Разрушенная

Теперь мне надо уходить, но я ползу вперед, применяясь к местности по памяти, как рассмотрела сверху. Если дети придерживаются тропы, идущей вдоль забора, то скоро подойдут к тем деревьям, спускающимся со склона; там меня не будет видно со стороны зданий.

Быстро пробегаю, подбираясь ближе к ограждению. Оно невысокое, и я легко могу заглянуть поверх него. Но есть и явные признаки опасности – слабые отблески на проволоке, протянутой над забором. Провод высокого напряжения или сигнализация на случай проникновения? Так или иначе, я остаюсь по эту сторону забора. Ныряю вниз и жду.

Приближаются шаги. Я колеблюсь… это безумие.

Встаю в тот самый момент, когда подходит первый ребенок. Это мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Идет, улыбается. Видит меня, вернее, должен видеть, но продолжает шагать. За ним следуют остальные в нескольких метрах друг от друга, проходят мимо, никак на меня не реагируя. Каждый следующий ребенок немного младше.

Приближается девочка лет семи.

– Привет, – окликаю я.

Она улыбается, говорит «привет», но на ходу.

Несколько малышей лет четырех-пяти замыкают колонну.

– Стоять, – командую я. Трое последних глядят на меня и останавливаются. Ничего не говорят.

– Чем вы заняты? – спрашиваю переднего.

– Стоим, – отвечает он.

– А до того, как я велела стоять? Что вы делали?

Он смотрит озадаченно. Улыбается.

– Сегодня суббота. Мы вышли на субботнюю утреннюю прогулку. – Все трое улыбаются и не двигаются с места. Похоже, они выполняют все, что им говоришь, и с той же улыбкой на лице. Все ведут себя одинаково, шагают в одном темпе, и эти улыбки. Совсем как…

Нет. Не может быть. Не может.

Меня начинает трясти, внутри шевелится ужас.

– Вытяните руки вперед, – приказываю я, не в силах унять дрожь в голосе. Все трое одновременно вытягивают руки. – Сдвиньте рукава вверх, – продолжаю я, и они послушно выполняют.

Вот они, поблескивают на запястьях, – «Лево». У меня хватает сообразительности поспешно сделать несколько снимков. Руки трясутся, поэтому я опираюсь предплечьями о забор, чтобы снимки вышли четкими, и забываю о проволоке, которая может быть под напряжением. С запозданием отмечаю, что электроток не пропущен, иначе на ногах я уже не стояла бы. Этого не может быть, такое совершенно противозаконно. Зачистка – наказание для подростков, не достигших шестнадцати лет. Не для маленьких детей. Что же они натворили, чтобы заслужить такое? Смотрю на них через объектив камеры и вдруг вижу: последний мальчик, у него щербатая улыбка. Нет. Только не это. Вспоминаю день, когда приехала в Кезик на поезде. Та мать с сыном. Это тот самый мальчик.

Опускаю камеру и всматриваюсь в него.

– Где твоя мать? – Он отвечает улыбкой, молчит, и я повторяю вопрос.

– Я не знаю, что это такое, – говорит он и улыбается так же, как в поезде, но глаза у него пустые. В них ни озорства, ни любопытства, ничего, что делало его человеком. Все ушло.

Хлоп.

Издалека до деревьев доносится слабый звук. Дверь? Меня пронизывает страх. Возможно, опираясь рукой с камерой на кромку забора, я потревожила сигнализацию. Глупо.

– Опустите руки, – командую я. – Идите! Догоняйте остальных!

Они трогаются с места скорее бегом, чем шагом, стараются догнать, как им велели. Я снова ныряю за забор.

Желудок сводит спазмом; я хочу, чтобы меня вырвало. Дети, маленькие дети… и Зачищенные? Нет. Это нарушение всех законов. Четырехлетние мальчики, как тот малыш из поезда, не могут считаться преступниками, что бы ни сделали их матери.

Издалека доносится еще звук. Идут проверять?

Надо убираться. Я ползу назад тем же путем, изо всех сил стараясь остаться незамеченной. Удалившись от забора на некоторое расстояние, останавливаюсь за камнями. Смотрю назад. Дети уже возле здания; там же видны фигуры повыше. Быстро навожу объектив, делаю снимок. Смотрю через увеличитель. Полдюжины взрослых, и мне не нужно видеть их черную форму, чтобы понять, кто это такие: есть что-то особенное в том, как они двигаются, стоят. Сомнений не остается. Лордеры.

Некоторые из них говорят с детьми, другие через бинокли рассматривают гору за моей спиной. Молюсь, чтобы Финли оставался в своем укрытии и не высовывался.

Если наблюдение продолжится, добраться до тропы незамеченной у меня нет шансов.

