Руигат. Рождение

Беноль небрежно взмахнул рукой.

— Я живу уже очень давно, Ши, — немного устало начал он, впервые обратившись к Ученику по имени, — и не раз был свидетелем тому, как Решения, причем такие, в истинности которых никто не сомневался, в том числе и я сам, немного позже оказывались то ошибочными, то неисполнимыми, то просто никому не нужными. Так что я не вижу необходимости торопиться. Все равно истечет еще много времени, пока принятое Решение дойдет до реального воплощения. А к тому моменту я надеюсь успеть…

Следующие три часа они более не говорили о предстоящем Решении. Но когда Ши покидал иуэлу Учителя, дух его находился в смятении. Учитель чувствовал это, потому, когда они прощались на террасе у стоянки «ковшей», он протянул руку и положил ее на плечо Ученика:

— Не стоит принимать мои слова так остро, Ши. Я же сказал, что еще думаю об этом. Возможно, я ошибаюсь…

Оиентал благодарно кивнул. Эти слова многое открыли ему. Учитель любил его и ради гармонии Ученика готов был даже поступиться частью найденной истины. Но Ши уже давно не был тем порывистым и горячим молодым человеком, способным воспарить в облака от одной одобрительной фразы Учителя или прийти в отчаяние от неудачи всего лишь одного эксперимента, построенного на слишком зыбком теоретическом фундаменте. Ши вырос, приобрел опыт и сам стал руководителем огромного научного коллектива. А работа в Симпоисе, в которую он избирался уже шесть лет подряд, закалила и отточила его деловую хватку и знание людей. Он, конечно, допускал, что Алый Беноль способен ошибиться. Более того, он был уверен, что Беноль действительно ошибается. В чем-то. Но суммарная доля этого «в чем-то» в общей оценке ситуации столь могучим умом была настолько невелика, что в крайнем случае ею можно пренебречь. А вот общая оценка… И это означало, что Ши предстоит выдержать настоящую схватку с другими членами Симпоисы, дабы максимально замедлить процесс принятия Решения. Тянуть время до тех пор, пока Беноль не сумеет сформулировать свою позицию. Или пока они сами не поймут того, что Бенолю очевидно уже сейчас…

А еще его очень заинтересовало, что же кроется за словами Учителя о «старом проекте». Потому что чем больше Ши размышлял над ними, тем яснее становилось, что Учитель вовсе не имел в виду недостаток времени. Предмет Дискуссии был слишком важным для всей Киолы, и Беноль никогда не обошел бы его молчанием, если бы не ожидал того, что нечто скоро позволит ему проникнуть в интересующий его предмет гораздо глубже, чем он уже это сделал. Но что именно может помочь ему?.. Однако задавать подобные вопросы было в высшей степени неэтично. Если бы Учитель захотел, он бы сам все ему рассказал, а раз нет… Поэтому Ши так и отбыл, не удовлетворив своего любопытства.





* * *


Проводив взглядом «ковш», уносящий в голубую высь его Ученика, Алый Беноль прикрыл глаза и шумно втянул ароматы террасы. Слабый запах озона, всегда сопровождавший работу граувира «ковша», уже почти не ощущался. Легкий, одноместный аппарат имел слишком маломощный граувир, чтобы его работа, даже на взлетном режиме, приводила к заметному индуцированию этого газа. Не то что грузовые транспортные системы — на них приходилось ставить тяжелые рекомбинаторы, преобразующие более девяноста восьми процентов продуцируемого озона обратно в двухатомный кислород, но все равно при старте или посадке таких машин по ноздрям тех, кто находился рядом, бил сладковатый, резкий, свежий аромат. Из-за этого операторские кабины погрузочно-разгрузочных манипуляторов в терминалах оборудовали системами фильтров. Беноль знал такие подробности, потому что в молодости, когда доступная ему доля Общественной благодарности была еще совсем незначительна, в свободное от науки, танцев и бурных любовных приключений время подрабатывал оператором. С тех пор прошло почти восемьдесят лет. Но манипуляторы, как, впрочем, и граувиры, ничуть не изменились…

