Путь в террор

Надобно вам знать, что гарнизон наш был очень мал, так что даже раненых и больных солдат приходилось ставить в строй, лишь бы они хоть как-то могли стрелять в сторону неприятеля. Увидев это, я тут же взял винтовку одного из убитых солдат, наполнил карманы патронами из его сумки и вместе с другими защитниками все восемь дней оборонял крепость.

– Страшно было?

– Говоря по чести, случалось. Но в бою к тому нет времени, а после уж все не то. Хотя было однажды. Какой-то туземец почти добрался до ворот, когда я подстрелил его. И вот надо же такому случиться, вероятно, из-за близости расстояния, моя пуля подожгла его ватный халат, и он принялся тлеть. Продолжалось это более суток, и особенно жутко было оттого, что рука, поднесенная им ко рту перед смертью, так и осталась скрюченной и после того, как он сгорел.

– Бр, – передернуло великого князя. – Вы, голубчик, до того все натурально описали, что я будто своими глазами увидел эту неприглядную картину. Но неужели не случалось историй хоть сколько-нибудь веселых?

– Были, как не быть, – усмехнулся Верещагин. – Я как-то оставил лошадь одному казаку, чтобы присмотрел, и побежал отбивать неприятельский приступ. Штурм-то мы отбили, слава богу. Только вот возвращаюсь, а казака и след простыл вместе с уздечкой. И что интересно, хоть убей не помню, как этот подлец выглядел. Казак и казак!

Услышав эту историю, его спутники дружно рассмеялись.

– Да уж, казаки они такие, палец в рот не клади – откусят по самые плечи!

– А что с тем афганцем? – неожиданно припомнил Алексей Александрович. – Верно, убили?

– С каким?

– Ну, с тем, которого вы так и не дописали?

– Ах, вот вы про кого. Нет, он был только ранен, но как раз в ноги, и еще в первый вечер наш врач ему обе и ампутировал.

– Н-да, неприятно. Впрочем, мы уже приехали.

– А я полагал, ваше императорское высочество, что флот проводит испытания на Охтинском поле, – удивленно заметил Скобелев, выходя из коляски.

– Вот еще, – хмыкнул великий князь. – Тащиться в такую даль! Ладно бы испытывать пушку, а то так – безделицу.

Михаил Дмитриевич не стал отвечать и с любопытством осмотрелся. Экипаж привез их в порт, где силами матросов с фрегата «Генерал-Адмирал» была расчищена небольшая площадка, на которой мастеровые занимались сборкой какого-то механизма. Командовавший матросами лейтенант, увидев прибытие высоких гостей, скомандовал: «Смирно!» – и подошел с докладом.

– Вольно, – небрежно козырнул в ответ великий князь и поинтересовался: – Все ли готово?

– Сию секунду, ваше императорское высочество!

Мастеровые и впрямь уже заканчивали, а к члену императорской фамилии почтительно приблизился известный изобретатель – инженер Барановский.

– Ну что, Владимир Степанович, – доброжелательно обратился к нему хорошо его знавший Алексей Александрович, – готов представить свое новое изобретение?

– Ну, изобретение не совсем мое, но для демонстрации мы готовы.

– Отлично. Тогда изволь начать. Кстати, знаком ли ты с Михаилом Дмитриевичем и Василием?..

– Ну кто же в России не знает знаменитого Белого генерала! Вы, верно, не помните, ваше превосходительство, но мы встречались…

– Отчего же не помню, – приветливо улыбнулся Скобелев и крепко пожал руку Барановскому. – Очень хорошо помню. И турки усовершенствованные вами митральезы Гатлинга должны хорошо помнить!

– Вы слишком добры ко мне.

– Ничуть. Ну, так что, покажете свою новую «адскую машину»?

Инженер, убедившись, что высокопоставленные зрители заняли свои места, пошел к стоявшим у картечницы мастеровым и озабоченно спросил:

– Ну как?