Нас спасет только скорость и перемена направления. Бегу назад, вверх, выбираю окольный путь, чтобы ввести их в заблуждение, и не оглядываюсь. Затем снова пригибаюсь и пропадаю из вида, ползу сквозь подлесок, за утесами, пока, наконец, не достигаю тропы. Спрыгиваю на нее и спешу к тому месту, где за деревьями ждет Финли.

– Что происходит?

Перевожу дух.

– Надо убираться отсюда как можно быстрее. Только не по тропе, и лучше, чтобы нас не видели.

Он смотрит сквозь деревья.

– Вижу внизу фигуры, направляются к воротам. – У меня сжимается сердце. Он протягивает куртку, но я не надеваю ее, а убираю в рюкзак. – Кто они?

– Надо бежать. Поговорим позже.

Финли напуган.


– Ладно. Секунду. – Он сверяется с картой. – Умеешь лазать по скалам?

– Умею.

Мы снимаемся с места и несемся по тропе, но потом, перевалив через вершину и оказавшись вне поля зрения преследователей, сходим с трассы и спешим по каменистой, труднопроходимой, крутой и продуваемой ветром тропинке, больше подходящей для овец, чем для человека. Но Финли такой же, как я: он двигается, как горный козел в скалах. Теперь я вижу, куда мы направляемся: крутая тропка уходит к вершине. Если доберемся туда и успеем перевалить за пик до того, как погоня достигнет места, где мы свернули, они никогда не узнают, куда мы подевались.

Если только у них нет собак. Я гоню эту мысль. Если они не взяли собак сразу, то у них не будет времени вернуться за ними.

Добираемся до тропки, и я уже вижу несколько участков, на которых у меня возникнут проблемы из-за роста.

– Мне придется проходить траверсом, – говорю я и принимаюсь карабкаться вверх. Внутренний голос напоминает: всегда имей три точки опоры, если лезешь по скалам, но я слишком спешу, чтобы соблюдать это правило. Одна нога соскальзывает.

Финли, идущий прямо за мной, хватает и удерживает меня.

– Нет смысла спешить, если погибнешь, – говорит он. Смотрю с траверса вниз и вижу под ногами крутой обрыв. Чуть не свалилась.

Дальше двигаюсь медленней и осторожней. Следую его указаниям, куда лучше поставить ногу, и, наконец, мы на вершине. Быстро оглядываемся назад: вдали на тропе как раз появились головы, и мы ныряем за камни.

– Наверняка они не заметили, каким путем мы ушли, – говорю я, не совсем уверенная в своих словах. Если заметили, быть беде.

– Мы сейчас на участке трассы, которым я как раз хотел возвращаться. Но не планировал лазать по скалам без страховки. – Он смеется.

– Ты сумасшедший.

– Ты еще хуже.

Мы по другую сторону горы, вокруг снова ревет ветер, и я натягиваю свою голубую куртку.

– Можешь вывернуть свою наизнанку? – спрашиваю у Финли. – Чтобы изменить внешний вид?

Он смотрит на меня, потом снимает куртку, выворачивает – вместо синей она превращается в серую. Финли достает из мешка другую, красную шапку и заменяет ею синюю.

– Маскировка завершена?

– Ага. А теперь давай убираться отсюда. Быстро.

Мы не бежим по хребту – это равносильно самоубийству, – но двигаемся со всей допустимой скоростью. Температура понизилась, небо затягивают облака.

Еще одна тропа сливается с нашей.

– Вот сюда бы мы вышли, двигаясь безопасным маршрутом, – говорит Финли. Продолжаем путь, снижаясь и уходя от ветра. Дышать становится легче, и…

– Что это было? – спрашивает Финли.

– Я ничего не слышала. – Потом и я улавливаю слабый звук позади нас. – Они могли пройти обходным путем и обогнать нас?

– Никоим образом. Он на несколько миль длиннее, и мы двигались быстро.

– Ты уверен?

– Нет.

Мы ускоряем шаг; перед нами утесы, и мы прячемся за ними от глаз и от ветра.

– Надо взглянуть, – говорю я и достаю камеру. Навожу объектив на тропу и вижу. Одинокая фигура, путник, выглядит знакомо. – Это тот парень, он приходил к Дискуссионному залу в один из дней.

– Какой парень?

Передаю камеру, он смотрит.

– Лен, – узнает Финли. – Горный обходчик.

– Нужно убегать?

– Лен нормальный парень, и в любом случае бежать нет смысла. Дальше трасса идет по открытому месту, он в любом случае нас увидит. Голосую за то, чтобы остаться и перекусить.

Развязав мешок, Финли достает бутерброды и термос.

– Чаю?

– Да, пожалуйста! Ты обо всем позаботился.

– Старался, но с тобой это вряд ли возможно. – Он достает кружки, разливает чай, передает одну мне, и я грею о нее озябшие ладони. – Итак, ты собираешься рассказать, что происходит? – спрашивает он.