Беноль еще раз глубоко вдохнул, наслаждаясь уже совершенно очистившимся воздухом, в который деревья на террасе, примыкавшей к стоянке «ковшей», добавили его любимых ароматов. Он снова остался один, и потому весь биоценоз его иуэлы вновь перешел в спокойное состояние, перестав отслеживать запахи посторонних и пребывать в готовности защитить хозяина от любых неожиданностей. Беноль грустно усмехнулся. До чего он дошел! Он, один из Цветных, настолько отдалился от гармонии, что в собственной иуэле не может ощутить себя в полной безопасности. Вернее, не он сам. То есть не его тело. Ему даже в самом неблагоприятном случае не могло грозить ничего серьезнее, чем лишение статуса Цветного и, соответственно, резкое, на порядки, уменьшение доступной доли Общественной благодарности. Опасность грозила его планам…

Постояв еще несколько минут, Беноль развернулся и двинулся внутрь иуэлы. Дойдя до граулифта, он спустился на уровень моря и, обогнув бассейн, направил стопы в узкие коридоры, уводящие в глубь ядра сервисио иуэлы. Обычно туда не ступала нога человека. После установки и подключения всех контуров ядра причин для появления человека в этих коридорах уже не возникало: сервисио самостоятельно справлялся со всеми проблемами, которые могли возникнуть как в процессе его функционирования, так и в процессе эксплуатации всей иуэлы в целом. Так что подобные коридоры слышали людские голоса лишь несколько дней перед запуском, пока шел монтаж оборудования, а потом они замолкали на века. Сервисио были самообучающимися системами, а если требовалось наращивание их мощности, то хозяину надо было просто озвучить свои планы, после чего сервисио самостоятельно связывались со всеми необходимыми проектными, производственными и сервисными структурами, самостоятельно производили расчеты, оценку предложенных проектов, заказ компонентов, при получении которых сами осуществляли их монтаж. А хозяину оставалось лишь пользоваться результатами. Ну, если, конечно, в его распоряжении имелось достаточно Общественной благодарности. Впрочем, когда для планируемых изменений ее не хватало, сервисио уведомляли об этом хозяина, и он принимал решение либо умерить свои аппетиты, либо обнародовать, на что именно ему потребовались запрошенные ресурсы. После чего Деятельные Разумные должны были рассудить, следует ли предоставить ему дополнительные средства… Но для Цветных подобных ограничений не существовало. Так что, когда Алый Беноль двенадцать лет назад пожелал произвести переконфигурацию ядра своей иуэлы, все изменения были осуществлены точно в запланированных масштабах и заняли целых полтора года. И это при том, что стандартное наращивание не только вычислительной, но и исполнительной мощности ядра на один порядок, то есть в десять раз, обычно занимало максимум неделю. Но кто осмелится задавать вопросы Цветному?

Беноль обогнул круглый центральный зал ядра по плавно изгибающемуся коридору и спустился на уровень ниже по отлогому, широкому пандусу. Его пришлось сделать, поскольку заказанные сервисио компоненты переконфигурации оказались столь тяжелыми и громоздкими, что для их транспортировки к предназначенным местам понадобилось использовать специальные колесные транспортеры. Колесные, потому что использование транспортеров с граувирами было бы куда более затратным. Маломощные граувиры не справились бы, более мощные требовали рекомбинаторов, а это раздувало линейные размеры транспортеров до таких величин, что размеры коридоров для транспортировки выросли бы на порядок. А Беноль и сейчас следовал к своей цели по коридору высотой в два его роста…

Наконец он достиг створок входной двери. Их поверхность светилась слабым алым цветом. Обычно так подсвечивались двери, за которыми были расположены системы и резервуары с веществами — нахождение поблизости от них могло создать угрозу человеческому здоровью и жизни. По мере приближения человека они набирали яркость, а когда тот оказывался на расстоянии вытянутой руки, начинали мигать и громко звенеть. Так произошло и сейчас. Но едва Беноль коснулся двери ладонью, все стихло, и створки плавно втянулись в стены. Он криво усмехнулся и сделал шаг вперед…





Часть первая

ПРИБЫТИЕ




Глава 1




— Эй, Банг, тебя зовет лейтенант О'Коннел!

Мастер-сержант Джо Розенблюм по прозвищу Банг как раз пристроился слегка передохнуть после завтрака в тенечке, образованном брезентовым тентом. Тент прикрывал от яркого тихоокеанского солнца ящики с патронами, гранатами, взрывчаткой и детонаторами, то есть спасал имущество, находившееся под личной опекой мастер-сержанта, отчего тот имел вполне законное право воспользоваться кусочком тени, а потому с неохотой оторвал голову от скатки и посмотрел на Сэма.

