Равная солнцу

Она вздохнула:

— Да, но он мне нужен.



За всю историю Сафавидов женщина никогда не брала на себя так прямо ответственность за мужчин. Мы ничего не оставили на волю случая. Я помог повелительнице выбрать ткань, которая отделит ее от знати, ибо такая знатная женщина никогда не должна показывать себя тем мужчинам, с которыми не состоит в родстве. Мы остановились на куске тяжелого синего бархата, затканного сценами охоты, где заметнее всего был царевич на коне, вонзающий меч в живот льва.

Пери скрылась за этим занавесом, а я по очереди обошел все углы зала, чтоб проверить, насколько хорошо ее будет слышно. Голос у нее был звучный: очень низкий для женщины, но приятного тембра, и ей не пришлось долго приноравливаться, чтоб легко быть услышанной в дальних углах комнаты.

— Только одно, повелительница. Ваш отец говорил медленно. Если вы поступите так же, вы заставите мужчин ожидать и вслушиваться, как это делал он.

— Отлично. Я ничего не забыла?

— Так как вы не сможете видеть выражения их лиц, я буду сообщать вам обо всем важном.

— Ты будешь моими глазами, как и повсюду во дворце. — Она улыбнулась, и мое лицо словно пригрело солнце.

Следующим утром после ранней молитвы я пошел на свой пост в доме Пери. Так как уже рассвело, мне легко было среди являвшихся разглядеть как мужей пера, так и мужей меча. Они входили в ее комнату для встреч и устраивались на подушках согласно чинам, образуя полукруг на застланном коврами полу. Воздух казался тяжелым и зловещим, словно перед бурей.

С его широкими плечами и громадным тюрбаном, поднявшийся на возвышение Шамхал-хан был похож на великана. Он приветствовал собравшихся и просил их внимательно выслушать речь его племянницы, любимой дочери покойного шаха. Маджид стоял возле завесы Пери, готовый принять любое частное послание, которое она пожелает передать. Я сменил место на ту часть комнаты, откуда мог видеть все. Когда я глядел на этих закаленных в сражениях людей, до меня начала доходить вся огромность нашей задачи. Покойному шаху едва удавалось держать их в узде. Остаджлу и таккалу вели самую жестокую междоусобную войну, а помимо них, приходилось лавировать среди бесчисленной грызни и свар других племен. Мы обязаны были найти способ любой ценой укротить этих людей.

Голос Пери был ясен и громок:

— Высокородные, вы почтили память моего благословенного отца — да будет ему легок Божий суд! — своим появлением здесь. Вы блистающие звезды нашего времени, признанные моим отцом при его жизни. Но не забывайте, что недавно совершилось гнусное деяние: дворец был едва не захвачен теми, кто желал возвести на трон своего ставленника.

Несколько человек выглядели готовыми сбежать. Другие, подобно мирзе Шокролло, главному казначею, фальшиво улыбались.

— Несмотря на эти ужасы, на нас теперь легла ответственность за обеспечение безопасности государства. Каждый должен исполнять свою работу, но не каждый оставался на своем посту. Где был каждый из вас? — во всеуслышанье провозгласила она.

Никто не ответил.

— Дворец не может управлять собой сам. Все вы нужны здесь, пока не воцарится новый шах. Хочу услышать от вас, — продолжала она, — несмотря на то что случилось несколько дней назад, я намерена просить всех — всех вас — поддержать Исмаила. Итак?

Амир-хан-мосвеллу встал первым.

— Мы полностью поддерживаем вас, — ответил он рокочущим басом.

Так как его сестра Султанам была матерью Исмаилу, неудивительно было, что он со своими союзниками подхватил призыв Пери. Но некоторые из оставшихся не присоединились к ним и начали перешептываться, выражая свое недовольство взмахами рук, и это был тот самый разлад, которого мы так опасались.

Поднялся мирза Салман.

