Но ей не показалось. Сквозь прорези, оставленные кнутом, из-под доспеха заструился свет. Он был слабым, но в темноте заметным. Под кожей кузнеца словно сквозь воск свечи, волнами струилось свечение.

Сольвейг затаила дыхание. Она уже видела это раньше и сомнения в ее душе сменились надеждой… Он оживает!

И он действительно оживал. Но ничего хорошего это не сулило.

— Арон! Арон! — паниковал голос в голове — Что происходит? Ты нагреваешься! Ты греешься слишком быстро!

Но он не обращал на это внимания. Оживший мозг загружал в растерянное сознание последнюю картинку, которую видел. Тело кузнеца и правда становилось горячим. Сольвейг обдало жаром, и она отпустила его.

Мертвое тело пошевелилось. Кузнец резко сел. И так же резко встал. Его голова, руки, тело — все светилось какой-то лучистой энергией. Зрелище было жутким, но чарующим…

Ошметки ткани на его истерзанной броне задымились и, вдруг, вспыхнули ядовитым пламенем. А голос в голове, истошно вопивший до этого, вдруг, пропал. В сознании не осталось ничего кроме слепой злобы. Свежая кровь на его ранах запеклась и осыпалась пеплом. Порезы и ссадины на лице и руках, вспыхивали и исчезали.

Когда он открыл глаза перед ним была только одна задача. А в памяти только одно обещание. Ничто вокруг не имело значения. Он вновь встал между пораженной крылатой девой и крылатым коронованным великаном. Кто эти люди он понимал смутно, но точно знал, что место его здесь.

Выстрел опешившего короля оказался бесполезным. Он просто ушел мимо. Пылающий мертвец проводил взглядом сгусток плазмы. Оружие вновь издало характерный свист, накапливая энергию. Нужно было совсем немного времени. Но, его у короля уже не было.

Пылающее тело ринулось в бой стремительно. Король попытался взмыть в воздух, но этого не случилось. Его с силой ударили оземь. Словно кошку, схваченную за хвост. Королю обожгло ноги, но он смог освободиться, и отскочить. Его смертоносное оружие оплавилось и теперь, валялось на земле сломанной безделушкой.

Воспользоваться кнутом король тоже не успел. Кнут тут же вспыхнул, вступив в контакт с пылающим телом. Меч стал бесполезен. Ужас и смятение пустили корни в душу крылатого гиганта….

Загнанный в угол, король, судорожно озирался в поисках спасительного шанса. Но… шансов не осталось. Пылающее ненавистью тело кузнеца вцепилось в короля мертвой хваткой. Он держался сколько мог, но почти сразу завопил от дичайшей боли. Жар от раскаленного мертвеца обжигал его тело, а руки, зажатые в лапах кузнеца, покрылись кровавыми волдырями. Запах паленого мяса смешался с запахом гари. Хватка кузнеца и зажженная в нем ненависть не оставили шансов королю. Ангус уже не мог кричать. Он умирал в адских муках.

Сердце Сольвейг дрогнуло подобно треснувшей плотине. Вина, жалость, любовь, стыд и снова вина… Все смешалось. И эта волна, ломая все на своем пути, хлынула из глубин души, наружу.

— НЕ НАДО БОЛЬШЕ!!! — вдруг закричала она голосом, содрагнувшим души. Именно закричала, а не прохрипела, как раньше.

Она бросилась к кузнецу, который ненавистью, превратившейся в пламя, превращал ее отца в пепел. Сольвейг упала перед ним на колени.

— Это же я, Сольвейг… Хватит! Не надо больше. Ему же… так больно!

В воспаленном сознании кузнеца осело лишь два слова: «Сольвейг» и «боль».

Ненависть и злоба, словно капля воды, упавшая в раскаленный горн — без следа испарились.

Мгновение — и пламя, окутавшее кузнеца — звучно схлопнулось, сменившись густым едким дымом. Черно — серое облако повалило от него, наполняя воздух мелкими тлеющими ошметками, и едкой гарью.

Он разжал пальцы. Измученный, обожженный король, изнывая от предсмертных судорог, рухнул на землю. Крылья его обгорели, до самого остова, волосы на лице и голове тоже. Обожженная кожа свисала лоскутами. Не было живого места на теле.

Арон взглянул на свои раскаленные добела пальцы, отступил на шаг, и обо что-то споткнулся. Это и был Ангус. Глаза заслезились от дыма, но, успел разглядеть, что только что сделал. Вот только торжества в душе совсем не было.

Король умирал. Все, кто наблюдал за происходящим безучастно, до этой минуты, ринулись к нему. Давящаяся слезами Сольвейг, многострадальная королева мать, израненные воины, Хаук… И даже местный староста, в сопровождении двух не струсивших воинов, осмелился, подойти ближе.

— Сольвейг! — позвал вдруг король, порванными связками. Он искал ее растеряно, озираясь запекшимися глазами.

— Я здесь отец! Я рядом.

Король повернул голову на ее голос и тихо заплакал.

— Прости меня. — прохрипел он — Я вел себя недостойно. Я сделал тебя такой, какая ты была. Я…. не показал тебе другую сторону жизни. Где есть любовь, покой, умиротворение. Я…. только сейчас это понял.

— Отец! — всхлипнула она — Не нужно сожалений — Я знала, что творила и делала это, потому что хотела. Но не назло тебе. Не надо!

— А ты изменилась… Правда! Я не вижу, но, наконец, чувствую это! Надо было потерять глаза, чтобы начать видеть сердцем. А кузнец! Где кузнец?

— К нему невозможно подступиться, ваше величество — отозвался Хаук.

— Это я должен был любить тебя так, как любит он. Он разглядел в тебе то, чего я не заметил. Не захотел увидеть. Я натаскивал тебя как боевого пса. Единственную из сестер. Я не думал о последствиях…. И ведь самое удивительное, ты смогла… ты полюбила! Твое сердце не очерствело, а душа вернулась к жизни. И это настоящее чудо…

Король закашлялся, на обожжённых губах проступила темная, густая кровь.

— Я искренне рад, что в своей бесконечно длинной жизни, видел то, что случилось сегодня. Теперь мне не страшно. Мне больно, но, радость за всех вас, меня переполняет….

— Уна! А где Уна? — запаниковал умирающий король.

— Я здесь. — коротко отозвалась она.

Уна…

— …мой король?