— И зачем я ему? — лениво поинтересовался Розенблюм, не делая попытки подняться на ноги.

Второй лейтенант О'Коннел был сопляком, да еще озабоченным глупыми подозрениями по поводу того, что мастер-сержант все время подвергает сомнению его авторитет. Вероятно, этот юный лейтенантик, прибывший в их роту только две недели назад и пока не побывавший ни в одном бою, просто завидовал ветерану-сержанту, успевшему уже заработать и Пурпурную дырку, и Серебряную звезду. Причем завидовал, возможно, даже не осознавая этого. Но Джо от того было не легче. Когда какой-то придурок постоянно срывает тебя, только прилегшего отдохнуть или собравшегося с друзьями перекинуться в картишки, но совершенно пустячному поводу и начинает грузить всякими глупостями — ну кому это понравится?

— Не знаю, — ухмыльнулся Сэм. Хотя он, как и лейтенант, был ирландцем, но, будучи таким же ветераном-сержантом и старым приятелем Банга, лейтенанта не одобрял. Что отнюдь не мешало ему потешаться над страданиями Розенблюма, у которого не было никакой возможности послать сопляка О'Коннела в задницу. Сэм был в курсе, что после первого же конфликта, случившегося прямо в день прибытия второго лейтенанта в роту «Браво», Розенблюма вызвал командир батальона майор Бабберидж и выдрал как бодливого козла. Он имел на это право, поскольку и сам воевал с января сорок второго да к тому же родился и вырос там же, где и Джо, — в Бронксе. Далее майор заявил, что, если мастер-сержант еще раз пошлет офицера куда подальше, то очень об этом пожалеет. А уж потом попросил: «Потерпи, Джо. Парень еще не был ни в одном бою. Оботрется…» И мастер-сержант ему это пообещал. Потому-то он и вынужден был стоически терпеть все выходки сопляка-лейтенанта, к ярко выраженному удовольствию своих старых приятелей.

Банг еще несколько мгновений полежал, мысленно прощаясь с желанием прихватить минуток сто, как он собирался, а затем с легким кряхтением встал с ящика, на котором с таким комфортом расположился.

— Присмотри за моими вещичками, Сэм, пока я по изображаю из себя дрессированную собачку.

— Без проблем, Банг, — отозвался Сэм. И, дождавшись, когда приятель скроется за ближайшей палаткой, тут же занял освободившееся место. Ну не пустовать же столь уютному уголку из-за того, что какому-то второму лейтенанту вновь потребовалось продемонстрировать старине Бангу, у кого в роте самые здоровенные яйца?

В палатку к лейтенанту мастер-сержант вошел, небрежно откинув полог ногой. О'Коннел оторвал взгляд от раскладного столика, на котором были разложены накладные и ротные платежные ведомости, и в упор уставился на Розенблюма. Некоторое время оба молча смотрели друг на друга. Второй лейтенант, похоже, ждал, что мастер-сержант отдаст ему доклад по всей форме, но о таком Банг с майором не договаривался. Вот еще, много чести этому сосунку! Поэтому лицо второго лейтенанта О'Коннела довольно быстро пошло красными пятнами.

— А ну-ка, мастер-сержант, отдайте мне честь! — слегка приглушенным от едва сдерживаемого возмущения голосом приказал молодой лейтенант.

— Хо, так вы звали меня, чтобы потренироваться во взаимном отдании чести, сэр? — осклабился Розенблюм. — Так лучше нам выйти на ту площадку перед палаткой командира батальона, на которой штаб-сержант Каллахен гоняет провинившихся.

— Мастер-сержант! — взревел лейтенант О'Коннел, но сумел обуздать свою столь типичную для ирландца ярость и продолжил уже на два тона ниже: — Я знаю, что вы ветеран и потому презираете меня как человека, еще ни разу не нюхавшего пороха, что вы, сержанты, считаете себя привилегированной кастой, что вы земляки с командиром батальона, и потому…

Но тут уж не выдержал Банг. Этот сопляк смеет попрекать его особыми отношениями с майором, хотя именно из-за этих, черт возьми, особых отношений он до сих пор и терпит всплески раздутого самомнения сопляка!