— Примите и мое обещание верности, — произнес он, — возможно, я помогу другим, задав такой вопрос. Благородная дочь Сафавидов, порой люди заблуждаются в своем выборе. Как можешь ты ожидать, что они поддержат Исмаила, если они боятся за свою жизнь, уже поддержав не того?

— Верно, верно! — раздался хор голосов.

— Порой люди и вправду следуют ложному совету, — ответила Пери. — Так как положение непростое, я не стану наказывать тех, кто принял неправильное решение, но намерением имел действовать во благо страны. Однако, если вы желаете заявить о своей верности Исмаилу, я обещаю заступиться за тех, кто встал на сторону Хайдара, и помочь отвести царственный гнев.

— Какова надежда, что он вас послушает? — спросил Садр-аль-дин-хан, вождь остаджлу, не побоявшийся показаться на совещании.

— Я снеслась с ним.

— А он предложил помилование? Покажите нам его письмо!

— Предложения о помиловании нет. Но я о нем попрошу.

Кто-то из мужчин задумался, понимая, как весомо способно оказаться заступничество Пери. Но Садр-аль-дин не согласился.

— Этого недостаточно, — отвечал он.

Пери молчала за занавесом. Вероятно, не знала, что еще пообещать во избежание мятежа. Маджид и Шамхал выглядели растерявшимися. Мое сердце затрепыхалось, как рыба на сухой земле. Мне не случалось прежде участвовать по праву во встречах такой важности, и я не знал, что делать.

Поднялся двоюродный брат Пери, Ибрагим-мирза. Он был любимым племянником шаха Тахмасба, и ему разрешалось иметь свою лавку переписки и изготовления книг даже после того, как Тахмасб потерял к нему интерес. У него был облик настоящего древнего иранца: густые черные кудри, гладкая кожа цвета корицы, румяные щеки и тонко очерченные губы, но славная внешность не могла скрыть того, что он был за Хайдара.

— Минутку, — громко сказал он. — Помилование — это забота только для людей, оказавшихся на неверной стороне. Но это не самая серьезная забота, верно? Почти никто не видел сына шаха целых двадцать лет. Откуда мы знаем, что он не ослеп, не болен и не помешался?

— Это бред! Он был в юности героем всего Ирана! — крикнул Амир-хан-мосвеллу.

— Тогда — может быть, но нынче? Справедливый вождь — вот о чем мы должны думать сейчас, когда на кону будущее всей нашей страны! — отвечал Ибрагим.

По встревоженным лицам знати я понял, что согласны не все. Большинство высокородных желали прежде всего отстоять интересы своего племени. Как полукровка с примесью таджикской и тюркской крови, я хотел шаха, которого будет занимать не просто соперничество за трон.

— Исмаил станет таким вождем! — провозгласил Амир-хан-мосвеллу, но его слова встретило гробовое молчание.


— Откуда нам знать? — спросил Садр-аль-дин-хан. — Сына шаха тут даже нет. Почему он не прибыл и не заявил свои права на трон?

— Он может войти в город с минуты на минуту, — возразил Колафа-румлу.

— Тебе легко говорить — ты-то ждешь хорошей награды! — съязвил Садр-аль-дин-хан.

Колафа был главным распространителем слухов, что Исмаил и его войско уже прибыли и что поэтому остаджлу обречены. Он улыбнулся Садр-аль-дину:

— Потому что я вовремя воспользовался головой.

— Некоторые возразили бы, что тебе просто повезло.

Двое мужчин принялись выкрикивать взаимные оскорбления. Кое-кто из таккалу, смеясь, тыкал пальцем в сторону Садр-аль-дин-хана, радуясь позору своих извечных врагов, остаджлу.

— Умолкните! — скомандовал Шамхал, но его никто не слушал.

Я проскользнул между занавесями, чтоб взглянуть на Пери. Она светилась радостью, но щеки ее горели.

