Разрушенная

– Давай попробуем.

Нажимаю кнопку и смотрю через камеру на Бена.

Он сидит на софе, в другом ее конце, откинувшись на спинку, и улыбается немного сконфуженно, но в том, как он улыбается, есть, как и было когда-то, что-то такое, отчего мне трудно полностью сосредоточиться. Проверь звук.

– Скажи что-нибудь.

– Что-нибудь!

– Очень смешно. Расскажи, кто ты такой и о чем думаешь.

– Я – Бен. – Он подается вперед. – А думаю о том, какая ты замечательная и что у меня отличный вкус в том, что касается девчонок, хотя я и не помню ничего.

В животе у меня расправляет крылья бабочка. Бен глуповато ухмыляется:

– Постарайся держать камеру тверже.

– Извини. Знаешь, я была тогда блондинкой, а теперь выгляжу совсем по-другому.

Бен протягивает руку, касается моих волос, и я сдаюсь и опускаю камеру. Он придвигается ближе, заглядывает мне в глаза. К первой бабочке присоединяются ее подружки, и мне уже трудно дышать. Я хочу отодвинуться от незнакомца и в то же время придвинуться к тому Бену, которого знала и любила.

Дверь открывается, и мы только что не отскакиваем друг от друга.

– Готовы? – спрашивает Эйден.

Мы встаем и идем к двери.

– Есть предложение, – тихонько говорит Бен.

– Что такое?

– Когда закончишь, не забудь остановить запись.

Я поспешно нажимаю кнопку.



По дороге, в машине, проверяю отснятое. Получилось очень даже неплохо: автофокусировка сработала и голос слышен четко и ясно.

Эйден ведет нас к двери какого-то дома, представляет, говорит, что скоро вернется, и уходит.

Мы с Беном попадаем в переднюю. В доме живут Эди и ее мать. Эди пять лет. По словам Флоренс, девочка видела, как лордеры застрелили в парке ее брата. Ему было девять. Мать хочет, чтобы дочка дала показания, и говорит, что и Эди хочет того, но как только кто-то пытается записать ее или даже просто расспросить, она как будто прячется в раковину.

Задача мне непосильная; Бен тоже чувствует себя неловко и заводит разговор ни о чем с матерью девочки. Стараюсь придумать, что сказать, как подойти к тому, ради чего мы приехали. Эди, маленькая и молчаливая, ушла в себя, словно в комнате слишком много глаз, и она пытается спрятаться.

– Покажешь мне свою комнату? – обращаюсь я к ней.

Девочка смотрит на мать.

– Все хорошо, милая, – говорит женщина, и Эди берет меня за руку и тащит за собой к лестнице. Жестом показываю Бену, чтобы остался с матерью.

– Здесь. – Девочка толкает дверь, а когда я вхожу следом за ней, поворачивается ко мне. – Вы пришли расспрашивать?

– Вообще-то да. Но, может быть, и не стану. Знаешь, ты не обязана ничего говорить, если не хочешь.

– Не обязана? – Она смотрит на меня широко открытыми, удивленными глазами.

– Нет. Кто бы что ни говорил, решать тебе. Слушай меня, потому что я – главная.

– Мюррею это нравится, – с серьезным видом кивает Эди.

– А кто такой Мюррей?

Она идет к кровати и поднимает мягкого плюшевого медвежонка.

– Не похож на главного – сонный какой-то.

Девочка хихикает.

– Он бывает сердитым, когда его пытаются разбудить. И Джек тоже был такой.

– Твой брат?

– Да. – Улыбка тает. Эди крепко прижимает медвежонка к груди.


Я знаю, почему мы здесь. Маленькая девочка… печальная история… Как сказала Флоренс, интерес и сочувствие публики обеспечены. Но тащить Эди сюда против ее желания – определенно неправильно.

– Мы можем и не говорить о Джеке.

– О нем больше никто и не говорит. Только шепчутся. Но мама хочет, чтобы я вам рассказала. Говорит, это поможет остановить их, чтобы такого не случилось больше ни с чьим братом. Но раньше я ничего сказать не могла.

– Почему?

– Потому что мама слушала и сильно из-за этого расстраивалась.

– Понятно. А если нас только Мюррей будет слушать?

Эди задумчиво склоняет голову:

– Может, и ничего. Мюррею можно все рассказать.

– Ты точно этого хочешь?

Она вскидывает бровь и смотрит на меня совершенно не по-детски.

– Вы ведь не очень хорошо свое дело делаете?

После этого все идет как по маслу. Мюррей помогает держать камеру. Эди смотрит прямо на него и рассказывает, как ее брат ударил по мячу и попал в лордера. Как тот не отдал мяч, и Джек побежал за ним. Как лордер достал пистолет и выстрелил.

Не уверена, что смогла удержать камеру, чтобы та не дрожала.



После полудня, уже в колледже, просматриваем отснятое вместе с Флоренс.

– Уж и не знаю, как тебе удалось ее разговорить, – замечает она.

Я пожимаю плечами.

– Во-первых, я сказала, что она не обязана делать что-то, если не хочет этого. Во-вторых, она не могла говорить в присутствии матери, а вот рассказать плюшевому медвежонку согласилась.

– Вот ты и работу себе нашла, – говорит Флоренс.

– А что будет с Эди и ее матерью, когда люди увидят эту запись? Может быть, их нужно спрятать, предоставить им какое-то убежище, а не оставлять дома?

– Мы предлагали. Мать Эди хочет остаться пока с семьей. Когда все будет готово, мы предупредим ее и заберем в надежное место.

– А спрятать всех вам по силам? – упорствую я. Перед глазами стоит серьезное лицо Эди, рассказывающей свою печальную историю плюшевому медвежонку.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – коротко отвечает Флоренс, бросая взгляд на Бена. – Увидимся за обедом?

Свободны, так это нужно понимать.



Гуляем с Беном по одному из внутренних двориков Колледжа Всех Душ. Холодный серый день, серая, отжившая трава. Со всех сторон нас окружают старинные здания, их окна, словно глаза, и в какой-то момент я чувствую себя заключенной на прогулке. Мы в ловушке, и кто угодно может наблюдать за нами из этих окон.

– Поговорим? – спрашивает Бен, и я лишь теперь замечаю, как молчалив он в последний час, до встречи с Флоренс и после.

– Вон там? – Я киваю в сторону придвинутой к стене скамейки. Мы садимся. – В чем дело?

Бен проводит ладонью по волосам.

– Как ты можешь верить тому, что сказала та девчушка?

– Что ты имеешь в виду?

Он качает головой:

– Неправильно выразился. Я о том, что в такое трудно поверить. Чтобы лордер убил ребенка просто так, только за то… – Бен пожимает плечами.

– Только за то, что он ребенок? – фыркаю я. – Они и кое-что похуже делают.

– А как ты отличаешь тех, кто говорит правду, от тех, кто лжет?

В его глазах напряжение и тревога – это не знакомый мне Бен-шутник.

– Зачем девочке лгать?