— Послушайте, сэр, — перебил лейтенанта мастер-сержант, — если у вас есть ко мне важное дело, так говорите. А слушать ваши бредни я не обязан.

Второй лейтенант вскочил на ноги:


— Вы… я… я подам на вас рапорт! Вы пойдете под трибунал! Я…

— Да сколько угодно… сэр! — рявкнул в ответ окончательно выведенный из себя Банг и выскочил из палатки. Эх, жаль, брезентовым пологом нельзя приложить так, чтобы у этого мальчишки зазвенело в ушах…

— Ну что, опять поцапались? — лениво спросил Сэм, когда мастер-сержант вернулся к своим ящикам, укрытым тентом, и пнул занявшего его место товарища в подошвы армейских ботинок.

Банг только выругался в ответ.

— А ты подшути над ним, — предложил старый приятель, скорешившийся с Бангом еще в учебной роте, в такой далекой отсюда Джорджии, где Розенблюм, тогда носивший только капральские нашивки, гонял новобранца Сэма. Уж ему-то было известно, как может пошутить старина Джо.

Помнится, Джо назначили на дежурство как раз перед Днем Благодарения. И надо ж было такому случиться, что в их подразделение позвонила какая-то из этих чопорных белых леди. В южных, бывших конфедератских, штатах таких много. Так вот, престарелая леди, мучимая приступом патриотизма, сообщила, что они с товарками были бы очень рады, если бы им прислали пятерых солдат, чтобы те разделили с ними праздничный ужин. Джо Розенблюм тогда даже облизнулся в предвкушении. После Перл-Харбора пожилые экзальтированные тетушки, ранее презрительно поджимавшие губы при виде человека, одетого в мундир «этих несносных янки», пришли в крайнее патриотическое возбуждение. Так что можно было ожидать, что прибывших на обед солдат накормят до отвала… Но следующая фраза собеседницы повергла Джо, тогда еще не носившего прозвище Банг, сначала в недоумение, а затем в ярость: «Только прошу вас, сержант, никаких евреев!»

Он едва не поперхнулся. Заявить такое нью-йоркскому еврею?! Но сбить Розенблюма с толку не так-то просто. Поэтому он твердо отчеканил в трубку: «Вас понял, мэм! Самолично проверю, чтобы их там не было!»

И выполнил-таки обещание. Толстый Том, возглавлявший откомандированную пятерку, потом долго зарабатывал себе на пиво, рассказывая, какое выражение лица было у отворившей им дверь благообразной белой леди в кухонном фартуке, когда она обнаружила у своего порога пятерку одетых в военную форму негров.

«О боже! — всплеснув руками, пробормотала ошарашенная леди. — Произошла какая-то ужасная ошибка…»

«Никак нет, мэм, — браво отрапортовал Толстый Том. — Наш сержант Розенблюм никогда не ошибается!»

Мастер-сержант скрипнул зубами:

— Уж я бы подшутил… Да уж… Да только если я подшучу так, как у меня руки чешутся, то майор Бабберидж мне этого в жизни не простит, а меньшего сопляк не заслуживает… Ладно, вали с моего места!

Сэм, нарочито кряхтя, сел и с хрустом потянулся. В этот момент из-за штабеля ящиков послышался голос часового:

— Эй, Банг! Тебя там комбат вызывает.

Розенблюм зло сплюнул:

— Ну вот, уже нажаловался.

Сэм ухмыльнулся и молча развел руками. Мол, и рад бы помочь, но нечем. А затем нагло поинтересовался:

— Ты не против, если я еще поваляюсь?

Но Банг его уже не слышал. Он развернулся, проверил ладонью, точно ли по центру лба расположена кокарда на пилотке, расправил складки на поясе и, стиснув губы в нитку, зашагал вперед. Майор Бабберидж — это не какой-то там сопливый второй лейтенант, это серьезно…

Майор ждал его в своей палатке. Когда Банг подходил к ней, штаб-сержант Каллахен, по уже установившейся привычке гонявший на утоптанном пятачке перед палаткой майора провинившихся солдат, оторвался от этого увлекательного занятия и ухмыльнулся Бангу. У мастер-сержанта екнуло сердце. Неужели папаша Бабберидж после рапорта сопляка О'Коннела так сильно разозлился, что отдал приказ Каллахену погонять его, Банга, по этому импровизированному плацу будто зеленого новобранца? Вот позору-то будет…

— Сэр!