— Поменяйте направление, — посоветовал я. — Скажите, что вам нужна помощь в поддержании порядка во дворце. С этим все они согласятся.

В зале Шамхал пригрозил позвать стражу, если благородные господа не угомонятся.

— Мои добрые соратники, мне требуется ваша помощь, — обратилась к ним Пери. — У нас неотложные дела — разбитые ворота, отравленные стрелы на земле дворца, смута в Казвине, закрывшийся базар. Разве не поможете вы дочери шахского рода, когда она призывает вас?

— На все это потребуются деньги, — сказал мирза Шокролло.

— Вы можете прислать мне отчет казначейства.

Его тяжкие обвислые подбородки задвигались, как будто он собирался сказать — нет денег на то, чего вы требуете. Перечислял затруднения он до тех пор, пока она не потеряла терпение.

— Ты забыл, кто я, — ледяным тоном перебила она. — Еще несколько дней назад мой отец слушал меня во всем. Не смейте и на секунду подумать, что я не смогу защищать интересы династии так же беспощадно, как это делал он, — с вашей помощью или без нее. Вы все должны вернуться на свои посты. Завтра утром начнем с докладов от каждой службы, включая казначейство. Дело ваше — добиться, чтоб нового шаха не встретила сумятица и разброд. Мне не хотелось бы сказать ему, что вас не было, когда вы были особенно нужны.

Дальнейшие споры Шамхал-хан пресек:

— Вот слова лучшей из дочерей Сафавидов! Можете идти.

Он выставил всех мужчин, и Маджида тоже, чтоб Пери могла выйти. Я поднял завесу, и она вышла, отирая лицо платком. Выглядела она увядшей, словно базилик суточной давности.

— Я не добилась того, на что надеялась. Какие же они строптивые! Пошлю Исмаилу срочное письмо и объясню, какое здесь сложное положение…

— С Божьей волей он скоро будет тут, — ответил я и понял, что в моем собственном голосе была тревога.

— Надеюсь. Чувствую, словно удерживаю вес его трона на тонкой шелковинке.

Вернулся Шамхал и подошел к племяннице.

— Дитя мое, ты все сделала отлично, — сказал он, однако счастья в его темных глазах не было.



Тем вечером, когда мы с Пери начали работу, мать госпожи без предупреждения явилась повидать ее. Она вошла в комнату так тихо, что мы с Пери услышали ее лишь тогда, когда она приветствовала свою дочь, и мы оторвались от бумаг и увидели ее, стоящую рядом.

— Матушка, добро пожаловать, — сказала Пери. — Как ваше здоровье?

— Понемногу.

Пери подняла брови:

— Могу я предложить вам чаю? Засахаренных фруктов? Подушку, чтобы сесть? — Речь была учтива, но я ощутил нетерпение царевны.

Мать отклонила угощение и с трудом уселась возле Пери, но на расстоянии, которое делало неразличимым любое сходство. Дака-черкес-ханум была женщиной лет пятидесяти, у которой, казалось, не оставалось сил передать дочери что-то свое. Она была тонкокостной, светлокожей, со светло-карими глазами.

— Дочь моя, звезда моей вселенной, думаю, ты знаешь, зачем я пришла.

Улыбка Пери была такой напряженной, словно она предчувствовала дальнейшее. Дака взглянула ей в глаза, и, к моему изумлению, Пери отвела взгляд.

Я видел, что Пери сумела вынести за эти несколько недель, но я ни разу не видел ее чувствующей себя так неуютно.

— Ты отказывала мне в этом счастье годами, но пришло время и тебе подумать о замужестве.

Меня эта мысль встревожила. Если госпожу выдадут, я окажусь во власти ее мужа, а не под ее началом. А если это будет нудный старый дурак? С Пери я чувствовал себя живее, чем полный улей пчел.

— Разве ты не видишь, что я должна заниматься делами дворца?

— Мое милое дитя, как надолго это затянется?