– Надо бы лучше, но уже некуда, – буркнул в ответ Будищев, которому не слишком нравились спешка и перенос места испытаний.

– Тогда с Богом!

– Он-то тут при чем? – хмыкнул Дмитрий и нажал на гашетку.

Пулемет в ответ громко зарокотал и, окутавшись клубами дыма, выпустил длинную очередь. Едва закончились патроны, натасканный вчерашним гальванером второй номер сноровисто снарядил магазин, и за первой очередью последовала вторая, но уже прицельная. С расставленных тут и там мишеней полетели щепки, вызвав тем самым бурный восторг у генерала с художником и некоторое оживление со стороны явно скучающего великого князя. И наконец, последовал коронный номер: несколько очередей, последовавших одна за другой, а когда рассеялся дым, зрители увидели, что на стене близлежащего пакгауза появилась большая буква «А», а под ней две черточки, изображающие римскую цифру «II».

– Ай, молодец! – не удержавшись, завопил Верещагин и с азартом хлопнул себя по ляжке. – Императорский вензель изобразил!

– И впрямь недурно, – согласился с ним Алексей Александрович. – Кто этот виртуоз?

– А вот это и есть изобретатель! – с готовностью пояснил Барановский.

– Что вы говорите? – удивился высокий гость и с любопытством подошел к пулеметчику. – Кто ты таков, братец?

– Отставной унтер-офицер Болховского полка Дмитрий Будищев! – отрапортовал тот, вытянувшись во фрунт.

– Кавалер? – продолжил расспрос великий князь, заметив георгиевскую ленточку, приколотую к пиджаку.


– Так точно, ваше императорское высочество!

– И за что же?

– Я – бантист, – невозмутимо отвечал Дмитрий. – А первый – за то, что в атаке на турецкий пароход участвовал.

– Это как же? – удивился августейший контр-адмирал, в прошедшую войну как раз командовавший русской флотилией на Дунае.

– А вон у их благородия господина лейтенанта спросите, – кивнул в сторону офицера Будищев. – Это он тогда «Шуткой»[48] командовал.

– Нилов, это правда? – обернулся великий князь.

– Так точно, ваше императорское высочество. Он нам тогда гальванику на катере починил.

– Так ты не только стрелок, но и гальванер, да еще и изобретатель?

– Так точно!

– Экий молодец! Не желаешь ли вернуться на службу? Во флоте такие умельцы нужны. Станешь прапорщиком по адмиралтейству, а я тебе протекцию составлю. Что скажешь?

– Прошу простить, ваше императорское, – прикинулся простачком Дмитрий. – Но нам – ярославским – даже в графы и то не завлекательно!

Алексей Александрович на какое-то время застыл как громом пораженный, видимо, пытаясь осмыслить дерзкий ответ. Потом, не найдя ничего лучшего, отрывисто захохотал. Присутствующие тоже деликатно похихикали, разве что Скобелев при этом смотрел на бывшего унтера оценивающе, Верещагин почти восторженно, а Барановский тайком вытирал пот. Нилов, единственный оставшийся серьезным, тем временем подошел к великому князю и что-то тихонько прошептал.

– Так вот как, – удивленно пробормотал августейший моряк и уже иначе взглянул на непонятно откуда взявшегося изобретателя.

«А ведь эта история, расскажи я ее в свете, может наделать немало шума, – подумал он про себя. – Да и Зинаиде должно понравиться».

– Ну как знаешь, – барственно отозвался великий князь и обернулся к Барановскому: – Мне понравилось ваше изобретение. Можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Благодарю вас, ваше императорское высочество, – с чувством отвечал инженер. – Счастлив, что смог заслужить ваше благосклонное внимание. Однако осмелюсь заметить, что изобретателем является…

– Вот и хорошо, – отмахнулся от объяснений контр-адмирал, весьма мало озабоченный проблемами авторских прав, и обернулся к своим спутникам: – Ну что, господа, угодил я вам? Тогда поехали.