— А, Банг, это ты? Заходи…

Второй лейтенант О'Коннел был здесь. Как, впрочем, и остальные офицеры батальона. И несколько самых старых и опытных сержантов. У Джо мелькнула мысль, что майор решил устроить ему выволочку перед всем командным составом батальона, но тут же пропала. Папаше Баббериджу для выволочки не нужна была никакая компания. Он и сам был способен так отодрать провинившегося — тому потом неделю казалось, что ему больно садиться…

— Итак, господа, — начал комбат, едва только Банг опустил свой сухопарый зад на раскладной стульчик, стоявший в самом дальнем уголке палатки, — поступил приказ грузиться на корабли. Через три дня мы отправляемся. И нам надо решить, что именно из того цыганского табора, в который превратился наш батальон, способно помочь нам лучше выполнить свою задачу. Потому что взять все, как бы этого ни хотелось некоторым присутствующим, — тут он обвел взглядом лица своих командиров, задержав его на некоторых из них, среди коих загорелая рожа Банга занимала отнюдь не последнее место, — мы не сможем.

И Банг понял, что его публичная порка откладывается. Похоже, второй лейтенант не выполнил угрозу и ничего не доложил комбату. Впрочем, особой радости это Бангу не доставило, потому что, как следовало из слов комбата, ему предстояло расстаться с большей частью того имущества, которое он все прошедшее время любовно собирал, будто птичка, зернышко к зернышку, выменивая у интендантов на дефицитное здесь виски или на джапанские трофеи. Тыловики всех армий во все времена очень неровно дышат к вещам, снятым в бою с трупов врагов. Возможно, потому, что сами не способны ни на что подобное…

Совещания майор Бабберидж устраивал всегда после получения приказа на выдвижение. И Банг участвовал в них вовсе не благодаря своей должности — он числился всего лишь заместителем командира взвода. Дело было в том, что полтора года назад мастер-сержант увлекся взрывным делом и за это время стал, как в шутку называл его майор, «секретным оружием батальона». Банг частенько проделывал с помощью взрывчатки путь там, где его не было, или поднимал в воздух позиции каких-нибудь особенно упорных джапов. Именно потому его «хозяйство» всегда было куда более объемным, чем у любого другого замкомвзвода…





* * *


Их батальон выбросили во второй волне десанта, когда парни, шедшие первыми, уже закрепились за узкую полоску пляжей, а очухавшиеся джапы успели подтянуть к занятым парнями из 2-й дивизии морской пехоты плацдармам резервы из глубины острова.

Прибрежную полосу они преодолели быстро. А вот как только углубились в джунгли, начались проблемы. В первый раз на ожесточенное сопротивление они наткнулись где-то в полумиле от побережья. Желтожопые оборудовали позиции на небольшой высоте, с которой хорошо простреливались все окружающие заросли. Наткнувшись на плотный огонь, батальон откатился назад и залег, огрызаясь выстрелами.

Джо Розенблюм некоторое время лежал за деревом, то и дело вытягивая шею и оглядываясь, а потом заприметил очень уютную ложбинку, куда почти не добивали очереди джапанского пулемета, и, ловко шуранув по-пластунски в сторону, скатился в нее.

Спустя пять минут там собралась довольно теплая компания. Первым к Бангу присоединился его приятель Сэм, затем по травяному склону съехал на заднице штаб-сержант Каллахен, за ним еще двое солдат-новобранцев, а последним в ложбинку сполз второй лейтенант О'Коннел. Молодой офицер весь перемазался в земле и траве, каска съехала на ухо, в глазах таился страх, но при этом он был здесь, на первой линии, и не проявлял поползновений притормозить и отсидеться в тылу. И Сэм, бросив на Банга изучающий взгляд, удовлетворенно кивнул, мол, похоже, сопляк не трус, а страх в глазах — чепуха, кто и когда не испытывал его в первом-то бою?

— Ну что, парни, вляпались? — глухо проревел штаб-сержант Каллахен. После контузии он слегка оглох на левое ухо и потому всегда говорил громче, чем остальные.

Второй лейтенант замер и настороженно прислушался. У него хватило ума не встревать в разговор ветеранов, но этот вопрос его определенно интересовал ничуть не меньше, чем их.

Банг ухмыльнулся:

— Да нет. Мы пока еще довольно близко от побережья. Большие парни помогут.