Белый генерал в ответ почтительно поблагодарил высокого покровителя. Вообще-то ему еще хотелось бы пострелять самому, но Алексей Александрович заторопился, а отстать от него в такой ситуации было бы крайне невежливо. Поэтому Михаил Дмитриевич, дав себе зарок поближе познакомиться и со странным отставным унтером, и с его изобретением, кивнув всем на прощание, последовал за великим князем. А вот не состоявший на службе Верещагин почтительно отказался от чести сопровождать великого князя и изъявил желание остаться, сказав, что хочет нарисовать небольшой этюд.

– Ну как знаешь, – пожал плечами адмирал и велел кучеру трогать.

– Дмитрий Николаевич, – облегченно выдохнул Барановский, когда высокие особы удалились. – Ты меня эдак до удара доведешь!

– Или до заказа, – философски пожал плечами Будищев.

– Возможно, что до того и другого, – не стал спорить инженер.

– Да ладно вам, лучше скажите, какая нелегкая нас сюда принесла? Испытания же на носу, а мы тут цирк устроили на потеху публике. Слава богу, ничего не заклинило, а то бы греха не обобрались.

– Ничего-то ты не понимаешь. Теперь, когда наш пулемет понравился великому князю, любая комиссия – просто формальность. Никто не посмеет возразить августейшей особе.

– А вы говорили, что на флоте все решает Константин Николаевич, а он с племянниками не очень-то дружен.

– Верно, но у него сейчас сложное положение, а потому он не станет с ними ссориться по пустякам.

– Хороши пустяки! – хмыкнул Дмитрий. – Небось, тысяч триста планируете на заказе поднять?

– Может, и больше, – загадочно улыбнулся Барановский. – Кстати, ты заметил, что везде упоминаю тебя как изобретателя? Помяни мое слово, будет твоя фамилия в названии новой митральезы!

– А можно деньгами?

– Скучный ты человек, Будищев! Меркантильный.

– Это точно. Так что давайте так: пулемет – Родине, славу – вам, деньги – мне!

– Гобсек!

– Что? – наклонил голову отставной унтер и, прищурившись, посмотрел на своего недавнего работодателя.

Затем, очевидно, решив, что первыми слогами все-таки было не «гомо», изобразил на лице нечто вроде улыбки.

Оставшийся с ними художник тем временем присел на первый попавшийся валун и, держа на коленях папку с листами картона, по счастливой случайности прихваченную с собой, начал рисовать. Остро заточенный карандаш отрывисто заскользил по бумаге, и вскоре на эскизах стала появляться тренога с пулеметом, встревоженное лицо Барановского, скучающее – великого князя, и заинтересованное – Скобелева. Но особенно хорошо получился Будищев. На одном он стоял навытяжку, на другом стрелял из своей «адской машины», а на третьей – с дерзкой улыбкой разговаривал с адмиралом. Причем живописец отчего-то изобразил его не в пиджачке и картузе, а в солдатской форме, отчего вид у того получился еще более залихватским.



Звонок на двери был старый, и для того, чтобы позвонить, требовалось как следует дернуть за висевшую снаружи ручку, после чего в квартире раздавался настоящий колокольный звон, способный пробудить и мертвого. По городу ходили упорные слухи о каких-то новомодных электрических звонках, привезенных неким ушлым купцом не то из Парижа, не то из Лондона, а может быть, даже и из далекой Америки, но пока что Гедвига Берг не могла себе позволить такой экзотики. Все-таки она простая модистка, хоть и довольно популярная.

Впрочем, дела ее в последнее время шли лучше и лучше. Над заказами, кроме нее самой, трудились еще две портнихи, а помимо них, наконец-то появилась еще и кухарка. Вот только сейчас она ушла на рынок, и хозяйке пришлось идти открывать самой.